Танцевать будем – конечно, я со своим Адмиралом, ну а Юрка с римлянкой. Валя лишь один сидит, возле радиолы пластинки перебирает. Да что у него с Тамарой не так – хорошая девочка, наша, правильная, красивая, и на Вальку смотрит с восхищением? Работает ведь наш «клуб образцовых советских жен», уже сколько счастливых семей образовалось, и с людьми из «особого списка», и другими – Инночка Бакланова тому живой пример. Может, Валя боится… помню, как мой Адмирал в самом начале мне признался, «не хочу, чтобы моя жена на меня докладные о моей благонадежности писала». Так нет у нас такого – никаких бумаг! – а лишь дружеские встречи нашего «клубешника» (ну не одним же английским джентльменам в такое играть), и разговоры на тему, «а вот у меня»… конечно, если кому-то помощь потребуется, то поможем! Но это же не надзор – разве я за своим Адмиралом слежу? Или Люся за своим «рыцарем», как она его называет.
И не надо думать, что все в нашем клубе состоят в «инквизиции», Службе Партийной Безопасности! Объясняю по порядку: есть «смоленцевские» училища (для девочек – аналог суворовских, и нахимовских, для мальчишек). Есть «РИМ» – Дом русско-итальянской моды (где официально трудоустроена Люся). Есть Высшая школа подготовки специалистов государственного управления – где учат, как обеспечить порядок в своем государстве (и соответственно, наоборот – во вражеской стране). И есть вышеупомянутая Служба – причем с иерархией, начиная от области, так что не надо считать, что каждый сотрудник имеет право докладывать товарищу Сталину и строить по стойке «смирно» министерства и обкомы. Конечно, наличествует и единение всего перечисленного – так, курсанты Школы могут «сдавать практику» на уровне низовых поручений СПБ. Также (конечно, прежде всего среди девушек) нередко совмещение работы с учебой – днем Школа, вечером «РИМ» (подобно тому, как бывает у обычных советских студентов, лишь наоборот, днем работа, вечером вуз). Ну и конечно, «смоленцевки» (особенно в Москве и Ленинграде), это первые кадры для приглашения продолжить учебу в Школе. И со стороны люди тоже есть, хотя немного – с улицы все же в Школу не берут, а лишь по особой рекомендации. И вылететь легко, за совершение порочащего поступка – даже не уголовно наказуемого, а если будет ясно, что «не наш» человек. Тамара, кстати, за эту грань уже одной ногой шагнула – использовав свое служебное положение в личных целях (в истории с той польской пани). Хотя и Люся мне после сказала: «Аня, вот честно, если бы какая-то польская (итальянское слово, обозначающее женщину порочной профессии) попробовала бы моего Юрочку увести, то я бы все сделала, чтобы ей ад райским курортом показался!»
По-человечески ее понимаю, но зачем же закон нарушать, когда можно то же самое, но в рамках? Рассмотреть под электронным микроскопом, какие грехи за этой пани замечены – тем более что она на оккупированной территории была, и с немцами в отношения вступала. Пока, правда, не нашли ничего компрометирующего, равно как и связей с иностранными разведками. И в войну, в работе на фашистов засветился ее любимый братец, но не она сама – а статья о «членах семьи изменника Родины» в УК СССР осталась, но применяется сейчас чрезвычайно редко, к совсем уж оголтелым (вроде мерзавца Кука, который моего сына хотел зарезать), и полагаю, товарищ Сталин эту статью в УК оставил с прицелом на кавказские и среднеазиатские реалии, на случай возникновения там сепаратизма. Так что пока эта пани Бельковская перед советским законом чиста. Неужели наш Валька и правда на нее запал – вот проблема, если и правда так?!
Валя пластинку наконец поставил – интересно, выбрал что? Из времени иного – довольно много уже песен иной реальности здесь запущены в обиход и стали весьма популярны. Или аргентинское танго, которому товарищ Че обучил Лючию, а она мне урок дала?
Утомленное солнце, нежно с морем прощалось,
В этот час ты призналась, что нет любви.
Довоенный репертуар – тогда ни один танцевальный вечер без этой мелодии не обходился! И тот, 21 июня, на Петроградке, в клубе на проспекте Максима Горького, я уже студентка второго курса, с Санькой Голядиным танцевала, после он меня провожал до дома на Плуталова, в белую ночь, и даже поцеловались мы на прощание… а немцы в это время уже нашу границу переходили! И Саня в ополчение пошел, и как я после узнала, уже в августе сгинул без вести в бою где-то возле станции Толмачево. Но это после было – а тогда домой бегу по лестнице на наш четвертый этаж, и папа с мамой меня бранят за то, что задержалась допоздна, но без злобы, а потому что положено так. А если и правда, есть где-то «линия» времени, где родители мои живы остались – понимаю, что не мое это время, и остаться там я бы не могла, но так хотелось бы заглянуть, еще раз увидеть, хоть слово сказать!
– Аня, что случилось? – Лючия спрашивает тревожно, рядом садясь на диван. – Ты плачешь?
Слезинка всего лишь по щеке. Нет, Люся, ничего – просто вспомнилось то, чего нет уже. И не вернуть – ну, если только и правда не научимся здесь открывать двери в параллельные миры.
– Люся, скажи, а ты бы хотела, как в сказке Гайдара, время повернуть и начать жить сначала, если бы было возможно?
