Даже взрыв, опустошивший один ангар, не сломил дух всеобщего воодушевления.
Однако нежданно возникла проблема, которая затормозила дружную работу. Сатина, вдруг сцепившаяся с Адриеном на «личной» почве, решила покинуть Центр и выйти из программы. Потеря такой помощницы была невосполнима. За несколько месяцев эта женщина стала незаменимым связующим звеном между техническими работниками и пассажирами.
Кроме того, она была посредницей между Ивом Крамером и Элизабет Мэлори. К тому же она с самого начала поддерживала Адриена Вейсса, мечтавшего создать целостный экологический мир.
Габриель Макнамара умолял ее остаться, даже предлагал повысить жалованье. Однако размолвка с психологом так глубоко ее обидела, что она решила уехать, попросив, чтобы ей даже не звонили.
А о том, что ей было известно о проекте «ПН», она обещала молчать.
Как результат, дезертирство Сатины ввергло Адриена в полное отчаяние и даже уныние, от которого, впрочем, он вскоре решил излечиться, предавшись новому страстному увлечению.
А увлекался он, конечно, молоденькими женщинами. Борода у него превратилась в усы. Он отказался от курительной трубки, променяв ее на жевательную резинку, которую жевал беспрестанно. Носил исключительно спортивные костюмы.
Наконец, в довершение всех напастей, у Габриеля Макнамары случился сердечный приступ. Его пришлось срочно положить в больницу и прооперировать – в результате акции промышленных предприятий Макнамары на бирже упали в цене. Вкладчики, прекрасно понимавшие, что империя Макнамары держалась прежде всего на авторитете и здоровье своего единственного властителя, потеряли к нему всякое доверие. Денег, которых прежде всегда хватало на выплаты жалованья будущим космонавтам, инженерам и охранникам, а также на закупки оборудования и сырья, теперь стало недоставать.
При въезде в Центр снова взорвался заминированный автомобиль – погиб охранник на пропускном пункте, и это только усугубило положение.
Человеческий фактор опять все нарушил.
Вернулась гложущая подозрительность.
Кто-то коротко заметил: «Многострадальный проект».
Дела застопорились. А тут еще, как нарочно, грянула буря – она пришла со стороны пустоши и покрыла все светло-коричневой въедливой пылью.
Элизабет решилась пойти к Иву Крамеру.
– Думаю, нам пора поговорить с глазу на глаз, – начала она без лишних церемоний, поставив костыли рядом с креслом, в которое села с мучительным стоном.
27. Очищение соли
Глаза в глаза.
Они долго и пристально смотрели друг на друга, прежде чем начать разговор.
Изобретатель волновался, как в тот день, когда он впервые увидел разгневанную покорительницу морей со скамьи подсудимых.
Он хорошо помнил, как она кричала, как тыкала в него пальцем, как сверкали ее бирюзовые глаза, как металась из стороны в сторону копна ее рыжих волос, когда она называла его то «злодеем», то «убийцей».
Снаружи ветер с воем раскачивал подъемные краны вокруг «Звездной Бабочки»; из окна было видно, как цилиндрическая башня с огромными двигателями затягивается светло-коричневой пылью.
– Плесните мне чего-нибудь, – наконец проговорила она.
Он поспешил налить ей белого вина, но она потребовала чего покрепче.
– Так вот, должна сказать, что вы мне все так же противны. Я ненавижу вас с того дня, как вы попались мне на глаза. Было время, когда мне хотелось вас убить. Потом я подумала, что смерть – слишком быстрая расправа, а мне хотелось, чтобы вы помучились. В конце концов я увидела, что вы как будто сами корите себя безжалостно, и решила, что самой страшной пыткой для вас, наверно, будут угрызения совести.
Он чуть заметно кивнул.
– Потом явилась ваша помощница и все во мне перевернула. Но я не стала думать о вас лучше. Она успела рассказать про ваш проект. «Звездную Бабочку». Зачем я ее слушала? Зачем позволила ей дать волю воображению? Но, как только я представила себе такой «звездный парусник», я размечталась. И помимо своей воли пошла вам навстречу. Не надо было этого делать. Ох, не надо. Впрочем, я сама виновата – привыкла обманываться. Меня и раньше водили за нос – позвонят, бывало, по телефону и всучат что-нибудь из кухонной обстановки или там стеклопакеты. А после приходилось все менять, и так не раз и не два. Да уж, себя не переделаешь.
Она отхлебнула спиртного. Он мельком глянул на нее, но успел заметить, что она здорово осунулась с тех пор, как перебралась в центр «Последняя Надежда». От прежней одутловатости не осталось и следа, рыжие волосы снова распушились и пошли волнами, небесно-голубые глаза прояснились.
Но куда большее впечатление на него произвело то, как она пахла. От нее исходил дух приключений – смешанный запах пряностей и пота.
Заметил он и другое – до чего же она похорошела.
«Мысль способна на все. Можно мысленно очистить прошлое, если захочется», – повторил он про себя.
