Будь на моем месте другая девушка, она бы попятилась от него, закрыв лицо от стыда, а я… мне не впервой. Я аккуратно провела указательным и средним пальцами по его ладони – и снова ничего. Тогда принялась вырисовывать узоры на его руке. Цзюйлань перехватил мою руку другой рукой, не давая дразнить его. В моей голове словно прозвучали фанфары.
– Ночь предстоит долгая и бессонная. О чем нам поговорить? – произнесла я с легкой улыбкой.
– О чем угодно. Например, о тебе. А если интересуешься мной, расскажу все без утайки.
Он явно не ожидал, что я перестану бояться.
– Что ты хочешь знать? – спросил он спустя мгновение.
– Твой возраст. – Мой голос прозвучал настолько небрежно, насколько мне хватило актерского таланта.
– Я жил на дне моря. В тех местах нет ни солнца, ни луны, поэтому так называемого времени там тоже не существует.
– Ты говорил, что в последний раз выходил на сушу в Европе в 1838-м году. Сколько раз был на земле?
– В тридцать восьмом, сейчас, и был еще раз. Трижды.
Не так уж много, как оказалось! Вздохнув с облегчением, я уточнила:
– А когда впервые?
– На восьмой год Кайюаня[61].
Конкретных дат я спрашивать не стала: все-таки даже плохо знакомый с историей китаец должен уметь прикинуть время, полагаясь на периоды правления разных династий. Хотя я заранее морально подготовилась к ответу, он все равно поразил меня.
Я на миг замерла, а затем убежала в кабинет за «Оценкой танской поэзии». Найдя стихотворение Ван Вэя «Песнь о сосне из округа Цинь», я быстро зачитала строчку за строчкой:
Зеленеет сосна на высокой горе —
Как давно я не видел ее!
Я не вижу тебя,
Но я помню тебя
И храню в своем сердце.
Благороден твой цвет,
И высок тонкий стан,
Из палат облаков выплываешь.
Наконец-то, наконец-то… поняла! В тот день Цзюйлань вздохнул вовсе не потому, что «сопереживал делам былых времен». Это была ностальгия о том, сколько воды утекло и как много он повидал за эти годы.
Я точно обезумела. В спешке отбросив книгу, полезла в интернет: «Ван Вэй (701–761 гг.), известный поэт и художник времен династии Тан».
– Восьмой год Кайюаня – это 720 год нашей эры. – Мужчина подошел ко мне сзади.
Год, когда Цзюйлань пришел в Чанъань[62], был периодом расцвета династии Тан. «По главной дороге в Чанъань бесконечным потоком идут расписные паланкины и всадники среди домов знатных семей[63]».
В том году Ван Вэю исполнилось девятнадцать, и тот век считался веком поэзии и вина.
– Ты был знаком с Ван Вэем? – Мой голос прозвучал откуда-то издалека, будто эти слова говорил кто-то другой.
– Да.
Голова будто опустела. Я ввела в поиск имя поэта Ли Бо и прочитала: «Великий поэт времен династии Тан, живший с 701 по 762 годы. Также известен как Ли Тайбо, отшельник Синего Лотоса». В том году ему тоже стукнуло всего девятнадцать. Вот уж действительно «влиятельным талант сей трепет лишь внушает, но может тотчас нежным стать, всю грозность вмиг порастеряв[64]».
Может, и сам Цзюйлань был тогда таким же? В расцвете молодости он наверняка пил вино и писал стихи, как в стихотворении: «И, захмелев, уже хочу я спать, а ты – иди. Потом придешь опять: под утро лютню принесешь с собою[65]».
– Ты знал Ли Бо?
– Несколько раз выпивали вместе и фехтовали.
– Что скажешь про Ду Фу?
– Поскольку я не старею, то не могу долго оставаться на одном месте, поэтому мне приходилось переезжать. На втором году Шанъюаня[66] встретил Цзымэя[67].
Все это Цзюйлань говорил настолько естественно, что я не осмеливалась переспрашивать. Он застал изобилие Кайюаня и хаос Аньши[68] – видел, как эпоху поэзии и танцев сменил период тяжелых страданий всего народа… Отследив путь Цзюйланя, занявший целую тысячу лет, я почувствовала грусть и боль. А каково же пришлось тому, кто все это пережил?
– Если нельзя было задерживаться в одном месте, почему не вернулся в море?
– В то время я был слишком молод и первый раз пробовал жить на суше. Этот опыт полностью поглотил мои мысли.
– Когда ты уехал?
– На шестой год Дали[69], в 771-м году. Сел в лодку на островах Чжоушань и отправился на восток, в Японию, чтобы навестить старого друга. К тому времени, когда прибыл туда, моего друга уже не стало из-за болезни. Прожив полгода в храме Танчжаоти[70], я вернулся в море.
С 720-го по 771-й: пятьдесят два года взлетов и падений, радостей и печалей, потери знакомых и друзей, каждый из которых обратился в прах. Бессмертный Цзюйлань все равно что прожил несколько разных жизней. Неудивительно, что он смотрит на мир с таким безразличием.
