А у этих небось и полиции нет, уж больно хорошо живут. Ну и на что им мы?
– Наш корабль им нужен, – сказал я.
Видно было, что Ной дошел до этой мысли раньше меня.
– Космонавтики у них нет, – сказал он. – И работы над ней не ведутся, если судить по телепередачам. Они нас за лопухов держат. Сядем – и привет, останемся без «Топинамбура». Он им очень даже пригодится.
– Ты это что? – спросил Ипат. – Ты это серьезно?
– А как по-твоему? – буркнул Ной.
Ипат помрачнел, а это не к добру. Вдруг поддернул рукав – и хвать Ноя за грудки. Потряс.
– По себе судишь?!
Здорово он рычал, прямо гремел, и гадом ползучим его называл, и вонючей котовыхухолью, и по-всякому, а Ной мотался вправо-влево, как на колу мочало. Я рассудил про себя, что встревать мне не резон. С одной стороны, конечно, наш командир был не прав, потому что даже у нас на Зяби воры и мошенники все-таки встречаются, взять хоть Ноя, так что на чужих планетах лучше уж сразу предполагать худшее, ну а с другой стороны, зачем Ной вывел Ипата из себя, назвав деревенщину деревенщиной?
Наконец Ипат отпустил Ноя и скомандовал:
– Садимся! Место они указали?
– Указали, – вздохнул я.
– Вот и займись!
Таким сердитым я его еще никогда не видывал. Я пробормотал «слушаюсь» и дал себе слово не покидать корабля после посадки. Если кто-то из наших выйдет на встречу с туземцами, даже если выйдут все трое и меня будут звать с собой, я все равно останусь. Пусть тогда туземцы ко мне сунутся. Пускай хоть целой армией полезут – «Топинамбур» наверняка сильнее их армии. А возьмут местные наших в оборот и начнут меня шантажировать – так я сперва разнесу в щебень половину ихней столицы, а потом уже вступлю в переговоры.
Так бы и Ларсен действовал на Зяби, причем без всяких провокаций с нашей стороны, если бы имперские законы не были строги на этот счет. Вербовка – дело полюбовное, никто никого не смеет заставлять. Кто вздумает хотя бы пригрозить, тому имперский суд вломит так, что мало не покажется. Были прецеденты.
Но самооборона – совсем другое дело.
Я бросил корабль вниз. Торможения мы и не заметили, просто планета, которая медленно поворачивалась под нами, вдруг перестала поворачиваться и начала надвигаться. Даже страшновато стало. Но свое дело корабль знал, черное небо стало синим, затем голубым, и вот уже внизу открылось место, отведенное нам для посадки.
Чтоб меня упекли в Дурные земли, если я вру, – мы садились прямо на главную площадь самого крупного города! Прилегающие к ней улицы были черны от народа, да и на самой площади хватало горожан, и никто их не гнал. Только в самом центре имелся очищенный от людей круг. По-моему, туземцы сами его и очистили, добровольно и сознательно. Я велел «Топинамбуру» спускаться медленно, поэтому хорошо рассмотрел площадь и никакой полиции не заметил.
Порядок, однако, был.
– Они знают, что такое биозвездолеты, – прошептал Ной.
Я не стал спорить. Может, он был прав, а может, туземцы успели забыть, что такое реактивная тяга из-под дюз тяжелого ракетного корабля. Кто их знает.
Мы аккуратно сели прямо посреди круга, и если бы не прозрачные стенки корабля, я мог бы дотянуться до ближайших встречающих длинной палкой. Их лица были мне прекрасно видны без всякого увеличения.
Они улыбались!
Это была толпа, но она не вела себя как толпа. Уж мне ли не знать толп! Сколько раз мне приходилось нырять в толпу, спасаясь от полиции, а случалось и убегать от толпы. Но таких толп я еще не видывал. Все вместе – но словно бы каждый сам по себе. Ни толчеи, ни пустых глаз, ни бессмысленного гула. «Заводить» такую толпу утомился бы кто угодно, хоть Ной, хоть Сысой. Не стадо. Люди.
Но они нам улыбались. Давненько я не видел таких хороших лиц.
И что бы это значило?
Пока наши молчали да присматривались, я немного подумал и решил не ломать над этим голову. Она у меня одна, жаль будет, если сломаю. Кто я? Пилот. Вот и буду только пилотом.
Тем временем Ипат решил, что достаточно нагляделся, и поручил Ною начать. Ну, тот и начал. Велел кораблю синхронно переводить и транслировать так, чтобы вся площадь услышала («Топинамбур» запросил у меня подтверждение приказа), прочистил горло, приосанился и сказал речь. Дорогие, мол, собратья! Мы, мол, явились к вам с миром ради общего блага и процветания – ну и так далее. Такие речи у нас по праздникам иной раз старейшины говорят, а в Пупырях – архистарейшины из тех, кто не шепелявит, и радио разносит их голос по всей Зяби. У кого есть телеящик, тот не только послушать, но и посмотреть может, хотя, если честно, смотреть там не на что, а послушать можно один раз. Каждый год то же самое. Кто одну такую речь слышал, тот все их слышал. Гладкая пустота и пустая гладь. У меня аж зубы заныли, да и у Ипата, по-моему, тоже, а Ной знай себе разливается певчей пташкой: братство, мол, и сотрудничество сквозь черные бездны космических пространств, и никакие силы, мол, не должны помешать.
