– Ты как-то сказал, что твоя душа никогда не забудет мою, – сказала я, надев браслет Амару на запястье. – Теперь вспомнил?
Он резко втянул воздух, будто прорвалось что-то внутри, и браслет на его руке воссиял пойманной звездою.
– Джаани, – выдохнул Амар, уставившись на меня.
И схватился за грудь. Лицо его озарила изумленная улыбка. Я широко ухмыльнулась в ответ, и показалось, будто сам воздух сплетается вокруг лентами, притягивая нас друг к другу. Амар зарылся пальцами в мои волосы, приподнял мое лицо. Я жадно подалась навстречу, но тут улыбка его дрогнула, лоб болезненно сморщился, колени подогнулись…
– Что такое… – начала я, покачнувшись к нему.
В распахнувшуюся дверь вошла Нритти, наши глаза встретились, и наконец стало ясно, почему она старалась не смотреть на меня. Все это время она знала, кто я такая.
– Позволь мне самой тебя убить, – промолвила она, доставая кинжал. – Я уже сказала всем снаружи, что ты соблазнила Дхармараджу. Они накинутся на тебя, как рассвет на остатки ночи, и я даже пальцем не шевельну, чтобы почтить твою память.
Нритти умолкла и одарила меня такой улыбкой, что в груди все заледенело.
– Я не стану вытирать твою кровь. Не стану тебя оплакивать. Мне будет плевать. Поверь, – продолжила она, поглаживая лезвие, – лучше умереть от моей руки.
Нритти перевела взгляд на Амара – тот опустился на колени, держась руками за сердце.
– Прекрати, – сквозь зубы процедила я. – Верни ему аркан. Ты его убиваешь!
Она склонила голову набок, рассматривая острие, и спокойно ответила:
– Нет, не убиваю. Пока. Дхармараджа слаб.
Нритти натянула аркан, и Амар дернулся. Дыхание его участилось, лицо побледнело.
– Хватит! – крикнула я и бросилась на Нритти, но она отшвырнула меня к стене легким поворотом запястья.
Голова моя с громким стуком ударилась о металл. Нритти рассмеялась, перебирая витую веревку белыми пальцами.
– Мне не доставляет удовольствия давить муравья. Но ты довольно занятная букашка. И все потому, что всемогущий Дхармараджа совершил глупую ошибку.
– Какую ошибку? – едва слышно прошептала я.
– Когда-то ты хорошо меня знала. Знала самую мою суть. Зачем мне выдавать секрет до того, как игра закончится? – Нритти шагнула к Амару.
Я изо всех сил пыталась добраться до него первой, но с каждым шагом лишь отдалялась, пока не прижалась к противоположной стене комнаты.
– Говоришь, я убиваю его? – Склонившись над Амаром, Нритти переводила взгляд с него на кинжал. – Кто я такая, чтобы выставлять тебя лгуньей?
Я в отчаянии вскрикнула. Но даже самый истошный вопль, какой я только могла исторгнуть, был бесполезен против остроты клинка. Парализованная, я беспомощно наблюдала, как Нритти вонзает кинжал Амару в сердце. Он содрогнулся, тело его напряглось, мышцы шеи резко обрисовались под кожей. Глаза закатились, сверкнув белками, но потом Амар все же сумел сосредоточить взгляд на мне.
– Джаани, – выдохнул он с дрожащей улыбкой.
Затем дважды коснулся губ рукой, сжал грудь над сердцем и затих. Я моргнула, сдерживая слезы, и еще один крик вырвался их моего горла. Горе раздирало меня на части, словно заживо отделяя душу от тела. Я превратилась в средоточие ярости и боли.
– Не переживай, подружка, – успокоила Нритти, выдергивая кинжал из груди Амара.
Тот вышел с тошнотворным чвакающим звуком. Желудок перевернулся. Какими бы чарами Нритти ни прижимала меня к стенке, дрожать конечностям они не мешали.
– Я не брошу тебя томиться здесь в одиночестве. Позволь избавить тебя от мучительного горя и закончить свою работу. Это большая честь, правда. Ты будешь последней, кто умрет. А затем смерти не станет.
27. Спутанные нити
Нритти еще раз взмахнула рукой, и я рухнула вниз, ударившись коленями о стоптанную землю. Тело пронзило болью, в ушах зашумела кровь. Я уставилась на Амара, распластавшегося на полу с раскинутыми руками. На запястье, точно лунный камень, мерцал браслет из волос. Глаза Амара были устремлены в бездонный потолок над нами. Бессмертие не спасло, когда чары Нритти превратили его лишь в слабое эхо самого себя. Это хуже смерти.
По земле скользнула тень Нритти. Она шла за мной. Я поползла к Амару, чтобы обнять его в последний миг своей жизни, но остановилась. Нритти именно этого и хотела. Этого и ждала. Но она ошиблась. Она приняла мою силу за слабость. Я любила Амара. Любила так сильно, что страх мой обернулся неистовой яростью, а боль – надеждой.
Я не ринулась к нему не потому, что любила и потеряла.
Я ринулась от него, потому что любила. И не собиралась терять.
Нритти швырнула мне вслед тошнотворную волну магии. Я запнулась, ноги подкосились. Языки пламени лизнули стены, населяя мир вокруг жуткими тенями. Но я не остановилась. И не оглянулась. Взгляд мой был прикован к обсидиановому зеркалу, мерцающему в дальнем конце комнаты. Порталу, отражавшему каменные чертоги Нараки.