– В конце концов, мне понравился проект «Последняя Надежда». Только безумец может решиться спасти человечество, отправив корабль в космос. Но мне нравятся безумцы. И теперь, раз уж я в деле, я не дам вам пропасть. Потом, в чертежах «Звездная Бабочка-V» выглядит великолепно. Этот звездный парусник, по-моему, одно из самых прекрасных средств передвижения из всех, что я видела. А я, скажу вам, повидала немало кораблей, бороздящих моря и воздушное пространство.
Он не сводил с нее глаз.
– Сегодня, – продолжала она, – похоже, все идет вкривь и вкось. Как будто удача отвернулась от нас. (Она помолчала.) Поэтому ненависть к вам – это роскошь, которую я больше не могу себе позволить. Я вас не простила и никогда не прощу, но хочу, чтоб вы знали: в эти трудные времена, в общем… как сказать… несмотря ни на что… я с вами.
Она залпом осушила бокал.
– Спасибо, – проговорил он.
– Не надо, не благодарите, все в порядке. Говорю же, мне нравится этот проект. И я не привыкла опускать руки перед трудностями. Вопрос персональной этики.
– Спасибо, – повторил он.
– Я вижу противные ветры. Бегство Сатины, проблемы со здоровьем у Габриеля, отрешенность Адриена, вредительство, угрозы, сокращение средств, всякие передряги среди этих 144 тысяч… Адриену приходится менять их чуть ли не по сто человек каждую неделю…
– Знаю. Корабль дал течь.
– Я запрещаю вам говорить такое. Не стоит забывать, как возник этот проект и сколько ожиданий в него вложено, – заявила она.
У нее вдруг исказилось лицо, как будто она почувствовала боль в тазобедренном суставе.
– Мы уже не можем отказаться.
Слово «мы» прозвучало довольно неожиданно, и он не нашелся, что ответить.
– Мы здорово устали. Но это обычное дело, ведь мы трудились не покладая рук. Теперь нам надо обрести второе дыхание, чтобы добраться до финишной черты.
Эта минута, которую он так давно ждал, сбила его с толку.
– Мы зашли слишком далеко, и назад дороги нет. Мы никогда себе не простим, если опустим руки. У нас нет другого выбора. Надо идти вперед.
Поскольку он по привычке избегал задерживать на ней свой взгляд, она попыталась найти способ привлечь его внимание.
– Вы заметили? Прошло совсем немного времени, и я научилась ходить на костылях. А врачи в это не верили. Они не верили даже тогда, когда уверяли меня, что все образуется. Я знала, что нет ничего невозможного… и вот вам результат. Все как с вашим проектом. Хоть мы и знали, что это невозможно, мы все равно делали свое дело.
Ив Крамер сглотнул.
– Что же заставило вас изменить свое мнение обо мне? – спросил он.
– Ваши же слова, которые все вертелись у меня в голове, а потом глубоко врезались в память.
Она поменяла положение – прежняя поза, как видно, причиняла ей боль.
– Например?
– «Последняя надежда – бегство» или вот еще: «Однажды человечество переселится далеко-далеко, желательно в какой-нибудь другой мир», – вот и Габриель, кажется, говорил что-то в этом духе. Да-да, как-то вечером он мне сказал, что «парадоксы есть во всем, а истинная мудрость заключается в умении их распознавать».
Она говорила об их друге так, будто он уже умер. Это несколько смутило изобретателя, однако он понял, что она имела в виду. То была дань прижизненного уважения, никак не посмертного.
– И тогда я подумала: а что, если случившаяся со мной беда, как ни парадоксально, обернулась для меня… благом.
Она нервно усмехнулась, словно подражая Макнамаре или желая убедить себя в том, что это неправда.
– Вы так настрадались из-за меня. И это никак не может быть благом, это беда, – коротко ответил изобретатель.
И принялся кусать себе губы.
– Как знать. Обездвижив мое тело, вы привели в движение мой разум. Не будь той аварии, какой была бы моя жизнь? Даже слава не вечна. Рано или поздно я перестала бы выигрывать, и парусный спорт пришлось бы бросить. Я устроила бы свою жизнь с каким-нибудь красавчиком-толстосумом, нарожала кучу детишек, круглых отличников, а потом загнулась от старости. Вот такую «нормальную» жизнь я бы и прожила. Ни о чем не задумываясь. А если бы и задумывалась, то разве что о своих удовольствиях и благополучии. И вдруг… благодаря нашей встрече и вашим безумным идеям я, быть может, смогу спасти человечество и открыть новую планету.
– Никто из нас туда не долетит, – возразил Ив. – На это нужно не меньше тысячи лет.
Она повела рукой, словно отмахиваясь от такой мелочи.
– Тогда, по крайней мере, я дам эту возможность моим детям – пусть построят новый мир где-нибудь далеко-далеко.
Они долго сидели, несколько отдалившись друг от друга, и молчали.
– Габриель говорил, что перед сном можно спросить о чем-нибудь своего ангела-хранителя и назавтра узнать ответ.
Иву показалось странным, что Макнамара разговаривает с молодой женщиной на те же темы, что и с ним.
– Однажды я кое о чем спросила и наутро узнала ответ.
– И о чем же вы спросили?
Она сделала вид, будто не расслышала его, и продолжала: