Корабль был бы не прочь еще немного подкормиться веществом планеты, углубив пещеру, где он обосновался, а выйдя в космос, подзарядиться в течение двух-трех недель близ какой-нибудь звезды погорячее, но Ларсен был неумолим.
– Слушаюсь, хозяин, – печально прошелестел звездолет.
И покорился, как старая унылая кляча, которая уже не может взбрыкнуть.
Новый Тринидад находился как раз на той стадии развития, когда нечистых на руку чиновников порой еще сажают в тюрьму, но уже давно не сажают на кол. Некоторые радикалы, правда, утверждали, что «еще» и «уже» тут следовало бы поменять местами, и приводили в пример ту или другую планету, где так и случилось, – но это уже частности, не очень-то важные в нашем повествовании. Важно другое: на сей раз «Топинамбур» по приказу Ипата совершил посадку в частном секторе крупнейшего из местных космодромов.
Бюрократические проволочки удалось преодолеть сравнительно быстро. Правда, пришлось заплатить пятьсот имперских кредиток за право посадки да еще двести дать на лапу таможеннику. Ипат рычал; Ной же уверял, что две сотни – самая божеская цена за избавление от проверок корабля на наличие в нем контрабанды.
– Ты сам прикинь: как проверить биозвездолет, если он может попросту сожрать товар, а потом синтезировать его заново? Тут применяются тонкие и дорогие методы. Если у таможенников появится подозрение на контрабанду, а оно обязательно появится, раз мы такие несговорчивые, то нам придется и платить, и время терять.
– Ты-то откуда знаешь?
– Знаю, – отрезал Ной. – Хочешь застрять тут на месяц?
Порычав, Ипат сдался.
И сам же, не веря собственной щедрости, вдруг взял и предложил экипажу увольнительную на пять суток.
– А деньги? – деловито спросил Ной.
– Какие еще деньги?
– Имперские кредитки. Такси нанять, горло в баре промочить, да мало ли… Что мы будем делать в городе без денег? Таскаться пешком до изнеможения и спать на газонах?
– По десятке дам, – нахмурился Ипат.
– Издеваешься? Что можно купить на десятку?
– А сколько бы ты хотел?
– Дай хоть сотню.
– Если дать тебе, то надо давать всем, – веско сказал Ипат. – Нас пятеро. У нас осталось четыреста семь кредиток. Не хватит каждому по сотне.
– Хуже того, – поддержал Цезарь. – Нам не хватит даже еще на одну посадку на порядочной планете.
– То-то же! – поднял палец Ипат.
– Вот потому-то и дай ему все деньги, – неожиданно предложил Цезарь. – А мы уж как-нибудь перебьемся.
Ипат моргнул. Случилось небывалое: малец поддерживал не его, а Ноя! С ума можно было сойти от того, как работают юные мозги.
Спор затянулся надолго. Семирамида кричала. Илона попыталась было разделить без остатка четыреста семь на пять, не преуспела и, огорчившись, все равно стояла за то, чтобы каждому – поровну. Почуяв поддержку, Ипат отбивался от Ноя и Семирамиды, а на Цезаря смотрел как на предателя. Кончилось тем, что Ной получил-таки свою сотню и отбыл в город. За ним потянулась Семирамида, а вскоре исчез и Цезарь, которому мстительный Ипат выдал всего пятьдесят кредиток. Оставшись наедине с Илоной, Ипат мгновенно одеревенел.
– Разве ты не пойдешь в город? – спросила охорашивающаяся перед зеркалом Илона.
В ответ Ипат глухо пробурчал, что, мол, должен же кто-то остаться на борту.
– Зачем это? – удивилась дарианка. – Прикажи «Топинамбуру» не впускать никого, кроме членов экипажа, и все будет в порядке.
Мысль была дельная, но не совсем. Ипат размышлял столько времени, что Илона начала нетерпеливо пристукивать каблучком туфельки.
– Нет, – сказал он, поразмыслив достаточно времени. – Я прикажу ему впустить только меня, а без меня – никого.
– Даже пилота?
– Цезаря-то? – Ипат помрачнел. – Да, и его тоже. У недомерка сквозняк в голове. Он что, забыл, кто такой Ной?
– Больной человек, – уверенно сказала Илона. – Еще не совсем выздоровевший.
– Да, больной, как же! Ты на Зябь слетай да спроси в полиции, какой он больной…
Готово – не выдержал. Но ведь надо же было когда-нибудь открыть дарианке глаза, верно? Ипат мучился лишь от того, что это пришлось сделать ему, а не кому-нибудь другому.
