Я решил бежать на юг, где еще остался прежний порядок. По своим делам я знал тех, кто мог помочь. Таких, как я, набралось почти два десятка, мы заплатили немалые деньги, американские доллары, чтобы нанять лодку и проводников. Проплыли мимо Наньчана до Ганьчжоу, высадились на берег, и тут нас схватили солдаты. Это были коммунисты – они забрали у нас все деньги и ценные вещи, но не в собственные карманы, а тут же по описи сдали старшему. Солдаты прежнего правительства тоже ограбили бы нас, взяв половину или даже большую часть, но с ними можно было бы договориться.
Нам объявили, что попытка бегства с коммунистической территории это уже смертный приговор, но мы можем искупить трудом свою вину. И нас погнали в «трудовой лагерь», где кормили, и даже неплохо, но выходить за ограду иначе чем на работу было запрещено под страхом смерти. Мы чинили дороги и мосты, это была тяжелая работа, особенно для тех, кто к ней прежде был непривычен – обязательные часы политзанятий теперь казались нам счастливым временем отдыха. Рядом с нами работали и мобилизованные из местного населения, но у них была привилегия, ходить без конвоя. А за нами следили солдаты, и если кто-то из нас падал без сил, его могли жестоко избить, а кто отказывался работать, тех расстреливали. Причем нашей стражей обычно были даже не коммунисты, которые считались элитой, вроде гвардейцев, а бывшие правительственные солдаты, из пленных или перебежчиков; они были самыми жестокими надзирателями, выслуживая свое прощение.
Бежать было невозможно – повсюду были коммунистические войска. Тех, кто пытался и был пойман – расстреливали перед общим строем. Плохая смерть – у нас в Китае, достойному человеку подобает умереть в своем доме, в преклонных годах, в окружении детей и внуков, и быть похороненным рядом со своими предками. А не так – без памяти, могил и даже имен.
В тот день нас заставили копать громадные ямы – как сказал офицер, «противоатомные укрытия для техники». Место тоже выбрал тот офицер – на северном склоне холма, в трехстах шагах от вершины. Сказав нам: если плохо выкопаете, то все сгорите. И еще добавил: тех, кто будет лениться, привяжут к столбам там, на вершине, чтобы после по их останкам изучить поражающее действие бомбы. Там и правда стали вкапывать столбы, из железнодорожных рельсов – «деревянные сгорят, а эти останутся». Тогда я решил бежать – мы ведь считались не просто мобилизованными, а «штрафными», и если коммунистам нужны жертвы, то кого они выберут скорее всего?
Нас было десять – и всего один солдат надзирал, как мы работаем. Я ударил его лопатой по голове и взял винтовку. После этого у всех нас не было выбора – расстреляли бы всех, если бы поймали. И повезло, что трое из нашего десятка оказались местными – они знали тут все тропинки. Я был рад, когда нас наконец окликнули американские солдаты. Хотя они приняли нас за коммунистических шпионов – избили и хотели пристрелить. Но я говорю по-английски и сумел объяснить офицеру, что мы не шпионы, а заключенные, бежавшие с коммунистической каторги. Я говорю чистую правду – чем мне поклясться, чтобы вы мне поверили?
Я прошу вас лишь об одном, господин американский офицер. Возьмите меня в Америку – страну свободы! Где человека ценят за его ум и капитал, а не принадлежность к сословию и верность идее.
Факты из документа, приведенного выше, подтверждаются показаниями еще 28 перебежчиков и 3 пленных коммунистов. То есть следует считать установленным, что:
– Коммунисты строят противоатомные укрытия для людей и техники, на обратных скатах холмов. То есть готовятся не к атомному удару вообще, а зная его место.
– Коммунисты собираются разместить живые объекты (в данном случае заключенных) для оценки эффективности взрыва. То есть, зная время, когда это произойдет.
– Войска коммунистов не приближаются к Гуаньчжоу ближе тридцати миль – даже там, где военная обстановка это позволяет. Более того, среди солдат коммунистов замечена боязнь нахождения на своем передовом рубеже – что прежде для них не было характерно. При том, что безопасное расстояние в тридцать миль – избыточно даже для боеприпаса той мощности, что русские взорвали в Шанхайском порту.
– В частях НОАК, осаждающих Гуаньчжоу, практически нет советских военнослужащих. Что также является подтверждением высказанного выше – со стороны Сталина логичнее подставить своих китайских «сипаев» как менее ценный материал, под риск воздействия поражающих факторов супербомбы при возможном промахе.
– Представляется весьма вероятным, что Сталин желает испытать свое супероружие в реальных условиях. Или его уменьшенную копию – на что указывает «безопасный радиус» в тридцать миль.
Наши вероятные потери – по заключению экспертов, «в Гуаньчжоу не останется даже живых крыс». Людские потери – до десяти тысяч граждан США (военнослужащих и гражданского персонала). И до миллиона китайских беженцев.
(Приписано карандашом: Ситуация на месте грозит выйти из-под контроля, ввиду утечки информации.)
(Еще приписка: «Уменьшенную копию? А если Сталин хочет провести эксперимент, максимально приближенный к реальности – на каком расстоянии могут находиться свои войска, без потери боеспособности? Использовав китайцев как подопытных крыс».)
«Новости из Китая. Русские намерены испытать свою сверх-Бомбу по Гуанчжоу».
«Еще несколько тысяч американцев завтра сгорят в атомном огне. Сумеет ли наш Президент удержать советских от такого злодейства?»
«Миллион китайцев, виновных лишь в том, что выбрали демократию, а не тоталитаризм, завтра умрут в осажденном Гуанчжоу».
