— Так, мы отвлеклись, Ваня! — строго сказал Эдик и снова навалился на мой стол. — Что ты там такое прячешь от своих товарищей по работе? Да не делай ты лицо кирпичом, я тоже в свободное время для «Вечорки» фельетончики кропаю!
— У тебя новый одеколон? — спросил я, потянув носом. — Импортный?
Эдик аж расцвел. И, разумеется, сразу же забыл про свой вопрос, раз уж внимание на него переключилось. Одним оленьим прыжком подскочил к своему столу, с грохотом выдвинул ящик и принялся всем демонстрировать отчаянно импортный флакон парфюма в соломенной, кажется, оплетке.
— Пра-ста-ра… — прочитал Семен. — Какая интересная бутылочка. Где взял?
— Это подарок! — Эдик сиял, как начищенный профиль Ильича с тяжелой рублевой монеты.
Мои коллеги взялись радостно обсуждать модную современную парфюмерию, а я опять развернул листик письма. Пробежал глазами.
Я рассказал Феликсу Борисовичу историю своей бабушки, просто как некий интересный факт, о котором мне хотелось поговорить. Ну и как любопытную историю, которой мы можем зацепить читателей в своей серии статей. Мол, жил человек спокойно, потом вдруг забыл свое прошлое, назвался чужим именем и сбежал. Примерил, так сказать, чужую судьбу. Феликс о таком, разумеется, слышал, но посоветовал мне обратиться за консультацией к своему старому преподавателю. Из Москвы. Только попросил не ссылаться на него, потому что расстались они не в лучших отношениях. Я написал письмо, обрисовал ситуацию. Мол, пишу статью про такие случаи, хотелось бы получить комментарий.
Откровений я не ждал, но отписка была прямо-таки унизительная. «Все эти, как вы называете, фуги чаще всего вообще не имеют отношения к психиатрии. Девяносто процентов случаев — очковтирательство, обман и мошенничество. А оставшиеся десять — банальная белая горячка. Не гонитесь за сенсациями, молодой человек».
Я посмотрел на настенный календарь. Как быстро, однако, время летит… Судя по моим воспоминаниям, с бабушкой вот-вот должно произойти… это. А я до сих пор ничего по этому поводу не предпринял. Письмо не в счет. Я главного не сделал — не встретился с ней и не наладил контакт. И сейчас рискую пропустить момент, когда с «пришельцем» в ее голове можно будет пообщаться. То есть, до того, как она попадет в закорскую психушку.
Да, надо уже позвонить и назначить встречу. Повод?
А, ерунда, сымпровизирую что-нибудь…
Я встал и подошел к телефону на столе Антонины Иосифовны. Самой ее на месте не было, собственно, поэтому мы и пинали балду, а не занимались делом. Впрочем, мне и заниматься-то ничем было не нужно — материал в следующий номер уже сдан, три других — утверждены в плане.
— Алло, Наталья Ивановна? — серьезным тоном настоящего дипломата сказал я. — Меня зовут Иван Мельников, я корреспондент газеты «Молодежная правда».
— Тааак! — раздался в трубке звонкий и очень молодой голос моей бабушки. — Это что, розыгрыш какой-то? Опять скажете шнур свернуть вчетверо и сунуть себе в ухо?!
«Можете вытаскивать!» — чуть не ляпнул я. Стало смешно и стыдно одновременно. Про шнур в ухо — это же мы с пацанами звонили. Был у нас такой Борька, парень с очень взрослым голосом. Вот он у нас и работал то проверяющим с телефонной станции, то серьезным тоном просил посчитать на кухн всех тараканов, то еще какую-нибудь чушь. У нас была «двушка» на леске, вот мы и развлекались безнаказанно, пока один вредный дед не шуганул нас из автомата, я дернул леску слишком сильно, и монетка с дыркой осталась оборвалась.
— Не понимаю, о чем вы говорите, Наталья Ивановна, — нейтрально сказал я. — В будущих выпусках у нас планируется серия материалов о разных людях, и я хотел бы, чтобы вы стали героиней моей статьи.
— О, с какой это стати? — удивилась бабушка. — Я что, актриса какая-то? Или передовик производства?
— Вы меня, наверное, не помните, — я улыбнулся и продолжил. Улыбку по телефону не видно, зато хорошо слышно. — Я лежал в больнице в отделении, где вы работаете. В шинниках. И вы меня совершенно очаровали своим неподражаемым образом. И я понял, что вы лучше любой актрисы. И предложил редактору идею написать про обычных людей. Так что вы моя муза, Наталья Ивановна.
— Да вы льстец, как я посмотрю, — усмехнулась бабушка.
— Давайте встретимся и поговорим, — предложил я. — Например, сегодня часиков в семь в кафе «Сказка» на Профинтерна. Кофе и мороженое с меня.
— Вы назначаете мне свидание, юноша? — голос бабушки зазвучал кокетливо.
— Именно! — я засмеялся. — Вы же не откажете вашему поклоннику в удовольствии провести с вами один вечер?
— Значит, кофе и мороженое… — бабушка задумчиво хмыкнула.
— Я бы предложил поход в ресторан, но увы, я всего лишь начинающий молодой специалист, и на ресторан у меня нет денег, — доверительно признался я.
— В семь часов? — уточнила бабушка.
— Ровно в семь я буду вас ждать, Наталья Ивановна! — отчеканил я.
