лучается, что пока человек жил и действовал под вымышленной маской, никому даже в голову не приходило, что он… гм… нездоров. Занимательный феномен, согласитесь?
— Пожалуй, — покивал я. — Знаете, я бы написал об этом статью. Правда, в таких случаях требуется хоть какое-нибудь разоблачение. Ну, в смысле — причины явления, как это лечится и все такое…
— Боюсь что… — Константин Семенович поерзал на краешке стула и чуть с него даже не соскользнул. Потом как-то очень торопливо и суетливо выхватил из внутреннего кармана пиджака блокнот на пружинке и ручку с погрызенным колпачком. — Вот смотрите, какая штука получается. Вот живет человек, скажем, Иван Иванов, — он провел длинную не очень прямую линию и подписал под ней инициалы И.И. — Вот тут он внезапно становится Петром Петровым: — линия резким изгибом скакнула вверх. — А вот в этой точке в память человека снова возвращается Иван Иванов. И для него как будто не было никакого Петра Петрова. Его память непрерывна. И вот эта самая петля… — доктор обвел кружочком инициалы П.П. — вообще не существует. Вроде бы и не было ее.
— Кажется, я краем уха читал что-то про подобное явление, — сказал я осторожно. — Когда учился в МГУ, мне попадалась переводная статья. Какое-то музыкальное явление, мне еще название понравилось. Диссоциативная фуга. Или что-то похожее.
Черт его знает, на каком этапе сейчас находится советская психиатрия. И в каких отношениях она находится с психиатрией зарубежной.
— Да, диссоциативные расстройства личности… — поморщился Константин Семенович. Досадливо так поморщился, будто у него внезапно зуб заболел. — Видите ли, какая штука… Никому из моих коллег ни разу не удалось столкнуться с… с личностью-паразитом.
И оба психиатра уставились на меня. Феликс с торжествующим вызовом, Константин — с испугом. Я внутренне заметался. Меня что, раскрыли? Как шпиона вычислили? Но почему, как?
Хотя что за тупой вопрос? Ирина меня по несколько часов держала под гипнозом, мало ли, что я там мог наболтать в числе всего прочего… Но сознаваться и раскрывать душу я не собирался. Как и сбегать по-быстрому, пока они меня не подловили на какой-нибудь ерунде.
Я мысленно собрался. Теперь надо тщательнее фильтровать базар, вот что.
— Прямо психиатрический детектив какой-то получается! — азартно воскликнул я и потер руки. — Мне даже захотелось самому почитать эти истории болезни. А как вы считаете, почему так вышло? Человек был настолько несчастным, что выдумывал себе другую личность и круто менял свою жизнь?
— К сожалению, у меня не случилось возможности самому вести подобный случай, — вздохнул Константин Семенович. — Гипотеза «сбежал от прежней жизни в новую» не лишена изящества, но обычно такие ситуации заканчиваются банальным неврозом. Здесь же мы имеем некую… гм… аномалию. Но увы, у меня недостаточно материала, чтобы делать какие-то выводы.
«Ничего, — подумал я, загадочно улыбнувшись. — Если я не успею отловить тот момент, когда бабушка сбежит прятаться за другим именем и личностью, то она как раз попадет в твои руки, тихоня-психиатр…» Ее же как раз в Закорске нашли.
Беседа свернула в безопасное для меня русло. Бутылка коньяка подошла к завершению, и два приятеля ударились в занимательные воспоминания из своей практики, и оставили меня, наконец, в покое.
Потом я насел на Константина Семеновича, убеждая его выступить консультантом одной из статей нашей с Феликсом серии. Профиль его клиники — алкогольные расстройства — был всегда актуален, не только в советское время, и занимательного материала у него в голове было предостаточно. Феликс сначала отнесся к этому предложению довольно ревниво, но потом тоже подключился к уговорам выйти из тени и помочь нам и дальше открывать людям глаза.
Когда дверь за гостем закрылась, Феликс вернулся в комнату с крайне задумчивым видом. Как будто пытался что-то вспомнить. Потом хлопнул себя по лбу и просиял.
— Мы же так и не решили вопрос вашего места жительства! — воскликнул он и снова выскочил в коридор. Оттуда раздались звуки вращающегося диска телефона. Я посмотрел на часы. Было уже без двадцати одиннадцать.
— Галочка? — нараспев произнес Феликс таким тоном, что мне сразу же захотелось добавить «ты сейчас умрешь!» — Милая, напомни мне, это ты говорила, что ищешь квартиранта или это была Людмила Павловна? Что? Я тебя разбудил?! Ах, какая жалость! Так что насчет моего вопроса? Вооот! Отлично, я же помню, что ты кого-то искала! А что за квартира? На Суворовской? А условия? Ну да, ну да… Ой, и не говори… Да, у меня как раз отличный юноша. Нет, не курит. Кошка? Не знаю, но думаю, что это не проблема… Когда можно заскочить посмотреть? Только в воскресенье? Ничего-ничего, милая, мы что-нибудь придумаем. Все прекрасно! Спокойной ночи!
Феликс снова вернулся в комнату. Вид у него был такой, словно он только что получил извещение о нобелевской премии.
— Ну вот ваша проблема и решена, Иван, — сказал он. — Мама моей ассистентки живет на Суворовской, и от нее не так давно съехал квартирант. Вот только она уехала до выходных к родственникам в Лебяжку, так что придется вам временно пожить у меня.
