— А... — задумчиво протянула женщина. Главный редактор? У дамы были длинные волосы, длинное струящееся платье, темное, с крупными синими цветами, и длинное лицо. Красивой я бы ее не назвал, нос был крупноват, глаза слишком близко посажены, и она слишком худая, даже костлявая. Как будто острые углы повсюду. Но эффектной, вне всякого сомнения. Движения ее были медленными, взгляд долгим и тоже медленным. Она растягивала слова и делала паузы. Заторможенно так говорила и двигалась, в общем. Как будто была под какими-то препаратами, но скорее всего нет. Знавал я в своей жизни людей, которые всегда такие. — Вас же еще не оформили, верно? Зашли познакомиться?
— Все верно, Антонина Иосифовна, — я кивнул. — Медосмотр проходил...
— Я вижу, — протянула она и длинным кивком указала на мою руку, в которой были зажаты бумаги. — Иван... Как вас по отчеству?
— Алексеевич, — ответил я.
— Иван Алексеевич, я очень рада, что вы наконец-то прибыли, — сказала она, и ее прозрачный взгляд повернулся в сторону «серого». — Федор Олегович, вам чаще всего приходится отлучаться из редакции. Вы же не будете против разделить стол с Иваном Алексеевичем?
— Да это черт знает что! — он выбрался из-за стола, зацепив ботинком стул. Он с грохотом рухнул на пол. Поднимать его «серый» не стал, просто стремительным шагом рванул к выходу. Чуть-чуть не толкнув эфирную главную редакторшу плечом.
— Я что-то пропустила, да? — протянула она, и ее бледные губы сложились буквой «О».
Интересное дело. В первую секунду я подумал, что главная редакторша здесь фигура чисто номинальная. Ну, бывает так, что кто-то из начальства садит на этот пост свою любовницу. Всю работу делает команда, а ее задача — просто украшать своим изящным задом кресло и получать зарплату по ведомости. Медленная речь и заторможенный внешний вид как-то подталкивали именно к такому выводу. Но несколько минут спустя, я понял, что ошибся. Не в том, что она чья-то любовница, конечно, этого я пока не знал, но к делу ее личная жизнь не имела никакого отношения.
Угловатая фея моментально переключила внимание сотрудников на себя, подметила все нужные детали, очень элегантно и технично раздала задачи. Причем выглядело это так, будто все сами вызвались сверхурочно поработать, а она только покивала, признавая их право. В ней не было ни грамма королевской величественности, она была такая... подчеркнуто слабая. Ее хотелось накормить и окружить заботой.
Я покрутился в редакции еще примерно час. Послушал рабочие разговоры, пробежал глазами записочки, приколотые к доске, обтянутой синей тканью. Пока не вникая в содержание, успею еще. Выполнил одно важное поручение — сходил до раковины в ближайшем туалете и наполнил электрический чайник. Пузатенький, алюминиевый, с оплавленной с одного края черной ручкой. Не сразу его заметил, потому что «чайное место» было оборудовано на подоконнике и закрыто темно-синей шторой. Эта же штора наполовину закрывала портрет Брежнева, который висел в простенке между двумя окнами. Леонид Ильич как будто выглядывал из-за синей ткани. Напоминал, что бдит в любом случае, чтобы не забывались, если что.
— Иван Алексеевич, а вы рано встаете? — спросила Антонина Иосифовна.
— По будильнику, а что? — ответил я.
— Видите ли, рабочий день нашей редакции начинается с девяти, но кто-то должен послушать селекторное совещание, а значит, явиться к восьми. Обычно там ничего для нас важного не говорят, но мы же редакция газеты, нам нужно быть в курсе...
Она провела рукой по серой коробке с множеством кнопок и телефонной трубкой сбоку. Стояла эта штука на нижней полке шкафа за ее рабочим столом. С боковой решетки аппарата свисала чуть тронутая ржавчиной жестяная бирка с выдавленнами цифрами 20345 и буквами НШЗ.
— С удовольствием, — широко улыбнулся я. — Только...
«Только мне надо доофомить документы и получить пропуск», — мысленно закончил я.
— Вот и прекрасно, — Антонина Иосифовна наградила меня улыбкой своих бледных губ. — Значит, Эдик, вы можете завтра поспать подольше.
— Ох, уже половина пятого! — я посмотрел на висящие на стене часы. — Мне надо успеть сегодня в отдел кадров.
— Приятно было познакомиться, Иван Алексеевич, — улыбка редакторши стала чуть шире.
«А ловко она меня выпроводила!» — думал я грохоча ботинками по лестнице. Теперь мне кровь из носа надо успеть оформить пропуск сегодня.
Из отдела кадров я вышел в половине шестого. Пришлось применить прямо-таки чудеса дипломатии и рассыпать тонну лести, клятвенно пообещать принести все недостающие документы и использовать запрещенный прием — глаза котика из «Шрека». Но теперь у меня в кармане пальто лежало серенькая книжечка пропуска, для которой пришлось пожертвовать одной из моих фотографий, благо я не испытывал по их поводу никаких ностальгических чувств. Благо, требования к фотографиям на пропуске здесь не были драконовскими, никакое фотоателье в восьмидесятом году не напечатало бы мне фотографии за пятнадцать минут.
