– Нет, – убито прошептал он. – Что ты натворила?
Я вздрогнула словно от удара.
– Ты лгал мне. Обо всем. – Я подумала о Бхарате, усеянной следами войны. Подумала о Гаури. – Мой дом… мой народ уничтожены. Ты знал, но решил не говорить. Или будешь отрицать?
Ярость моя стала стихией. Жар разлился в воздухе между нами, волоча по полу когти незримого пламени. Эта безымянная сила рычала за моей спиной, точно зверь, готовый по моему приказу раздирать плоть.
Я хотела причинить Амару боль. Хотела обрушить на него мой гнев, оставить ожоги на коже, словно злость и огонь могли исцелить мое искалеченное сердце. Но глядя на него… я колебалась. Тусклый свет озарил его дрожащие руки.
– Смерти были предрешены. Ты ничего не могла поделать.
Нритти позади меня безумно захохотала:
– Ложь. Ох, как искусно и много ты лжешь, о, Дхармараджа. Без тебя не было бы предрешенных смертей. Вообще не было бы смерти.
От ее слов меня пробрала дрожь.
Амар отвернулся, вцепился пальцами в волосы, шагнул ко мне, и я отшатнулась.
– Эти воспоминания нельзя было трогать, пока ты не стала бессмертной! Они должны были защитить тебя, Майя.
– Сейчас ее защищаю я, – отозвалась Нритти.
Я обернулась. Она уже не томилась в портале, а стояла с нами в комнате, и за спиной ее переливалось гранями разбитое зеркало. Вокруг нее взрывались воспоминания, и всякий раз я вздрагивала. Какие бы тайны они ни хранили, теперь все это искрами тлело на мраморном полу.
В руке Нритти сверкнул кинжал, в глазах вспыхнул маниакальный блеск. Кожа ее уже не казалась медово-нежной, и даже волосы будто померкли и потускнели – не осталось и следа от мерцающего черного водопада, что укутывал ее прежде.
Нритти уставилась на меня и улыбнулась, как самому родному человеку в мире. Затем положила кинжал на пол и пнула. В следующий миг рукоять ударилась о мою ногу.
– Возьми его, сестра, – пропела Нритти. Голос ее тоже изменился – вроде знакомый, но в нем не осталось тепла, и я не могла понять почему. – Пронзи им дерево. Верни свою суть.
– Оставь нас, Нритти! – прогремел Амар. – Я не позволю твоему хаосу причинить ей боль или встать между нами.
– А если не оставлю? – Она склонила голову набок, словно это была игра. – Будешь преследовать меня, как мою сестру? Запрешь мои воспоминания в какой-нибудь темной каморке и станешь моим повелителем?
– Ты сама знаешь, что это ложь, – прорычал Амар.
– Ты знаешь, что я говорю правду, сестра, – повернулась ко мне Нритти. – Ты же видела воспоминания о нас на этом дереве и не можешь отрицать нашу близость. Мы почти родная плоть. Я бы никогда не навредила тебе. Я лишь хочу тебя уберечь. Я искала тебя годами…
– Не слушай ее, – прошипел Амар. – Ты должна доверять мне, любимая. Единственная. Я тебя знаю. Ты – моя королева. Всегда ею была.
Я не смела поднять глаза, но чувствовала его взгляд. Полный боли и нежности, так что приходилось сдерживаться изо всех сил, лишь бы не броситься его утешать. Но я не могла просто отмахнуться от образа женщины в стеклянном саду. Не могла забыть ожерелье Гаури, залитое кровью. Не могла простить заверений о некой скрытой во мне магии, хотя в действительности мне не поддавалась ни одна нить в гобелене.
Я не могла простить лжи.
– Подойдешь к дереву, и я потеряю тебя навсегда, – жарко выпалил Амар. – Воспоминания развеются. Силы твои исчезнут. – Он шагнул ко мне, и на сей раз не вышло избежать его взгляда – твердого, непреклонного. – Джаани, я вложил в дерево слишком много себя и своих воспоминаний.
Вокруг нас потрескивали свечи, зеркальные осколки вспыхивали, будто крошечные кометы, а затем гасли, развеиваясь дымом и пеплом. И с каждым умирающим огоньком Амар хватался за грудь, будто сердце его рвалось на части. Пламя уже добралось до середины ствола, извиваясь золотыми змейками и сплевывая серые ломкие хлопья воспоминаний.
– Ты должна уничтожить древо! – взревела Нритти. – Он лгал тебе! Я бы никогда тебе не соврала. Не становись одной из многих, кого он обманул. Не смотри на него, сестра. Смотри на меня. Я здесь, чтобы защитить тебя.
Воспоминания оглушали. Пламя искривляло голоса моей прошлой жизни, превращая их в визг и гул. Они вырывались из ствола, эхом разлетаясь по комнате. Мир обратился огнем, хаосом и звуком. Я прижалась спиной к дереву, кинжал в моей ладони блестел от пота.
Взгляд Амара метался между мной и ветвями, но я не шелохнулась. Я пыталась призвать внутреннюю силу, но она лишь легонько кольнула кончики пальцев и исчезла. Дерево не подчинялось мне.
Шея Амара лоснилась от пота. Он закрыл глаза, а когда заговорил, голос прозвучал изможденно…
– Уничтожишь дерево, и я лишусь своих воспоминаний, – хрипло выдавил он. – Никто не вспомнит, кто ты и что для меня значишь.
– Снова врет! – взвизгнула Нритти. – Уничтожь дерево, пока есть шанс, иначе не вспомнишь себя. И ни в коем случае не смотри на него.
