Но в ту же секунду, пока замер, стараясь удержать равновесие, чудовище всё-таки успело ударить меня лапой. Острая боль пронзила ногу, заставив погрузиться меня в темноту. Очнулся уже внизу, со стоном… Одного взгляда хватило, чтобы понять — перелом открытый. Чёрная кость торчала из раны острым концом.
— Чёрт… — прохрипел я слабым голосом.
Редбьёрн не двигался. Ситуация была ясна как белый день. Мы свалились вниз вдвоём: зверюга и я, сцепленные смертельными объятиями. Звёздный монстр зацепил голень краем когтя, но этого хватило. Сверху как вихрь раздалось отчаянное попискивание: это Ух метался, пытаясь ухватить медведя за морду. Совсем рядом утробно рычал верный Колчак. Маблан вцепился зверю в глотку и трепал измочаленную шкуру медведя.
Превозмогая адскую боль, воспользовался Рунами Исцеления и Живой Плоти, одной за другой и пока в крови бушевал адреналин, наложил себе жгут, чтобы остановить кровотечение, и рывком вправил кость. Естественно, что меня вырубило повторно, даже закричать не успел. Похоже, я всё же недооценил проклятую тварь.
Я очнулся через некоторое время и первым делом вкатил себе сразу два обезболивающих укола, следом за ними регенеративное. Пока накладывал себе на распухшую ногу шину, чувствовал, как мозг постепенно отказывает, пропуская сквозь себя лишь ослепительные вспышки боли и горькие капли простейших мыслей, будто расплавленную ртуть. Единственное, на что меня хватило в тот миг, — осознать, что я не могу и дальше валяться под открытым небом. Пока ещё запах редбьёрна надёжно защищал от хищников и падальщиков, но в небе прекрасно видны несколько точек, паривших кругами дрейков — вездесущих падальщиков Единства.
Сломанная нога больше не слушались приказов, а измученное сознание протестовало при одной лишь мысли снова ступить на неё. Оставалось как-то добраться до хижины и залечь здесь, и дать себе хотя бы немного времени на восстановление. Продолжить валяться здесь и дальше — хороший шанс умереть на этом месте.
И я пополз. От боли глаза различали смутные очертания, сквозь разноцветные круги, вспыхивавшие перед глазами. Снова было жарко. Ещё один повод найти укрытие внутри. Всё вокруг утопало в мутной пелене.
Несколько раз я терял сознание по пути. К счастью, удача не подвела, всякий раз я приходил в себя. Наконец, я добрался до хижины. Преодоление высокого порога, которого я в нормальном состоянии почти не заметил, попросту перешагнув, стало для меня настоящим испытанием.
Внутрь, практически ввалился и почувствовал, как спина касается шершавой поверхности камня. От соприкосновения с холодным основанием всё тело пронзило новой волной боли: аж слёзы хлынули из глаз. Оказалось, что я всё ещё способен плакать. Но плакать было нечем. Поиск в крипторе также стал настоящим испытанием. Вещи в нём, казалось, жили своей отдельной жизнью, а руки шарили словно сами по себе. В итоге я отказался от идеи достать несколько рационов сухого пайка и попросту призвал их из Руны.
Ни разум, ни воля не участвовали в этом процессе. Будто во мне пробудилась древняя животная сущность, готовая пожирать всё подряд без разбора.
Плитка безвкусной, но невероятно полезной флотской пищи, предусмотрительно упакованная в Руну, отправилась в рот. Разодрав упаковку, я всё же, кажется, проглотил плитку вместе с кусками плёнки. Рот не протестовал, наоборот — широко распахнулся, готовый сомкнуть челюсти на любом предмете, что попадётся под руку. Я испугался собственной дикости и в отчаянной попытке вернуть контроль стиснул зубы и решил сменить повязку на ноге. В тот же миг от боли у меня вырвался жуткий вопль, воспалённая конечность взорвалась в сознании бешеным вихрем страдания. Но зато проклятая боль слегка встряхнула уставший мозг. Я ощутил, как ко мне возвращается сознательное управление руками.
Затем разум мой погас, видимо, то отключался совсем, то оживал лишь для поддержания простейших функций. Память зияла провалами, сквозь которые проступал лишь бессвязный калейдоскоп из боли, страдания, голода и жажды. Весь неприкосновенный запас воды я, видимо, извёл, так как в один из приходов в себя, обнаружил, что рядом стоят бочки с водой, которые мы с Зеесом запаковали в Руну, чтобы заправлять паромобили, ещё когда совершали марш-бросок к Мифрифору.
Смутно вспоминалось, что я уже использовал целительные руны на себя — пусть и слабое средство, но тем не менее я знал, что эффект от рун имелся. Только вот открытый перелом и развороченная гигантским когтем нога были для них настоящим вызовом.
Каждый раз приходя в себя, находился в голодном тупике, я почти обратил свой взор на Старичка, решив, что его мясо может стать спасением для меня. Но мысли о том, чтобы остаться без транспорта в Кровавой Пустоши пугали больше, чем надоевшие флотские рационы. Телу требовалось много строительных материалов, чтобы себя чем-то чинить, и я сквозь приступы лихорадки и бреда, давился от отвращения и жрал их — лишь бы утолить этот сумасшедший голод, вызванный ураганным обменом веществ.