Я доехал до своей остановки в почти пустом грохочущем троллейбусе и сначала направился, было, в сторону общаги. Но потом остановился. Стараниями Егора я больше не был нищим. А значит можно было пройтись по магазинам и разжиться каким-никаким ужином.
Первый магазин, который попался мне на глаза, назывался «Гастроном номер шесть», и вход его выходил прямо на проспект Ленина. Недолго думая, я зашел туда и огляделся. Это был явно дедушка современных супермаркетов — магазин самообслуживания. Брать тележку я н стал, решив для начала изучить ассортимент. Разница с современными магазинами была, конечно, разительной. Никаких пестрых упаковок и коробок. Да и разнообразие, прямо скажем, не блистало. С правой стороны зала стояли прилавки, заполненные рядами одинаковых консервов в жестяных и стеклянных банках, центральный ряд состоял из холодильников-сундуков без крышек и металлических решетчатых корзин. А вдоль левого ряда были закрытые стеклянные короба, рядом с которыми скучали продавщицы. Килька в томатном соусе, салат из морской капусты дальневосточный, сгущенное молоко, тушеная свинина, гречневая каша с говядиной — это ассортимент жести. В стеклянных банках была солянка и борщ. В холодильниках стояли бутылки, запечатанные крышечками из фольги. Молоко, кефир и снежок. Масло было только бутербродное, а я еще с детства помнил, что это чуть ли не единственное масло в Союзе, которое совершенно невозможно намазать на хлеб. Который, кстати, здесь вообще не продавался. Зато среди продуктов были здоровенные лапы крабов. Я даже глазам своим не поверил сначала. Крабы? Серьезно? Из мяса только соленое сало, заветренные куски, в которых костей больше, чем мякоти, и крабы? Хм...
Изучил прилавок с весовым маслом. Там лежал желтоватый брусок сливочного и коричневый шоколадного.
— Брать что-нибудь будете? — неприветливо сказал продавщица, недовольно оторвавшись от созерцания своего отражения в маленьком круглом зеркальце.
— Пока только смотрю, — сказал я.
— Нечего тут смотреть, не театр! — с еще большим недовольством буркнула она.
«Так и запишем — клиентский сервис восьмидесятого уровня», — подумал я. Взять баночку гречки с говядиной что ли? Нормальный, в принципе, ужин, не хуже любого другого... Я вернулся к «жестяному» прилавку под пристальным взглядом трех продавщиц, постоял в задумчивости. Подумал, что надо бы обзавестись авоськой, потому что пакетов на кассе здесь явно не выдают. И направился к выходу.
Голод пока еще не поджимал, а ничего из лежащего на полках не вызвало у меня повышенного слюноотделения.
Попробуем другой магазин. Вот он как раз, за перекрестков. Квадратная пристройка к жилому дому и надпись «Кулинария».
О, а вот это оказалось куда интереснее! Я пока не особенно задумывался о готовке еды на общажной кухне, прямо-таки отгонял от себя эту мысль. Ведь это же значило, что нужно будет толкаться задницами с какими-то соседями по этажу, занимать очередь к плите, непонятно пока, что там с холодильником, в комнате я его не заметил. Да и посуду тоже надо было откуда-то брать. А в этом магазине имелась вполне готовая и довольно аппетитная на вид еда. На подносах лежали в рядочек пирожки и плюшки, а за стеклом в судках — жареные котлеты и жареный же минтай. Еще был порезанный на щедрые квадраты омлет, картофельные биточки и вареные сосиски. И целый прилавок с пирожными и тортиками. Корзиночки с грибочкками, пузатенькие «Шу», трубочки с кремом, при взгляде на которые сразу вспоминались укоризненые слова мамы: «Опять весь в крошках! Да что же ты ешь у меня как свинюка?!», невкусная обманка песочных пирожных... Ну и всякие коржики, сочни и ореховые кольца тоже были. Когда-то в этом магазине явно стояли столики, и можно было взять еды и поесть, как в кафе. Площадь магазина это позволяла. Но потом, наверное, один стол сломался, другой потерялся, третий оккупировали забулдыги из соседнего двора... В общем, сейчас столов не было, было просто пустое пространство.
Так, этот магазин я явно беру на заметку! Его явно придумали для таких, как я — одиноких обитателей общежития. Своей кухни нет, работа-работа, готовить неохота... В общем, пусть сегодня будут бургеры по-советски. Пара котлет и пара булок.
Потом я не удержался и купил еще стаканчик томатного сока из конуса. Эх, святые времена! Одна на всех алюминиевая чайная ложка, граненый стакан с солью, с застывшими на поверхности оранжевыми комочками. И грозная надпись «Пальцами в солонку не лезть!» «Не лезть» три раза подчеркнуто.
Не стал солить на всякий случай. Несоленый томатный сок я тоже люблю. А предупреждения такого рода пишутся явно не просто так. Как-то сама собой перед глазами появился образ нетрезвого мужика с лицом нашего вахтера, только помоложе. Который сует в стакан свои пальцы, которым до этого он неизвестно где ковырялся.
И не то, чтобы я брезгливый, но...
Но ладно. Сок оказался вкусным и так. Я допил, вернул стакан, постоял перед прилавком с пирожными и тортиками. И решил, что будет хорошим тоном принести сегодня что-нибудь к чаю. Запросил вафельный тортик, заплатил за него пятьдесят копеек, набрав желтыми монетками. На этот раз продавщица не возражала, даже как-то наоборот разулыбалась.