Все ближе и ближе…
Ступни стучали по земле, жар обжигал легкие. Миг между побегом от Нритти и попаданием в Нараку растянулся как терновые заросли, и каждый шип болезненно впивался в кожу, и каждый был острее предыдущего. Пока наконец руки мои не коснулись прохладной поверхности зеркала. Обожженные пальцы скользнули по гладкому стеклу… и я надавила…
Украденное мгновение перехода из одного мира в другой приподняло волосы на затылке и скрутило внутренности узлом, но я прорвалась. И вот уже портал за спиной дрогнул и почернел.
Я очутилась в одном из бледных коридоров Нараки. Вдоль каменных стен покачивалось пламя фонарей. Заметив в нише поблизости небольшую статуэтку майны, я схватила ее и изо всех оставшихся сил швырнула прямо в зеркало. От центральной пробоины во все концы побежали тонкие трещинки.
Я не знала, надолго ли это задержит Нритти, но должна была попытаться осуществить задуманное. Я не могла противостоять ее магии. Смертная как-никак. И она считала это слабостью, не сознавая главного.
Коли я смертная, то где-то в гобелене притаилась моя нить. А значит, я могла освободиться от власти гобелена. И вернуть силу, коей когда-то обладала, чтобы все-таки одолеть Нритти.
Я сморгнула слезы, пытаясь стереть из памяти распростертое на земле тело Амара. Он не умер. Это невозможно. Я промчалась по дворцовым коридорам и влетела в тронный зал. На залитый кровью пол. Тяжелый воздух пыльным плащом опустился на плечи. Небо над Наракой пылало зловеще-желтым, а по карнизам и выступам, потрескивая, расползался ледяной узор.
Стоило переступить через порог, и внутренности знакомо напряглись, вынуждая отвернуться от окна. Гобелен. Притяжение его ничуть не уменьшилось, а некогда тихая пульсация превратилась в безумные судороги. Чем дольше я смотрела, тем сильнее закручивался и извивался узор, образы растворялись и перекраивались. За доли секунды на моих глазах нити выцвели до белизны кости, вздыбились над полотном и сложились в перекошенную форму слона, который печально покачал головой и взмахнул хоботом, собирая грозу.
«Айравата».
Узор наполнился цветами, и каждая шелковая или шерстяная нить изогнулась выжженным ландшафтом хорошо знакомого мне королевства…
«Бхарата».
Снова и снова являл гобелен мне новые образы: то запрокидывала голову лошадь с выпирающими ребрами и гранатовыми глазами, то карабкался на трон юноша, то Гаури неслась на коне сквозь мрак, то тянулись вдаль бесконечные ряды клеток в недрах Нараки… и в каждой кто-то дрожал, ждал, недоумевал. Я даже видела отца в сплетении нитей. Он хмурил лоб и скользил пальцами по зеркальным стенам темницы, гадая, когда же уже отправится на перерождение. И я видела себя. Не бывшую королеву, давным-давно повелевающую гобеленом, а сгорбленную горем и прожитыми годами старуху все в тех же шафрановых лохмотьях садхви; она рассказывала сказки всякому, кто готов был слушать.
По щекам катились слезы. Гобелен издевался надо мной. Каждый образ так и предлагал упасть на колени и признать, что я не могу их всех спасти. Что даже себя спасти не в силах. Я попыталась успокоить разбушевавшееся сердце.
Не издевался… гобелен меня испытывал. Это ведь не пророчество. Не какое-то гадание на нитевидных потрохах. Просто узор. А узор можно изменить.
Где-то в этих бурлящих дебрях затерялась и моя нить.
И мне пришлось мысленно распускать полотно, создавая черную дыру, которая все ширилась и ширилась. Я шагнула вперед, поддавшись зову гобелена, позволяя ему петь мне, рассказывать о своих секретах, обвиваться вокруг моих лодыжек. Позволяя наполнять меня до краев и вести к самой себе. Я вытянула руки, глубоко вдыхая и медленно выдыхая, и отринула все звуки, гремевшие на заднем плане, – звон разбитых зеркал, хлопанье дверей. Пальцы мои скользили по гобелену, над нитями, принадлежавшими не мне, и вдруг… я почувствовала ее. Будто укол в сердце, как от легкого испуга. Будто слово, застрявшее в горле.
Я подалась вперед, впиваясь в гобелен жадным взглядом. Кожа покрылась испариной, дыхание увлажнилось. Моя нить оказалась цвета индиго – гладкая и блестящая, словно маслом смазанная. Но она зацепилась за что-то, переплелась с другой нитью, раскаленной добела и переливчатой.
«Нритти».
Я собралась с силами, зная, что произойдет, когда я коснусь гобелена. Я вспомнила, как переворачивалось нутро, когда много дней назад меня затянуло в судьбу Викрама. Вспомнила, как гобелен изучил меня и счел недостойной. Вспомнила чужое прошлое, мерцающее точно бьющееся сердце в моих руках. Тогда было очень тяжело, а ведь это всего одна душа. Теперь же мне предстояло погрузиться сразу в две жизни.
Нити обожгли ладонь. Взор заволокло пеленой боли, и я покачнулась, ноги заскользили по пыльному мрамору, и тело увязло в пламени адского гобелена. Я крепче стиснула обе нити, и руку словно насквозь прожгло. Я закричала, но сама себя не услышала. Комната упивалась моими воплями.
Кожа на ладонях шелушилась и облезла. Меня вскрывали и вынимали из тела каждую косточку, чтобы освободить место для воспоминаний… воспоминаний, толстых как стволы, тонких как молнии, мшистых и клыкастых, твердых и скользких. Воспоминаний, принадлежавших мне и Нритти. Воспоминаний, которые жаждали вернуться. Жаждали так, что поглотили меня с головой.