Тень дерева удлинилась, ветки сияющими завитками растянулись в стороны. А потом все рассыпалось. Огромные ветви размером со взрослых мужчин падали на пол и крошились, как стекло. Комната поплыла. Дым гаснущих воспоминаний впитался в волосы, заполнил легкие. Я пыталась бороться с головокружением, цеплялась за лица Амара и Нритти, но они казались такими далекими…
Я не могла просто раствориться. Не могла поддаться слабости фальшивой любви. Слезы ручьями текли по лицу и шее, губы щипало от соли. Что бы я ни чувствовала к Амару, одно было несомненно…
Я ему не верила.
Я вонзила кинжал в толстую кору, вложив в удар всю свою силу, горе, разбитые мечты. Комнату огласили крики. Я услышала визгливый смех Нритти и ужаснулась. Точно так же хохотала незваная гостья в моих покоях во дворце Бхараты. Неужели это была она?
«Ты должна меня провести».
Я невольно устремила взгляд на Амара. Он был потрясен, лицо его побледнело. Он прижался ко мне, запутался пальцами в моих волосах и зашептал нежно, хотя я стискивала в руке кинжал, что его убивал:
– Я люблю тебя, джаани. Душа моя никогда тебя не забудет. Она будет повторять каждый шаг, пока вновь тебя не найдет. – Амар смотрел на меня, и темные глаза постепенно тускнели, словно любовь, что когда-то озаряла их, превращая в черные зеркала, медленно угасала. – Спаси меня.
Профиль его мерцал в сиянии умирающих свечей. Теперь я поняла, почему Нритти велела не смотреть на Амара. Его взгляд открыл во мне какую-то невидимую дверь, и оттуда хлынуло нечто стихийное и эфемерное, будто поток света. Глаза Смерти вскрывали каждый тайник в душе, и все мои воспоминания, о былой жизни и о нынешней, сошлись в одной точке…
Я стала невесома, мир заволокло туманом, а затем меня затянуло в видение о женщине в стеклянном саду. Она медленно повернулась, и я потрясенно замерла, глядя… на себя.
Когда-то кожу мою не покрывали гладкие змеиные чешуйки, как у нагайн, или полоски, как у дев-перевертышей. Когда-то она переливалась от одного оттенка к другому, меняясь, дабы отразить переход от вечера к ночи. Прежде я не покидала берег реки, покуда кожа моя не становилась кремово-розовой, точно новорожденный закат.
Но что-то изменилось… я кого-то встретила. Того, кто видел настоящую меня и не насмехался. Он заметил меня, потянулся ко мне, когда кожа моя была бархатно-черной, усеянной звездами. Я до сих пор как наяву чувствовала его взгляд – насыщенно-обсидиановый, сияющий и заполнивший каждый уголок моих грез.
Я вспомнила, как встретила Дхармараджу и повесила на шею его венок из сладких бархатцев и кроваво-алых роз. Смерть так и льнула к нему, лишив глаза тепла и посеребрив его черты зимней свежестью. И все же я видела, как он прекрасен. Именно благодаря ему в сезон дождей небеса переливались яркими оттенками синих павлиньих перьев. Именно его аура иссушала созревшие на солнце манго и возвещала о поре роскошных зимних плодов кремовых яблок и сингхорских каштанов. Именно его поступь украшала горы Калидаса снежными коронами облаков.
Дхармараджа взял меня за плечи, и ладони его – теплые и крепкие – стали моей собственной вселенной. Он очаровывал меня, распуская швы моей сути, пока образ его не заслонил собою все и вся, а я не переполнилась нестерпимым желанием.
– Я надеялся, что ты выберешь меня, – сказал он.
Я покраснела, вдруг остро осознав отсутствие браслетов на руках и простоту своего сари.
– У меня нет приданого.
Дхармараджа рассмеялся – неуверенно, даже нервно, что никак не вязалось с его строгими чертами.
– Мне все равно.
– Тогда чего ты хочешь от меня?
– Хочу лежать рядом с тобой и познавать твои грезы, – ответил он, коснувшись губами костяшек моих пальцев. – Хочу разделить с тобой миры и написать твое имя в звездах.
Он шагнул ближе, и вокруг разлилась серебристая трель птичьей песни.
– Хочу измерять вечность твоим смехом.
Теперь нас разделяло лишь несколько волосков, и Дхармараджа обнимал меня за талию.
– Стань моей королевой, и я обещаю тебе жизнь без единого скучного дня. Обещаю тебе власть тысячи королей. И обещаю, что мы всегда будем равны.
Я усмехнулась:
– Значит, тебе нужна не моя душа, Дхармараджа?
– А ты доверишь мне подобную драгоценность?
Я помолчала мгновение, затем потянулась вниз и стащила с ноги стоптанную туфельку:
– Вот, любовь моя, не душа, так хоть подметка.
И захохотала, легкомысленно, пьяно, пока он не поглотил мой смех поцелуем. Я таяла, выгибаясь дугой в руках Дхармараджи, и пальцы его путались в моих волосах, отчего перехватывало дыхание. И никакое птичье пение не могло сравниться с эвфонией в моей груди, что льнула к костям и отдавалась нежностью на языке.
Дхармараджа перенес меня в Нараку, в маленькую вселенную своих объятий; он целовал мои запястья, шею, живот. Теперь гул вклинился в сияющую мелодию, оплетающую нас лентами звуков, будто шелком. И прижимаясь друг к другу, утопая в глазах друг друга, мы упивались тайными надеждами и счастьем, что расцветали в пространстве между нашими губами.