А регенерация запущенная препаратами и Рунами, всё набирала и набирала обороты: новые клетки в моих тканях росли, вынуждая организм требовать всё больше энергии и строительного материала. Температура, озноб, ломота — я ощущал всё, ведь моё исстрадавшееся тело буквально перегорало изнутри, пытаясь восстановить повреждённые участки. Как же хорошо, что я сделал руны с провизией. Без них я окончательно бы свихнулся от голода и бредовых галлюцинаций, и уже никогда не вернулся бы к более или менее разумной жизни.
В один из коротких моментов просветления я залез в Атлас. Похоже, что я, задремав в седле, а потом блуждая в поисках укрытия от бури, сбился с пути. Даже если меня начнут искать друзья, найдут нескоро. Неудивительно, что я сам имел весьма смутное представление, где нахожусь и куда надо идти. Единственное, что помнил — это то место, где задремал, и имело смысл, когда приду в себя, отыскать его и продолжить путь с точки где я сбился с маршрута.
Через слёзы, пот и кровь я вставал, чтобы набрать воды из бочек, когда лихорадка отступала и я вводил обезболивающие инъекции. Но даже несмотря на эти мощные средства, несколько раз терял сознание. Организм был обезвожен и опустошён. В Кровавой Пустоши с водой шутки вообще плохи — её почти не найти. Я хотя бы отчасти эту проблему решил призывом бочек. Обнаружив, в один прекрасный день, что они скорей пусты, чем полны, понял — Старичок тоже к ним изрядно прикладывался. Не в силах больше над собой издеваться, я призвал бочки с водой повторно и прострелил одну из них, из «Головореза». Под получившейся струёй я набрал свои опустевшие фляги, а потом жадно пил, не ощущая вкуса, глотая так, будто пьянствуя, пока в глазах снова не потемнело и сознание не покинуло в очередной раз.
Было очень плохо, но паниковать смысла не имелось — в моём положении это бы только ускорило конец. Если я не могу двигаться, придётся залечь здесь, в хижине и позволить телу восстановиться. Возможно, я и не поднимусь на ноги окончательно, но хотя бы дам организму время на заживление разорванной в мясо и воспалённой ноги. Антибиотики действовали, но оказались малоэффективны против местной заразы.
Лучшее лекарство Единства уже циркулировало в моих венах — это Звёздная Кровь. Всё, что требовалось, — убаюкать эту сумасшедшую боль и не допустить, чтобы лихорадка и бред загнали разум в безумство.
Тем не менее регенерация работала и работала быстро. Не годы и не месяцы понадобятся, а всего несколько недель, может, чуть больше, даже при этих серьёзных ранах. У меня «всего лишь» открытый перелом. Это почти пустяк. Пустяк… Главное — пережить начальную стадию регенерации, когда организм попросту жрёт сам себя, если ему не хватает ресурсов извне. Но у меня имеются запасы еды и воды, мне по силам выстоять. По силам…
Снова сморил провал в сознании. Позволил себе снова опуститься на холодный неровный пол, положив под рукой рационы, рыбу и фляги, чтобы не тянуться и не искать пищу, когда дикое голодное безумие вновь накатит на меня. Каменные стены защищали меня со всех сторон, но через дверь ко мне мог наведаться вообще кто угодно. Когда был в состоянии, призывал Колчака, работавшего моим сторожем, но чаще всего я не был способен думать о внешних угрозах. Всё моё естество орало об одном — залечь и не двигаться. Укрыться в этой хижине, дать лекарствам и регенерации выполнять работу. Выжить до рассвета, следующего древодня. Выжить…
Очнувшись в очередной раз, я пробормотал себе:
— Я ещё жив, — и почувствовал, как сознание вновь соскальзывает в темноту, — Остальное поправимо.
Всего-то и нужно, что пережить этот тяжёлый момент. Всего-то и нужно… Пережить… Пережить пусть полубезумным, но живым. И пусть боль отступит хотя бы на несколько минут, давая шанс набраться сил и снова бороться за очередной день моей изломанной, упрямой жизни.
276
Каждый раз, когда приходил в сознание, мир вокруг становился чуть более ясным, но всё равно реальность оставалась зыбкой, причудливо мешаясь с кошмарным бредом. Время вело себя странно, то расплывалось, как водяные блики на поверхности мутной реки, то бежало с непостижимой скоростью, и я не знал, сколько ещё таких моментов мне предстоит пережить. Мой разум мчался по волнам лихорадки, словно корабль, оставшийся в бурю без руля. Страх и боль смешивались с моими воспоминаниями из Единства и обрывками памяти из той родной, старой и привычной жизни.
Лёжа на холодном каменном полу хижины, я пытался сосредоточиться. На этот раз я должен был сделать что-то, чтобы изменить катастрофическую ситуацию. Первое, что пришло мне в голову, — это необходимость проверить свои запасы. Вокруг меня были бочки с водой и всё, что нужно для выживания, но я не мог позволить себе упасть в бездну апатии и безразличия.
Собравшись с силами, я приподнялся на локтях, ощущая, как каждое движение отдаётся резкой болью в ноге. Упавшая на пол ампула с регенеративным препаратом выкатилась из кармана, и я уставился на неё с ненавистью. Я чертовски нуждался в ней.