Бабушка театрально засмеялась, потом в трубке запищали короткие гудки. Я повернулся к остальным своим коллегам, которые, ожидаемо молчали и слушали внимательно мой разговор.
— Ах, как удобно! — рассмеялась Даша. — Эдик, признавайся, ты тоже так девушкам мозги пудришь?
— Я?! — громогласно возмутился он. — Да ни в жизнь! Чтобы я врал девушке, что собираюсь писать про нее статью…
— Ой, не отпирайся, у тебя на лбу написано, что ты именно так и делаешь! — Даша дурашливо толкнула Эдика в плечо. — Вот такенными буквами. Как вывеска гостиницы «Новокиневск».
— Так, ребята, хорошо с вами, но у меня дела! — сказал я, наводя порядок на своем столе. Письмо на фирменном бланке московской психиатрической лечебницы спрятал в карман. А рабочую тетрадь с заметками и идеями оставил. Федор Олегович, кажется, имеет обыкновение в мои заметки подглядывать, вот я и оставил там для него послание. Даже парочку. Одно неприличное, другое проверочное. Вот и посмотрим, в пушку у него рыльце или нет.
В ленинской комнате образцовой комсомолки Гали не оказалось. Странно, уже почти два часа дня, должна была вернуться с обеда. И спросить не у кого… Я заглянул в профком, но там тоже никого не оказалось, кроме секретарши, которая на мой законный вопрос: «А где все?» только покачала своей высокой прической из стороны в сторону. Ясно, она занята, конец года, отчеты-подотчеты, и прочая бюрократическая мишура. Без блеска, зато всем достанется. Я вышел в коридор и пошел искать.
Заглянул в столовую для начала, мало ли, вдруг еще обедает.
Поднялся в курилку в галерее. Но там сидела только компашка мужиков из планового отдела и обсуждала вчерашний матч не то по футболу, не то по хоккею. Разбираться не стал.
Галю я нашел в актовом зале.
Как и председателя профокома. Там вовсю кипела бурная деятельность — в центре уже стояла высоченная елка, а рабочие на стремянке развешивали на ней миниатюрные копии шин на красных бантах.
«С Новым 1981 годом, дорогие заводчане!» — гласили белые буквы на красном полотнище, растянутом над сценой.
— …поощрять безответственность и безалаберность, — гнусавил профорг, который сегодня был похож на снулый баклажан еще больше, чем обычно.
— По-вашему, ответственность — это сидеть на стуле с протокольным лицом, да? — щеки Гали полыхали, а глаза метали молнии. Будь они настоящими, от председателя профкома осталась бы кучка пепла.
— А что тогда такое алаберность? — спросил я. — Привет, Галя. Здравствуйте, Вячеслав Климович.
— Он собирается превратить новогодний праздник в скучное собрание, — в голосе Гали зазвучали слезы. — А это же праздник! Надо, чтобы люди расслабились, потанцевали, выпили шампанского в конце концов.
— Вот пусть они дома свое шампанское и пьют, — унылым тоном заявил председатель профкома. — А на заводе новый год — это прежде всего подведение итогов.
— А что прикажете делать с творческими коллективами, которые мы пригласили? — тонкие ноздри Гали раздувались. — Вячеслав Климович, в конце концов у нас мероприятие во Дворце Культуры! Куль-ту-ры, понимаете? А не собраний…
— Галя, я уже сказал, что… — Вячеслав Климович вздохнул.
— А совместить никак? — спросил я с видом наивного юноши, только что спустившегося с горного пастбища. — Ну, скажем, первая половина мероприятия — это подведение итогов, а вторая — танцы и творческие коллективы. А?
— Так, молодой человек… — он посмотрел на меня, силясь вспомнить, как меня зовут. Видимо, память в его баклажановых мозгах была короткая. Хотя вряд ли, прекрасно этот хрен меня помнит.
— Иван Алексеевич, — любезно подсказал я.
— Иван… Алексеевич… — он шумно выдохнул. — Я понимаю, новогодние елки для детей. Мы их проводим в нашем Дворце Культуры. Но что еще за елка для взрослых? Что придумали-то?
— Но мероприятие же в директор утвердил! — сказала Галя и помахала тоненькой пачкой листков в своей руке.
— Вот что, Галя, вы, пожалуйста, успокойтесь, — председатель профкома посмотрел на Галю с укоризной. «Чем-то на осьминога еще смахивает, вот что», — подумал я. — Водички попейте. И перестаньте тут устраивать мне сцены. Иначе я поставлю вопрос о том, годитесь ли вы вообще для общественной работы.
— Ах… — Галя от возмущения задохнулась.
— Донесите, пожалуйста до начальников цехов и отделов, что им нужно будет подготовить выступление по итогам. Минут по пятнадцать.
— Но это же… Мы же… — на глаза Гали навернулись слезы.
— Мы все сделаем, Вячеслав Климович! — бодро заверил я, ухватил комсорга за рукав и потащил к выходу из зала.
— Да куда ты меня тащишь, Ваня?! — возмутилась она. — Я же еще не…
— Все отлично, пойдем! — прошептал я и приобнял ее за талию.
— Но что я скажу ребятам? — губы Гали задрожали.
— Ты только не плачь, — я склонился к ее уху и зашептал. — Говорю же, у меня идея. Ты смотрела «Карнавальную ночь»?
— Ну да? — она нахмурилась. — И что?
— Что он сейчас сказал? — я мотнул головой в сторону председателя профкома, который как раз взялся помогать советами рабочим, наряжающим елку.