Внезапно до меня дошло, почему ему понадобилась тысяча лет, чтобы вновь выйти на сушу. Память о смерти близких была слишком свежа, а мысли о прошлых радостях и печалях лишь тяготили.
Мужчина вздрогнул от прикосновения, когда я подошла к нему и крепко обняла.
– Ты не боишься? – Его голос был холоден, как и кожа. Человек передо мной будто воплощал собой всю тяжесть тысячи лет.
Я положила голову ему на плечо и, обхватив тело мужчины руками, лишь надеялась, что мое тепло хоть немного растопит лед внутри него.
– Меня пугаешь не ты, а время.
– Но ощутить можно меня, а не время. Сейчас ты молода и не придаешь этому значения. А что нас ждет через десять или двадцать лет? Я останусь таким же, но что будет с тобой? – Помощник стоял неподвижно. Голос был ровным, слова же резко, точно ледорубы, пронзали мое сердце.
Внезапно я возненавидела эту рассудительность Цзюйланя, который не давал мне укрыться от правды и всегда говорил прямо. Его чувства ко мне были как на ладони, однако он безжалостно вновь и вновь отталкивал меня, вынуждая отказаться и от него, и от своей любви.
– А я постарею и стану уродливой.
– У меня нет возможности долго жить на одном месте, и тебе придется следовать за мной, забыв друзей и этот дом. Мое присутствие станет твоим самым страшным кошмаром. Состарившись, ты начнешь ненавидеть и бояться меня, а потом захочешь сбежать. – Он с улыбкой говорил жестокие слова.
Я схватила его за руку, не желая отпускать, и вдруг поняла, что моя рука холоднее.
– Шэнь Ло, не трать на это свою короткую жизнь. Найди мужчину, который тебе действительно подходит! – Цзюйлань высвободился. – Подождем, пока не выяснится, кто стоит за нападениями. Когда подтвердится, что это не имеет ко мне отношения, я смогу уйти, а для тебя наше знакомство обернется просто сном!
Словно в бреду, я вышла из кабинета и вернулась к себе в комнату. Было темно и душно. Щелкнув выключателями, я распахнула все окна. Прохладный вечерний ветер ворвался внутрь, разметав бумаги на столе и закружив занавески.
Вдохнув свежего воздуха, я свернулась в плетеном кресле и долго смотрела на луну в небе. Наверное, что сейчас, что тысячу лет назад она выглядела точно так же. Однако люди устроены иначе: они рождаются, стареют, болеют и умирают, и никто не может этого избежать. Молодость женщины и того короче. Через десять лет мне стукнет тридцать шесть. Если хорошо ухаживать за собой, я сохраню привлекательность, но что делать через двадцать лет? Как выглядит женщина в сорок шесть? А в пятьдесят? Каково мне будет стоять с Цзюйланем, который уже прожил такую долгую жизнь и ничуть не изменился?
Самое красивое признание в любви в Китае звучит так: «Держась за руки, состариться вместе». Но если вы не можете состариться вместе, если не сможете всю жизнь, до самой смерти, держаться за руки? Мне стало грустно, и я беспомощно улыбнулась.
Прежде, размышляя о наших отношениях, я с полной уверенностью полагала, что нас не разлучат никакие сомнения, мы преодолеем все их. Но мне и в голову не приходило, что самой большой проблемой окажется время. Как же победить его?
Даже Цзюйлань со своей тысячелетней мудростью не знает, что делать, поэтому специально бросается резкими словами, чтобы причинить мне боль и заставить отступить.
Умом я понимаю, что у нас нет будущего и мы должны сдаться. Сердце же упрямо твердит одно: чувства есть, и они взаимны. Мне под силу принять Цзюйланя вместе с его нечеловеческой природой. Да и он не отталкивает от себя обычную земную женщину. Так почему же нам нельзя любить друг друга?
Чем темнее становилась ночь, тем холоднее был ветер, но мое тело словно обратилось в каменную статую перед окном, обдуваемую мощными порывами. Чихнув несколько раз, я уговорила себя встать за салфеткой. А вытерев нос, взяла свой телефон и посмотрела на время: без десяти четыре. Сама того не ведая, я просидела у окна часов шесть или семь. Неудивительно, что замерзла. Даже не знаю, какой нерв отказал, что холод меня совсем не беспокоил.
Я облокотилась на подоконник и выглянула в окно: в лунном свете колыхались на ветру жемчужные лепестки клеродендрона, яркие и чистые, а густые цветки мирта обволакивали тяжелым ароматом. Мои мысли обратились к Цзюйланю, который тихо сидел среди растений, наблюдая за падающими цветками. Из моей груди вырвался тяжелый вздох.
Мы с ним разные. Мне недостает его здравомыслия, не говоря уж о безразличии к окружающим. Поэтому, наверное, мне так сложно выбрать: отказаться или добиваться. Однако любовь – дело двоих людей. Что бы я ни придумала, возможно, Цзюйлань уже все решил.
Внезапно сердце екнуло. Заставляя меня отступить, не сдался ли он? Неужели от его слов только мне больно настолько, что спать просто невозможно?