«Это начало Третьей мировой войны? Сколько еще нам терпеть, что Сталин убивает американцев тысячами?»
Господин генералиссимус, совсем недавно вы заверяли меня, что ваша страна привержена к решению конфликтов дипломатией, а не войной!
Сейчас вы намерены применить свое ужасное оружие, которое предъявили миру два месяца назад, по китайскому городу Гуанчжоу, «ради китайской революции и свободы народа Китая». Не обсуждая тему, насколько ради этого необходимо убить миллион китайцев, хочу обратить Ваше внимание, что моя страна не воюет ни с СССР, ни с Народным Китаем. И напомню Вам, что всего в семидесяти милях от Гуанчжоу находится Гонконг, где проживает несколько тысяч британских подданных. Великобритания, неся ответственность за это владение, весьма обеспокоена возможной угрозой для их жизней и собственности!
Неужели нельзя решить ваш спор другим путем, не прибегая к атомным сверхбомбам? Моя страна готова быть посредником в возможных переговорах между СССР и США.
И в самом крайнем случае, ведь возможно применить бомбу меньшей силы, чтобы Гонконг не пострадал?
– Политика, это слишком важная вещь, чтобы доверять ее военным, – сказал Пономаренко, – чьи это слова там? «Нам здесь повторения Пусанского плацдарма не надо» – товарищ Василевский слишком хорошо ознакомился с военной историей того мира. И со своей колокольни он абсолютно прав – если мы подтвердим, то есть шанс без боя взять Гуаньчжоу. И Китай будет наш, полностью. А ваши протеже, наверное, ждут заслуженной награды. И как им объяснить, что инициатива, безусловно, полезна, когда влечет результат, не выходящий за пределы их уровня?
– А вы полагаете, что американцы оценили бы наше миролюбие? – спрашиваю я. – Кстати, военная обстановка там и правда складывалась не слишком благоприятно. Аналога «пусанского наступления» от Гуаньчжой до Янцзы скорее всего не было бы, но какие были бы политические последствия, если бы товарищу Юншену пришлось отступить с потерями?
– Анна Петровна! – произнес Пономаренко. – Мне напомнить вам главную задачу вашей Службы? Замечать и предотвращать угрозы, готовые совершиться завтра, а не реагировать на то, что уже произошло. Вам не кажется, что вот так ткнуть американцев мордой в… некую субстанцию, это значит побудить их к более жесткому ответу на то, что мы предпримем завтра? Напомню, что товарищ Сталин тверд во мнении: некий тропический остров должен быть наш! И если в той истории все едва не завершилось большой войной – то что случится здесь?
– Остаюсь во мнении: отступать нельзя, – отвечаю я, – китайские товарищи не поймут. И выгода все же большая – если получится, развязать нам руки в Китае, высвободить наши войска. И вьетнамский фронт становится намного устойчивее – получив связь по суше с нашей территорией. Ну а для США еще один удар по престижу – и авторитету в мире. Да и в конце концов, мы ведь можем и после назад отыграть, если американцы сразу не купятся, так что нам мешает после проявить «мирную инициативу»? А пока посмотрим, примут ли они наши условия?
– Скажите спасибо, Анна Петровна, что в этом вопросе товарищи военные вас всецело поддерживают, – произнес Пономаренко. – Хотя по мне, это как раз тот случай, когда «суди не выше сапога». Вы хоть понимаете, что ваши хунвейбинки опять влезли со своей дурной инициативой туда, где уж точно не их компетенция? Хотя это можно было предвидеть, когда они там оказались в роли явно не по своему уровню – и что самое непонятное, мне лично, куда наши приставленные товарищи смотрят? И местные, кого товарищ Ван Мин прислал. Как вышло, что они оказались у ваших протеже в подчинении? Что, в Китае уже дефицит управленческих кадров?
– Ответить по порядку, Пантелеймон Кондратьевич? Каждый смотрит в пределах своей компетенции. Наши военные советники – сугубо со своей позиции, которую вы уже озвучили. И по-своему они совершенно правы – Гуаньчжоу мы бы, несомненно, взяли, но вопрос лишь, в какой срок и с какими потерями. И трофеи тоже повод для победной реляции – одних лишь самолетов там американцы бросили, у меня записано, пятьдесят две штуки насчитали в исправном состоянии, и не только «скайрейдеры», но и истребители Ф-84. Товарищи от Контор также бдят – но ничего антисоветского в поступках сестер даже под микроскопом не обнаружено, все же в их преданности СССР и коммунистической партии не сомневается никто. А касаемо местных гражданских товарищей, так тут сразу несколько факторов совпали. Во-первых, покойный Мао со своей компанией «шэйхубу» очень хорошо успел проредить старые кадры КПК, до кого сумел дотянуться. До Маньчжурии, где был наш товарищ Гао Ган, не смог, но там исторически сложилась очень сильная позиция русской общины, из которой большая часть тамошних управленцев и состоит. Во-вторых, в Шанхае и южнее до сих пор военное положение, так что роль армии выше, чем гражданских, а товарищ Юншен своей властью присвоил этим особам лейтенантские погоны и поставил на официальные должности своих адъютантов, в Китайской Народной Армии, где случается, что младлей командует ротой, а то и батальоном, этим никого не удивишь, по факту же сестры-цветочки строят всю Десятую армию КНА на законных правах «голоса» ее командующего. В-третьих, в свете знакомства руководства СССР с тем, что случилось в иной истории, есть политическая линия не тратиться чрезмерно на подготовку китайских кадров – по крайней мере на первом этапе. В-четвертых, подготовка в нашей Школе и в самом деле намного выше качеством, чем местечковый опыт китайских партизан у Гао Гана и Ван Мина.