Нити позвали, и я ответила…
Было слишком поздно поворачивать вспять.
28. Потерянные имена
Я вспомнила свои потерянные имена. Развернула их, разглаживая потертые складки, и вдохнула аромат звездных вечеров и дождливых сумерек. Нритти солгала. Я не была якшини, живущей на опушке леса. Я была чем-то гораздо большим. Я прижала потерянные имена к груди…
Ямуна. Имя обрушилось на мои лодыжки – солоноватое, мощное – рекою, полной черепах, сверкающей звонкой водою. Силой, способной захлестнуть.
Ямини. Имя коснулось ледяной рукой моего сердца, теплого как свежевыплавленные звезды, брошенные в морозную тьму зимней ночи.
Имена придали мне сил. Наделили собственной историей. Раскрыли еще один секрет обо мне, и я собиралась узнать их все. Я распахнула глаза и тут же прищурилась от яркого сияния двух образов, сливавшихся в одну картину.
Нритти танцевала в Патале [38], уголке обширного Иномирья, лишенном солнца и луны, но ярком и искристом, точно драгоценный камень. Она танцевала для сотен королевских дворов. Довольная. Счастливая. Гордость всех дэвов и асуров. А потом она встретила Ванаджа, младшего сына смертного короля, которого привели в Иномирье за его роль в победе над пятью ракшасами, терзавшими священные земли.
Ванадж полюбил Нритти.
И она полюбила его.
И в подобной неге рождается опустошение.
Долгие годы они провели в объятиях друг друга. Бродили по лесам, жили отшельниками в мраморном ашраме, окруженном лишь душистыми фруктовыми деревьями. И никто не ворчал на них недовольно, кроме серебристых рыбок в ближайшей реке. И ничто не прерывало их занятия любовью, кроме рассветов и голодного урчания их желудков.
А затем началась война меж двумя расколовшимися семьями.
И Ванаджа отозвали домой.
Нритти стояла во дворце Нараки, обратив некогда прекрасное, а теперь опустошенное и изможденное лицо к тронам, на которых сидели мы с Амаром.
– Ты должна помочь мне, сестра. Он умирает. Я точно знаю. Я исчерпала все средства. – Голос ее дрогнул. – Подвергла себя строжайшей аскезе. Умоляла каждого мудреца. Я больше ничего не могу.
Амар посмотрел на меня, и мое сердце сжалось. Я знала, что значит этот взгляд. Отказ. И я уже видела, как мерцающая нить Ванаджа растворяется в необъятных просторах гобелена. Увы, ничего нельзя было изменить. В иных нитях не оставалось пространства для маневра – ни в жизни, ни в смерти.
И Нритти прочла все это на моем лице.
– Предательница, – прошипела она.
– Зачем ты так, сестра? – взмолилась я. – Здесь даже мы бессильны. Но я могу отправиться за его душой и скроить его заново. Нужно лишь подождать немного, и на свете снова появится Ванадж.
– Я. Хочу. Его. Вернуть.
– Невозможно, – мягко произнес Амар. – Мы понимаем твою боль, но…
Нритти рассмеялась и округлила глаза:
– Вы? Ничего вы не понимаете. Ни один из вас. Сидите тут и повелеваете жизнью и смертью, будто для вас это лишь глупая детская игра.
Лицо Амара окаменело, он встал:
– Ничего нельзя изменить.
– Нет, можно! – закричала Нритти, вцепившись в волосы. – Ему необязательно умирать! Кто дал вам право решать? Кто наделил способностью отнимать жизнь? Смерть бесполезна.
Она шипела, осыпая нас проклятиями. Она не желала слушать. А потом я искала ее, день за днем, год за годом. Я часами вглядывалась в гобелен, выискивая нить Нритти, но та словно испарилась.
Я видела, как Нритти бродит по погребальным дворам и оскверняет древние храмы. Как шагает по перенаселенным деревням, что-то бормоча себе под нос. Стоило ей к чему-нибудь прикоснуться, и будь то кора дерева, коровья шкура или лоб младенца – их охватывал жар. Она приходила безмолвно и оставляла за спиной хаос. Сеяла его повсюду, разбрасывая кругом ярость, словно леденцы.
Апсара с золотистой кожей и сияющими, как хрусталь, глазами исчезла, сменившись не менее красивой, но жуткой и обескровленной своей копией. Я видела, как она следила за мной через обсидиановое зеркало, с помощью которого мы когда-то общались.
Я видела, как она прижимается к нему и рычит:
– Однажды твое несовершенство вылезет наружу, как тень, крадущаяся за телом. Однажды гордость твоя разобьется, как стекло. И когда это случится, я буду рядом, чтобы забрать причитающееся мне по праву.
Я вспомнила страшное решение, выпавшее на мою долю. Один дэв был проклят на перерождение в теле простого смертного. Я взвесила его воровскую душу, измерила его жизненную нить, спряла его судьбу и смерть и начертала эту истину на его лбу. За свои ужасные преступления он получил ужасный конец – гибель на поле боя, с ложем из стрел вместо погребального костра. Он не найдет жены. Не посадит ребенка на колени, не познает радости любви. Зато люди будут прославлять его за мудрость. И когда истечет его земное время, небеса вновь примут дэва в свои объятия.
