Наблюдать за ними было все равно что стучать по усеянной шипами двери в надежде попасть на другую сторону. Амар поднял руку к виску и поморщился, будто от внезапной боли. Нритти бесстрастно наблюдала за ним, затем на ладони ее вспыхнул огонек, она поднесла его к губам и подула… словно послала воздушный поцелуй.
Искра впиталась в кожу Амара, и он опустил руку, глядя вокруг ошеломленно и несколько отрешенно.
– Боль все не уходит, да? – спросила Нритти. – Это потому, что ты не можешь править мертвыми в одиночку. Я нужна тебе. Из нас получится чудесная пара. Как еще тебе избавиться от этого напряжения, если не передав мне силу?
Она погладила аркан, будто живое существо. Амар кивнул, но движение казалось неправильным. Вялым. Лицо его совсем посерело. Я хотела броситься к нему, но теперь видела, что в тот последний миг в Нараке Амар говорил правду. Он потерялся и нуждался в спасении. Но я теперешняя не могла одолеть Нритти. Скрытая сила, некогда коловшая кончики пальцев, исчезла.
– Ну же, давай, мой сладкий. – Нритти постучала по ноге, как будто подзывала собаку.
Амар даже не заметил. Мысли его блуждали где-то далеко, руки безвольно висели по бокам. Дети облепили Нритти, цепляясь за все подряд – волосы, одежду, пальцы. Она холодно им улыбнулась, стряхнула с себя маленькие ладошки, будто они обжигали, и вновь велела гончим завыть.
– Отведите нас обратно.
В небе опять сверкнула молния. Аркан блестящим угрем скользнул Нритти в руку. Амар рядом с ней казался призраком себя прежнего. Друг на друга они не смотрели – Амар поднял сумрачные глаза к небесам, Нритти взирала на детей… с неистовым желанием.
Миг – и они исчезли, оставив после себя лишь круг выжженной земли. Через несколько секунд на том месте проросли маслянистые черные грибы, а там, где недавно стояли дети, вырвались из почвы ядовитые растения – фиолетовые лепестки аконита, ветви конского каштана с бледными бутонами, пурпурный водосбор да скорбная арека.
В горле стоял ком боли, и я отчаянно заморгала, пытаясь сдержать слезы, уже опалившие глаза. От гнева в груди разверзлась бездна. Я отбросила прочь все сомнения. Что бы ни стало причиной моего побега из Нараки, это точно не роман Нритти и Амара. Я не собиралась вновь попадаться в ловушку собственной неуверенности. С этим покончено.
Камала молча шагнула вперед – тощая, как ложная надежда. Но она все равно подтянула меня к себе и позволила орошать слезами костлявую шею.
– Ну-ну, – утешала демоница. – Я готова съесть любого, кто заставляет тебя грустить.
Я против воли рассмеялась.
– В конце концов, может, ты не такая уж фальшивая королева.
Я уставилась на свою кожу, по-прежнему исцарапанную ветвями и покрытую сажей, на поношенные лохмотья и рваные волосы.
– Почему ты так решила?
– Твои глаза… Ты уже не себя ищешь. Теперь ты будешь искать их. Истинная королева знает, что сомнения всепоглощающи и несокрушимы, как лесной пожар. А какие вкусные. Вкусные, вкусные, вкусные. Как манго летом. Слаще плоти новобрачных. – Камала причмокнула губами. – Если не сомневаешься, то и не видишь ничего вокруг.
– Я слишком долго сомневалась, – возразила я, направившись к выжженной земле, где исчезли Нритти и Амар. – Мне нужно в Иномирье. Ты ведь видела – она забрала из человеческого мира детей, которым нечего делать в проклятом царстве, тем более раньше времени.
Камала кивнула:
– Ее голод пуще моего.
Я пристально на нее взглянула:
– Чего она жаждет?
– О, даже не знаю. Может, как и я, костей, но сомневаюсь. Лишь те, кто ничего не заслуживает, хотят всего и сразу.
– Это неправильно.
– Что правильно? Что ошибочно? Слишком сложно, – раздраженно проворчала Камала. – Лучше делай как я и ни о чем не думай. Живи вечным проклятием и как можно проще: не выходи за пределы погребального двора да ешь только те кости, которые сама нашла.
– Как всегда блестящий совет.
– Я стараюсь. Наши поиски закончены? – спросила демоница, подскочив ко мне. – Ты готова вечность лелеять свою боль и стонать над разбитым сердцем? Теперь мне можно укусить твою сочную руку?
Я отшатнулась:
– Нет.
– Хорошо. Потому что я ненавижу вкус трусости.
– Мы никак не попадем в Иномирье.
Камала склонила голову:
– Попадем.
– У тебя брюхо набито сапфирами, а над головой двойная радуга?
– Нет. Но проход может открыть еще кое-что. Жертва.
Еще один путь…
– Но мне нечего отдать.
– Любому есть что отдать. Всегда. Неважно, значит ли оно хоть что-нибудь для кого-то, кроме тебя, главное, чтобы это действительно была жертва…
Камала покосилась на мой карман, где лежал холодный осколок оникса. С последним полноценным воспоминанием. Я держала его возле сердца, ведь, кроме браслета из волос, больше у меня не осталось ничего, связанного с Наракой. Именно оникс привел нас в Чакарский лес и подарил надежду, что для меня хоть где-то есть место в этом мире. И в камне хранилось последнее воспоминание о моей оборванной жизни. Жизни, которую я признала, но с которой никак не могла примириться.
