– Цветное! – взвизгнула девчонка, сидевшая рядом. – Мой папа заплатит.
– Дети, кино вам положено смотреть во внеучебное время! – изрек учитель. – А сейчас все смотрят на доску.
Он взял мел и обернулся, чтобы написать формулу. И тут в затылок ему шмякнуло что-то противно-липкое, распространяя вонь гнилого томата.
– Кто это сделал?! – Уолш пытался произнести слова грозно, но голос сорвался на визг: – Вы, вы… Таким в тюрьме место, а не в приличном учебном заведении!
Тот, кто сидел с ногами на стол, лениво привстал – и вынул пистолет. Направил в живот учителю, со словами:
– Эй, как тебя. Сейчас я прострелю тебе оба колена. И мне за это ничего не будет – знаешь, кто мой папа?
И тут мистер Уолш почувствовал, что по его ноге стекает что-то теплое, и это не кровь. Класс тоже это заметил и взорвался хохотом и улюлюканьем. Паренек с пистолетом тоже расхохотался, опустив ствол, – воспользовавшись этим, учитель резво бросился прочь из класса. Пара гнилых помидоров и полдюжины тухлых яиц запоздало попали в уже захлопнувшуюся дверь.
– Кто со мной в кино? – спросил главарь, сунув пистолет в карман. – В «Парамаунте» идет супер, как сержант Бобби мочит вьетнамских коммуняк.
– Лучше в «Орфей», – пискнула одна из девиц, – там с сегодня показывают «Любовные тайны атомной блондинки», ну полный…!
– Кто куда хочет, туда и идет, – рассудил главарь, – мы свободная страна или что?[40]
Елка украшена в космическом стиле – шпиль на верхушке новогодней елки в форме ракеты, разноцветные зеркальные шары, как звезды и планеты, отражают блеском свет электрогирлянды. И наши дети от себя еще постарались, вырезая звезды, кометы, месяцы из золотой и серебряной фольги и цветной бумаги. Таким этот уходящий год запомнится – как начало космической эры и первый шаг человечества на пути к звездам. И конечно, как великая научная и трудовая победа нашей Советской страны!
А я другую елку и Новый год вспоминаю – тринадцать лет назад, в клубе Севмаша. Когда я (тогда еще Смелкова, а не Лазарева) с моим Адмиралом в первый раз танцевала – и оттаяла, снова захотела жить, любить и быть любимой. После того, что я в немецком тылу насмотрелась, и еще узнала, что мои родители погибли в Ленинграде в Блокаду – и не осталось у меня больше никого. Но осталось во мне что-то – или у меня характер такой противный: когда мне очень хорошо, я бояться начинаю, что все это исчезнет. И – «когда тебе плохо, плакать должна не ты, а тот, кто в том виноват». А я, узнав, что в ином (и вероятно, нашем) будущем случится – никогда уже той беззаботной и счастливой не стану, как до войны.
Тот Новый, 1943, год мы все вместе отмечали – экипаж «Воронежа», коллектив Севмаша, товарищи из Москвы (эх, дядя Саша, где ты сейчас – слышала по большому секрету, занят ты в работах по поиску Дверей в иные времена и миры, к этой программе даже я допуска не имею). Сейчас раскидала нас жизнь – кто на ответственной работе здесь, в Москве, кто на Севмаше остался, а двое из команды Юрки Смоленцева и войну не пережили. А сейчас мы Новый 1956 год встречаем, в нашей квартире в доме на Ленинградском шоссе – я, мой Адмирал (радость, что мы вместе, он тоже по командировкам часто, всего неделю как с Севмаша вернулся), Юрка со своей прекрасной римлянкой (и детей привели, которые тотчас же с моими устроили шумный междусобойчик), еще Валя Кунцевич (один – а это непорядок! Я думала, он с Тамарочкой своей будет), еще Мария Степановна, «управдом» наша, и тоже с сыном, ровесником Владика, старшенького моего, и домработницы, наша и Смоленцевых, тетя Паша и тетя Даша, у стола хлопочут.
Стол яствами уставлен. Крымское шампанское (пьянства не одобряю, но бокал ради праздника это святое), легкое красное вино, лимонад. Чай грузинский, чай аргентинский «матэ». Соленые грибы с картошечкой, красная рыба, бекон – и в середине на блюде жареная утка. Салат рыбный, салат оливье (по-советски, с докторской колбасой, а не с рябчиками, как в первоисточнике и как нас Инночка Бакланова угощала), шпроты. Пирожные, шоколад, конфеты в вазе. Абхазские мандарины, апельсины из Советского Израиля, антоновские яблоки, и еще экзотика – манго и фейхоа. Имеем право отпраздновать – Новый год только раз в году.
Дети под елку заглядывают – не терпится им узнать, что за подарки в коробках и пакетах. Мы с Лючией утром упаковывали – книжки (Жюль Верн в роскошном подарочном издании), конструктор, что-то игрушечно-оружейное (Юра свою жену натаскал, как спецназовца, «если тебе за свою жизнь придется драться», теперь и детьми так же озабочен?), и куклы для моей Олюшки и Люсиной Анечки (в мою честь назвала?). Куклы, кстати, особенные – нет в этой реальности американских «Барби», есть «Лили» (как их изначально звали в Германии) и «Лючии» (как сейчас, во всем мире) – ну и коллекция нарядов для них (пусть наши дочки развивают эстетический вкус!)[41]. Вообще, принято в семьях утром подарки детям дарить – так мы ж не одни сейчас на празднике: и от Лючии все ее дети, и от Марьи Степановны ее Сашенька, как же можно их обделить?