– Аня, ты ведь этого не захочешь? После того, что тут с нами было, ну как от всего отказаться, зачеркнуть?
– Не захочу, верно. Спрошу иначе. Есть ли в прошлом у тебя что-то такое, о чем сейчас жалеешь и хотела бы переиграть?
– Конечно, есть! И у любого – мы же все ошибки делаем и на них учимся? Но как иначе вперед идти?
Аня, да что с тобой? Откуда такая тоска – ты сама на себя не похожа! Праздник ведь сегодня – ты оглянись вокруг!
– Просто устала. На этой неделе решали наверху, по поводу известного тебе острова в теплом море. И от того, что решим, многое зависит – включая жизни людей, которые ты и не видела никогда.
– Аня, ты именно устала! Расслабься, знаешь ведь самый простой способ… – Лючия лукаво прищурилась. – Когда мы с Юрием за собой двери в спальню закрываем, и наутро я, как роза, свежа и полна сил! А те, кто «не надо, не сегодня, спать хочу, голова болит» – просто дуры!
– Так если посчитать, вот в этом месяце, в декабре, сколько раз мы в этой квартире вдвоем были? Михаил Петрович в Сормово и на Севмаш ездил, я в Ленинград – тоже дело было.
– Значит, надо больше ценить те избранные дни, когда вместе, – говорит Лючия. – Как в песне, про сто часов вдвоем. Аня, ну ты бы знала, что у нас с Юрой бывает, когда он после отсутствия возвращается!
И римлянка улыбнулась – улыбкой кошки, съевшей полный горшок сметаны.
– Расслабься! И приезжай к нам в «РИМ», что-нибудь тебе подберем, из новой коллекции. А сейчас не думай ни о чем – как говорят, проблемы надо решать, когда они приходят!
Ну да – а у меня такой мерзкий характер, что, когда мне хорошо, я боюсь, что завтра так не будет! И вспоминаю слова, что мне Михаил Петрович передал – что сказал в ином времени друг его отца: «Как американцы высадились на Луне, из нас словно стержень вытащили. Делали все уже как по инерции. И еще больше отставали».
А вот не будет здесь такого! И среди прочих мер, по-слезнание очень важно – заранее что-то обеспечить! Так, знаю я, в планах на уже этот, пятьдесят шестой год – запуск ракеты к Луне, с выходом на лунную орбиту и фотографированием поверхности. И немалая роль в наших планах отведена одному замечательному человеку, который в иной истории умер от сердечного приступа в июле этого года, в возрасте всего лишь пятидесяти семи! Венцель Дмитрий Александрович, баллистик и расчетчик «от бога», профессор, генерал-майор, начальник кафедры Академии ВВС имени Жуковского. Между прочим, дворянин и офицер царской еще армии – но никаким «сталинским репрессиям» не подвергался. А еще муж Елены Сергеевны – которая знаменитый учебник по теории вероятности написала. Здесь его подлечили – в том числе и трудами уважаемого Бахадыра. Так что этот достойный человек в строю – и совершит еще славные дела, в рамках советской космической программы.
– Пойдем, тряхнем стариной, – Михаил Петрович, мой Адмирал, меня на вальс приглашает.
И Лючия, мне улыбнувшись, на Юрку взглянула: чего ж ты ждешь? Он понял, встал, ей руку протянул. А Валя печально сидит возле радиолы. Так сам виноват – пришел бы с Тамарой, не мучился бы сейчас!
Гурченко с экрана поет про «пять минут».
Все же хорошо, что в Советской стране живем! А американцы – да пусть они все к чертям провалятся, в свой кратер Йеллоустоун!
Вот ведь судьба – как крутит! Десять лет (или чуть больше) прошло, как русские были нашим союзником – а сейчас враг покруче Гитлера и микадо, по крайней мере у них супербомб не было! Ну а как я из машинного на мостик попал – так я начинал когда-то как штурман, после уже в кочегарку, ну а как в конце той Великой войны пароходы у нас в Штатах со стапелей пошли, как с конвейера (а гунны еще и успевали их топить, причем вместе с командами) – ну вы поняли, возник дефицит, корабли есть, людей не хватает, да ведь и война еще – лучших флот себе брал. И ставили на должность по принципу, «хоть кота, если нет под рукой собаки». Ну а я в сорок третьем тонул в Атлантике, попал наш «Эллсворт» под торпеды немецкой субмарины! Повезло, что спасли – и не хочется снова в море, а надо, кормиться-то чем? Что-то еще с прежнего образования помнил, так и понеслось, сначала второй помощник, затем старпом, и вот год уже капитан этой посудины. «Линда Говард» – а пес ее знает, кто это, вроде дочка или жена прежнего судовладельца. Менять название не стали – и не мешает, и примета плохая.
Возили мы после той войны много чего. И нашу помощь в Европу, а то лягушатники бы там с голоду померли. И в Китай всякое, чтоб «наш» Чан Кайши сумел бы коммунистов победить. Во Вьетнам бывало – там самое поганое! Во-первых, на подходе к Сайгонскому порту запросто можно было на мину напороться или попасть под обстрел вьетконговцев с берега – а мы считаемся гражданскими, нам за такое если и платят дополнительно, то сущие гроши! А во-вторых, что там коммунисты в мае учинили, это просто ужас, и слава господу, нас там не было, а то ведь и трупов не нашли, кто тогда у стенки стоял!