– Почему мы сразу не прибегли к жертве?
Камала глянула на меня лукаво глазом, темным как засохшая кровь:
– А ты бы смогла?
Я поняла, о чем она. Я гонялась за призраками прошлого, пока не увидела Бхарату и Гаури. Но теперь – нет. И все же сожаление острыми иглами кололо сердце.
– Что такое? – спросила Камала.
Я достала камень из импровизированного кармана балахона.
– Я словно теряю часть себя.
– О, глупости.
Я гневно уставилась на нее:
– Ты понятия не имеешь, что там произошло! Не знаешь, каково на мгновение почувствовать себя целой. Словно наконец узнать себя, а в следующую секунду всего лишиться.
– Ну, вообще-то знаю. В том и суть проклятия – без конца напоминать тебе о внутренней пустоте, но не объяснять, как ее заполнить.
Я пристыженно отступила:
– Я сожалею.
– Не надо. Не сожалей ни о чем. Не оплакивай жизнь, которой не знала. Все уже случилось и закончилось. Это расколотая кость, без мяса или памяти.
– Но это ведь была я, Камала.
– В тебе больше одного «я».
– Но…
– Никаких «но». Глупо цепляться за призраков или уже изгрызенную кость. Лучше идти вперед. Оставить позади позабытое и создать себя заново. Я годами таскала на спине духов прошлого, и ничего хорошего или съедобного мне это не принесло.
Я кивнула. Она была права. Души не носили оков. Они не знали национальностей, не присягали на верность. Кем бы я ни была, кем бы ни стала… это только мой выбор. И я его сделала.
– Как приносить жертву?
– Предать земле, окропив кровью. – Демоница кивнула на выжженный круг. – Закопай.
Я изнывала от желания просмотреть последнее воспоминание, но смогла его подавить. Да, это часть меня, но давно отсеченная, и она не должна меня определять. Острым краем камня я уколола подушечку пальца.
– О-о-о-ох, – протянула Камала, – а дашь лизнуть?
Не обращая на нее внимания, я размазала кровь по ониксу и бросила его на землю. Камень упал с глухим стуком. Я опустилась на колени и, склонившись над сияющей точкой воспоминания, погрузилась в него на самую малость, лишь мельком подразнила себя крошечным мгновением прошлого, чтобы тут же отступить.
Затем сморгнула размытые образы – парчовая штора, поднятая рука, – и в груди теплым клубком свернулось осознание, что воспоминание было о ком-то важном. Горячо любимом.
– Вот моя жертва за проход в Иномирье, – начала я дрожащим голосом. – Я отдаю миг прошлого, принадлежащий моему имени, но не духу. Без него я буду менее цельной, и все же пусть суть его, полная обещанной любви и слез, чего-то потерянного и прекрасного, станет достойной оплатой.
Раскопав небольшую ямку, я опустила в нее оникс. Земля поглотила подношение, сверкая бледными нитями корней, точно скрежещущими зубами. В вышине, в чреве небес застонал гром. Мы с Камалой потрясенно переглянулись. Гром никогда меня не пугал, но этот звучал так жутко, словно небо кричало в муках.
Камала резко втянула воздух:
– Смотри!
Я повернулась.
Камень с воспоминанием исчез. А сделанная для него ямка разрослась, и лунные корни расступились, образуя туннель, испещренный кварцевыми прожилками.
– Так вот как… – начала Камала.
– Да, – перебила я, подталкивая ее. – Залезай, залезай!
– Мне под землей неуютно.
– Нет времени! – Я присела на корточки и, подавив дрожь, сунула ноги в яму. Кожу обдало холодом и сыростью – все равно что вспотеть и выскочить на ветер. – Готова?
– Совсем нет…
Я схватила демоницу за поводья.
– Вопрос риторический.
И мы скользнули под землю.
25. Немыслимый голод
Корни цеплялись за волосы, кварц мерцал в стенах туннеля, но так скупо, что впереди все равно ничего не было видно. Я вытянула руки в темноту. Внутренности сжались, как при падении с высоты. Мрак окутал все вокруг густой ледяной дымкой, так что на секунду я даже засомневалась, открыты ли мои глаза.
Я моргнула, крепко зажмурилась и вновь подняла веки, как раз успев разглядеть прыгнувшую навстречу землю. Мое плечо клинком вонзилось в твердь. Свет полоснул по глазам, и боль прошила суставы.
Рядом рухнула Камала. Едва сориентировавшись, она бросила на меня испепеляющий взгляд:
– Ты мне не нравишься.
Я в ответ подмигнула.
Демоница оскалилась.
Ночной базар вокруг нас не просто изменился до неузнаваемости – он исчез. Небо, когда-то расколотое на день и ночь, теперь казалось однородно-черным. Тут и там из земли торчали драгоценные камни, и их холодные отблески сливались с сиянием бледных трупов, свисающих с деревьев в тенистом саду. Испарились прилавки с товарами. Посреди торговой площади беспорядочной кучей валялись сломанные колеса, треснувшие вывески и разбитые склянки. За исключением тех самых высохших деревьев с мертвецами, здесь не было ничего. Призрачное запустение. На помосте, где прежде гандхарвы играли прекрасные мелодии, виднелись следы огня.