Только я думаю, что главный наш подарок будет – даже не им, а уже их детям и нашим внукам, ведь Владику в девяносто первом тут будет уже за сорок! – никакой «перестройки», а лишь великий и процветающий Советский Союз, братская семья народов, а не какой-то там СНГ, самый передовой коммунизм, а не бандитский капитализм. Все достоинства советского строя сбережем и преумножим, а все недостатки изживем – и вам страну передадим в полном порядке. Как у моего Адмирала мечта – в здешнем девяносто первом услышать по радио или увидеть в телевизоре, что в СССР все спокойно, и дальше правдивая сводка наших трудовых побед.
31 декабря формально день рабочий – но атмосфера праздника, и народ с предприятий и учреждений обычно раньше отпускают. Тем более что пятница сегодня – а два выходных здесь уже ввели. Мы сегодня всей семьей ходили в Большой театр, на «Щелкунчика», а после еще по Москве прокатились, из машины смотрели на иллюминацию. Так что дети утомились – скоро спать их уложим, ну а сами еще посидим. Все ж не так часто случай выпадает, собраться всем вместе, и без деловой нервотрепки!
Телевизор включен – «Север-3», экран восемнадцать на двадцать четыре, как фотопластинка аппарата-«гармошки» в ателье (у папы «Фотокор» был, тоже с раздвижным мехом, но кадр девять на двенадцать – так в чем-то даже лучше, чем «ФЭД», «Зоркий», «Киев»: на матовом стекле видно, как на резкость наведено). Сам товарищ Сталин наш советский народ с Новым годом поздравил – оценив традицию из иных времен, укрепляющую, что «Вождь и народ едины». После его слов камера чуть повернулась, показав небольшую собаку белой масти, которую Иосиф Виссарионович почесал за ухом, а она сказала «гав» прямо в объектив – и все зрители могли узнать ту самую Лайку, которая в космос летала! Затем на телеэкране пробили часы на Спасской башне – а дальше, как в ином времени новогодним телесимволом стала «Ирония судьбы» (смотрела на ноуте), то здесь выходит «Карнавальная ночь» – снятая на два года раньше, чем там, но практически по тому же сюжету и с теми же актерами. Здесь Рязанов (закончивший ВГИК в пятидесятом) успел уже дебютировать в пятьдесят втором, выпустив «Иван-тюльпан» (утерли нос французам – и юмор, что там Жерар Филип снялся, и Люся Смоленцева с ним в дуэте), вышла веселая хулиганская буффонада, где Лючия летает на «дирижабле системы Леппиха» и бьет по французам из шестиствольного пулемета «кулибинской работы», а после по лесу скачет с отрядом, верхом на медведях. Ну а Гурченко, в пятьдесят третьем лишь поступившая в тот же ВГИК, наверное, была удивлена, когда ее, первокурсницу еще, и уже пригласили сниматься. И вот второй уже Новый год «Карнавальную ночь» в этот час по телевидению и показывают. Что ж – фильм хороший, может, так и останется символом в истории здесь.
Лючия блистает, как инопланетная принцесса из фантастического фильма – в платье с осеннего показа мод, «космический» силуэт треугольником, устремленный ввысь (клеш прямо от плеча, без пояса), длина чуть ниже колена. Да, Люся, вкус у тебя, безусловно, есть – к твоему росту и фигуре все подходит идеально: более плотная смотрелась бы тумбочкой, более высокая требует талию подчеркнуть. Накидка на плечах, пришитая как деталь платья из той же ткани, не только спину, но и руки с боков закрывает – выглядит очень авангардно, ну совсем не по-земному. А высокая прическа зрительно рост добавляет сверх твоих метра шестьдесят. И как скоро этот твой образ появится на обложке «Лючии» – журнала, столь же популярного у советских (и не только) женщин, как в иной реальности какая-то «Бурда»?
Ну а на мне платье привычного фасона – узкая талия, юбка-солнышко длины миди – обычный вид для московских улиц. Я так же одета была в тот самый новогодний вечер, с моим Адмиралом, в самый первый раз… И прическа у меня тогда была такая же, как сегодня – волосы свободно распущены по плечам. И вот не надо про «изменчивость моды» – если мне самой привычно и удобно, и моему любимому человеку нравится, когда я выгляжу именно так, то какие могут быть вопросы, ведь это мода должна быть для нас, а не мы для моды? Лишь на улице я обычно прическу в узел собираю, чтобы шляпу булавкой приколоть. А будет ли твой наряд, Люся, достаточно практичен, большой вопрос! Помнишь, как в пятьдесят втором летали мы в Казахстан на объект Атоммаша, «город из будущего», возникший посреди дикой степи, и люди там замечательные, научно-техническая молодежь. А еще там часто дул ветер, жаркий и пыльный, принуждая нас постоянно «рифы брать на юбке» – морской термин, «уменьшить паруса в свежую погоду» – это в другой совсем день, тоже очень ветреный, мой Адмирал сказал с улыбкой, глядя, как я за платье двумя руками держусь. А что будет с тобой, Люся – особенно если не прогулка, а официальное мероприятие (не в помещении, а под открытым небом), в присутствии высших лиц государства (а также иностранцев и журналистов), ты в этом наряде, и вдруг ветер поднимется, это же скандал! А ведь ты утверждала, что даже мини-мода из будущего тебе противна, как истинной католичке.