Никаких мешающих сил я что-то не заметил, если не считать того, что «Топинамбур» поначалу врубил такую громкость, что передние ряды заткнули уши, но я ему велел сбавить, и дело пошло на лад. Заулыбалась площадь, одобряет. А уж когда Ной окончил и перевел дух, тут вообще овация началась и с четверть часа не заканчивалась. Дариане принимали нас на «ура», и речь Ноя, по всему видно, им понравилась.
Сначала я решил было, что они дураки, а потом подумал: если бы к людям, которые несколько тысяч лет живут никем не посещаемые, вдруг прилетела в звездолете большая лягуха и громко квакнула, они бы и лягуху оглушили аплодисментами. Тут важно не что говорят, а кто говорит.
Ипат радовался, как младенец, а Семирамида вдруг решила испробовать свои таланты на местной публике. Сразу, как Ной кончил трепаться, она спела свою коронную «Кенгуроликов пасла, с того дня и понесла» и тоже привела площадь в восторг, а я окончательно утвердился в мысли насчет лягухи. Ипат же спросил:
– Ну что, выходим?
Семирамида была «за», Ной тоже. Я было заикнулся насчет того, что поначалу надо бы выпустить к туземцам лишь этих двоих, а нам с Ипатом остаться в корабле, только Ипат меня и слушать не стал. Его тянуло побродить по твердой земле да с людьми поболтать. Честно говоря, от этого я бы тоже не отказался, да с таким командиром, как Ипат, беды не оберешься, если во всем его слушаться. Уже то хорошо, что командовать он пока не научился, – оглядывается на нас, спрашивает, в себе не уверен… Ну, вот и ладно.
Короче, я наотрез отказался выходить наружу. Эти трое не очень-то и настаивали. Они уперлись лбами в стенку, и «Топинамбур» дал каждому урок туземного наречия, а потом вырастил гигиенический шлюз для выхода. Выглядит эта штука как светлый овал в стенке, а на ощупь вроде киселя. Продираешься, значит, сквозь него и оказываешься снаружи, а пока продираешься, кисель убивает в тебе все, что может заразить туземцев. Не очень-то это удобно, но такова уж рекомендованная процедура, и я соврал, что иначе никак невозможно, и угрызений совести не почувствовал. Мы-то со своей заразой живем полюбовно, а чужой от нее и помереть может. Я знавал одного нищего, горького пьяницу, так на нем какой только коросты не было, и насекомые на нем сидели в три слоя, а ему хоть бы хны. Дотронься до него какой-нибудь городской богач – в два дня околел бы. Я-то, пожалуй, согласился бы дотронуться, но только за большие деньги, а мне их почему-то никто не предложил.
Словом, вошли эти трое в кисель и с чмоканьем вышли с той стороны, а толпа подхватила их и понесла. Как только наши скрылись из виду, я принялся изучать программы местного телевидения. По всем каналам шло одно и то же: радостно гомонящие толпы, приветствия «пришельцам», то есть нам, цветы, транспаранты и все такое. Разглядел и наших. Ипат мог бы тщательнее скрывать растерянность, Семирамида просто упивалась всеобщим вниманием, а Ной задирал нос и выглядел солиднее всех. Я услышал, что «дорогих гостей» после краткого отдыха примет глава правительства, и, в общем, успокоился насчет их судьбы. Может, и не выгорит наше дельце, но никого из экипажа уж точно не зажарят и не съедят.
Два дня я безвылазно просидел в «Топинамбуре», поручив кораблю внимательно следить, что происходит вокруг него, и немедленно будить меня в случае какой-либо угрозы. Скучно мне не было, потому что какая скука, когда спишь? Давно у меня не было случая как следует отоспаться, а тут – вот оно, счастье! Привалило. Да еще «Топинамбур» готовил мне всякие вкусности, у него в памяти сидел миллион всевозможных рецептов. Главное, никто не стоял у меня над душой, не ругал за чавканье и не бил по рукам, если я обгладывал лапку какого-нибудь свиногуся, держа ее за мосол, а потом швырял тот мосол на пол. Корабль все равно останется чист, хоть завали его объедками по крышу рубки. Он их в два счета слопает.
Но жевать просто так тоже неинтересно, поэтому я смотрел местные передачи. И вот что мне открылось.
Дариане не были людьми! Ну, то есть внешне они люди как люди и, наверное, могут успешно брачиться с настоящими людьми вроде нас, да только в головах у них все не так, как у нормальных людей. Доброты и сочувствия к ближнему у дариан хоть отбавляй, жадности нет вообще, кому угодно верят на слово, и при всем при том дураками их не назовешь! Люди как люди, только все такие хорошие, что хоть в витрине их выставляй. Тюрем нет, наказаний нет, оружия тоже нет никакого, и ни одного фильма про войну или, скажем, про бандитскую жизнь я не видел. Сидел перед экраном, завидовал и думал: ну не бывает такого!
А у них было, причем не только теперь, но и раньше. Всегда. Исторические фильмы их телевидение тоже показывало, так в них опять же не было никаких войн, а все больше насчет какого-нибудь великого строительства типа зарегулирования рек, чтобы, значит, и от наводнений не страдать, и гармонию с природой соблюсти. Понятно, что с таким подходом никаких Дурных земель у них нет и не будет.
Нечего и говорить о том, что никто меня не тревожил.