И покуда я так спряла, спела и записала, так и случилось.
Гневные слухи поползли по Иномирью, дескать, рани Нараки оскверняет титул дурными решениями. Я не обращала на них внимания.
Но обращал Амар.
– Если оставить все как есть, они возьмут дворец штурмом. Я не могу этого допустить. Мы должны поддерживать неприкосновенность равновесия.
Я замерла. Слова его звучали до странного холодно и отрешенно.
– Ты веришь им?
– Конечно, нет, – пренебрежительно отмахнулся Амар. Но я уловила дрожь в его пальцах. – И тем не менее мы хранители покоя. Нас должно волновать их мнение.
– Почему? Оно ничего не изменит.
– Это твоя… – он осекся, – наша репутация.
Совет собрался в прославленных дворах над облаками, где по углам грохотал гром, а каждый трон венчали молнии. Воздух, залитый солнцем и величием, казался невероятно ярким. Многорукие дэвы допрашивали меня, раскинувшись на резных облаках и потягивая божественную сому [39] из золотых кубков.
На протяжении всего допроса Дхармараджа стоял рядом, словно шелковая тень защищая меня от ослепительного света. Я верила в себя, а уж с поддержкой Амара никто не мог оспорить мое решение.
– Как можешь ты быть столь жестока? – воскликнул один. – Зачем лишать его жены в земной жизни?
– Его жена с ним не переродится. Другой я ему не дам.
Женщина с сияющей, точно рассвет, кожей растянула губы в дрожащей улыбке за белой вуалью.
– А как же его братья? Разве они не участвовали в краже? – спросил другой.
– Участвовали.
– Так почему ему придется вытерпеть целую человеческую жизнь, а они проведут в том мире меньше года?
– Потому что они были пособниками, а не зачинщиками преступления. Именно он сильно оступился, потому и должен прожить там дольше всех.
Дэв за моей спиной топнул ногою, и позади него сверкнула молния.
– А ты что скажешь, Дхармараджа? Как защитишь решение своей королевы?
Я вспомнила, как разглядывала толпу с высоко поднятой головой, уверенная в своей неуязвимости. И вспомнила, как развеялось это чувство, когда мой муж сказал:
– Если вы сомневаетесь в ней, я предлагаю агни-парикшу. Огонь всегда рассудит.
Дэвы одобрительно закивали. Испытание огнем. Унижение прожгло меня насквозь. Я выпустила руку Амара, и между нами разверзлась бездна.
Предательство горечью разъедало горло, и призрак его преследовал меня повсюду, глумясь надо мною даже из зеркала. Как Амар мог так поступить со мной? Как мог усомниться во мне настолько, чтобы подвергнуть насмешкам и осуждающим взглядам всего небесного мира? Все это время Амар молчал. Кровать наша остыла, а вместе с нею и мое сердце.
Я вспомнила ночь, когда проснулась в одиночестве, с глазами, все еще опухшими от слез. Постель наша была пуста, а по комнате эхом разносился голос. Я слышала свое имя из зеркального портала, которым мы как-то пользовались с Нритти. Я бесшумно шла по коридорам, распущенные волосы цеплялись за новые сосульки, свисающие с мраморных карнизов.
Нритти ждала меня. Я подбежала, чтобы обнять ее, даже не заметив красных пятен на ее пальцах и прилипшего к коже гнилостного смрада. Я была слепа.
– Я прощаю тебя, – безучастно промолвила она. – И я пришла предупредить.
– О чем?
– Твой Дхармараджа отвернулся от тебя, сестра.
Слова ее стали ядом, и я позволила ему разлиться по венам, одурманить, пока мысли мои не заполнило одно лишь предательство мужа.
Нритти скармливала мне образы через обсидиановый портал. Показывала Амара, рвущего нити точно горла, злорадно взирающего на осыпающиеся с гобелена жизни. Он игнорировал мои слова и только и ждал возможности применить агни-парикшу, чтобы навеки меня изгнать.
– Ты для него была лишь темной игрушкой, – убеждала Нритти.
И я поверила.
В день агни-парикши лицо Амара заливал свет.
– Я верю в тебя, любовь моя. – Он провел пальцами по моей скуле. – Это положит конец всем слухам. Убережет тебя от злословов. Знаю, последние наши дни были холодны, но после испытания все снова станет как прежде.
Сердце мое рычало, но лицо не выражало ничего.
– Я тебя не разочарую.
На суд мой собрались все жители Иномирья. На мне было белое траурное платье. В полумраке Ночного базара тускло мерцали фонари, озаряя резкие черты зрителей, блестящие рога да чешуйчатую кожу. Огромные ракшасы терпеливо ждали, крепко сжимая в руках оружие. Если я провалюсь – меня свергнут. Если пройду испытание – они прекратят кровопролитие в человеческих королевствах.
Священное пламя вырвалось из земли огненными лентами, извиваясь, хватая за руки. Я посмотрела на Амара. Суровое лицо его светилось надеждой. Казалось, я знала, на что. Но ошиблась.