— Феликс Борисович, вы меня так невероятно выручили… — с облегчением проговорил я.
— Но это к лучшему, значит мы с вами можем плотно поработать, ведь так? — Феликс хитро посмотрел на меня. — Кстати, вы уверены, что непременно хотите посетить закорскую клинику? Это место… гм… гм… как бы это сказать… Не то, чтобы очень презентабельное. Здание старое, еще дореволюционной постройки, печное отопление, и пациенты… вы знаете…
— По вашим разговорам я понял, какого рода публика там собирается, — я усмехнулся. — Не переживайте, в наши с вами статьи ничего лишнего не попадет. Просто мне бы хотелось знать и темную сторону. Если вы понимаете, о чем я.
— Воля ваша, Иван, — Феликс картинно развел руками и принялся убирать остатки нашего нехитрого застолья. — Надеюсь, у вас крепкие нервы, потому что… Впрочем, сами увидите.
— Давайте я помогу, — я вскочил со своего места и бросился собирать стопки.
Мы переместились на кухню. Я включил воду и начал мыть посуду, а Феликс водрузил на плитку чайник и задумчиво посмотрел в холодильник. Выставил на кухонный стол, покрытый клетчатой клеенкой, блюдце с нарезанным лимоном и хрустальную вазочку с клубничным вареньем.
— Что-то захотелось чайку перед сном попить, — сказал он. — Вы же составите мне компанию?
— С удовольствием, — сказал я, закрутив кран. — Спасибо еще раз, вы мне так помогаете…
— Не за что, мой юный друг, не за что, — он бросил на меня длинный непонятный взгляд. Я поежился. Между лопаток пробежал холодок. Нет, все-таки хорошо, что он не предложил мне оставаться жить у него. С этими психиатрами не успеешь оглянуться, как превратишься в психа…
— А ловко вы все-таки нас обвели вокруг пальца, — как бы невзначай бросил он, вынимая из шкафа пачку печенья.
— Что вы имеете в виду? — с невинным видом спросил я, снова мысленно собравшись. Похоже, разговор наш еще не закончен…
Глава девятаяКакие планы на Новый год?
Я поставил точку в конце предложения и задумался. Грохнул по клавише еще дважды. Третья точка пробила в тонком бумажном листе сквозную дырку.
Что-то мне не нравилось в этой статье. Вроде бы, все в порядке. Антонина Иосифовна попросила написать ироничное эссе насчет потребительского отношения к досугу и разнести в пух и прах нытье «мне скучно». И я разнес. А заодно предоставил список из пяти небанальных вариантов скоротать вечерок. И даже эпиграф подобрал хлеский.
Но.
Не нравилось. Гладкий такой получился текст, идеальный практически. Я быстро выкрутил лист из печатной машинки, колесико обиженно зажужжало. Перечитал еще раз. Нда. Все хорошо, но плохо. Смял бумажку, прицелился и кинул в корзину для мусора. Не попал.
Знакомое ощущение. Значит внутренний голос считает, что я нашел удобную колею и топаю по пути наименьшего сопротивления. А это верный путь к стагнации, унынию и скуке. Для работы — никуда не годится. Значит нужна встряска, прогулка по тонкому льду и подергать кого-то за усы. Ну или…
— Что это ты вдруг бумагами кидаешься? — раздался от шкафа с подшивками голос Даши.
— Собираюсь участвовать по бумагоболу, тренируюсь вот, — отшутился я и встал из-за печатной машинки. — Кстати, как-то она тускловато печатать стала.
— Значит надо ленту заменить, — Даша вытащила из шкафа тяжелую подшивку с крупными цифрами «1978». — Посмотри там в столе должна быть запасная.
— Ага, — я выдвинул верхний ящик стола Эдика. Ну и хаос же здесь… Какие-то многочисленные ключи, старые блокноты, коробочка с «пятнашками», огрызки карандашей, скрепки россыпью, линейка, обрывки непонятных бумажек с заметками. Да где же эта… А, вот она. Красно-оранжевая картонная коробка с надписью «Лента для пишущих машин черная». И знак качества. Я глянул на механизм машинки. Никогда этого не делал, но вроде ничего сложного.
— Да ничего еще не бледно печатает, рано менять, — проговорила Даша, развернув лист со статьей, которую я забраковал. Быстро пробежала по нему глазами. — А чего ты выкинул? Тут вроде все отлично… Я бы лучше не написала точно.
— Можешь забрать себе, если хочешь, — я пожал плечами и сунул ленту в ящик стола обратно. Но тут мое внимание привлекло кое-что другое. Я ухватил за край листочка и вытянул его из-под кучи мелочей.
Это было короткое письмо, адресованное Эдику. Почерк незнакомый, да и с чего бы?
«Эдик, здравствуй! Хочу попросить о небольшом одолжении. У вас недавно работает новый журналист, И.М. Пожалуйста, разузнай о нем побольше? О его семье, о прошлом, что он любит, что не любит и т. д. Это не для меня, это для подруги, ты ее не знаешь, а сама она обращаться стесняется. Ну и напиши еще, что ты о нем думаешь.
Жду ответа, как соловей лета».
Конверта не было. Прямо-таки шпионские игры! Мне стало даже весело. Интересно, Эдичка написал ответ? И кто в принципе и по какому поводу мной интересовался?