Глаза Илоны расширились.
– Ты хочешь сказать… ты хочешь сказать, что он никакой не больной, а просто плохой человек?
– Так и есть. – Ипат несказанно страдал, но резал правду-матку. Словно ногу себе пилил тупой пилой.
– Не хочешь ли ты сказать, что среди зябиан много плохих людей? – Голос дарианки дрожал.
– Много не много, а есть.
– И один из них – ты! – вне себя от гнева выпалила Илона. – Как можно столь плохо думать о людях?! А я еще хотела пойти с ним в город! Не смей меня провожать!
Кипя от возмущения, она покинула «Топинамбур». А Ипат остался. Он так и не вышел из корабля – сидел молча и думал тяжкую думу. А на второй день начал беспокоиться.
Как там они, сограждане-зябиане, в незнакомом городе на незнакомой планете? Освоились или влипли во что-нибудь? Что нового выкинул Ной?..
И как там Илона?
На третий день, когда он уже извелся, вернулась Семирамида, недовольная и без денег.
– Дерьмо планета, – объявила она с порога. – И музыка тут дерьмо, и публика дерьмо. Что?.. Илона? Да разве я нанималась за ней приглядывать? Нет, не видела… Да какая мне разница, где ее носит?.. Ной? А что мне Ной?..
Где болтается Цезарь, она тоже не знала и знать не хотела. Ипат клял себя за неуместную расточительность. Дал бы экипажу сутки отдыха – и в космос! Туда, где нет ни соблазнов, ни больных в понимании Илоны людей. Туда, где, между прочим, четверым покоенарушителям надо отрабатывать свое наказание!
И чем скорее, тем лучше. Сысой ждет. И кенгуролики – как там они, родимые? Скучают, поди.
Илона вернулась на четвертый день, подавленная и молчаливая. По всему было видно, что жители Нового Тринидада произвели на нее тягостное впечатление. Сидела, вздыхала. А потом высказалась:
– Наверное, не надо было нашим властям соглашаться на присоединение к империи…
И вновь замолчала, испугавшись крамольной мысли.
Ной явился на пятый день и, к немому удивлению Семирамиды, сразу протянул Ипату деньги:
– На.
– Это что? – не веря глазам и ушам, спросил Ипат.
– Это тысяча пятьсот. Хватит на две посадки и две взятки таможенникам. Ну и тебе сотня за беспокойство.
Ипат шелестел пластиковыми дензнаками. Тактильным ощущениям он поверил.
– Где взял?
– Выиграл.
– В игорный дом ходил?
– Ага, тут есть казино. Только я не с ним играл, а с игроками. Не дрейфь, деньги чистые, взяты на пари. Крупно выиграть у казино – дело редкого везения, я на такие шансы не ставлю. Но можно заключить пари с игроком, выиграет он или нет. Я говорю: вот сейчас ты поставишь и проиграешь. Он мне: а вот хрен тебе, выиграю! А глаза так и горят, сам верит, что выиграет. Я ему: спорим на двадцатку? Он соглашается. Ну и чаще проигрывает, чем выигрывает, потому что в казино только так и бывает. Дурень и сам это знал, только пренебрег в азарте. Тут главное не нарваться на счастливчика… – Ной зевнул. – Пойду-ка я высплюсь.
А Цезарь явился на борт бегом, тяжело дыша и с выпученными глазами.
– Все здесь? – заорал он не своим голосом.
– Все, – пробасил Ипат, начиная тревожиться.
– Бумаги выправил?
– Еще позавчера.
– Тогда взлетаем! Взлетаем!
– Э-э…
– Объяснять некогда! – Мальчишка опрометью кинулся в ходовую рубку.
«Топинамбур» величаво оторвался от планеты, пошел вертикально вверх, проедая в атмосфере коридор и быстро наращивая скорость. Спустя пять минут он был уже далеко от Нового Тринидада. Цезарь, однако, не успокоился, пока диск планеты не превратился в неяркую точку.
– Да что случилось-то, можешь ты наконец объяснить?! – гневно загудел Ипат.
Физиономия Цезаря лучилась счастьем.
– Да так, ничего, – туманно объяснил он. – Чепуха, в общем. Одно сплошное недоразумение.
– Я себе представляю, – едко заметил Ной. – Что угнал-то?
– Не угнал, а взял покататься! – запротестовал Цезарь. – Я бы вернул. Машина первый сорт – управляется мыслями, как наш «Топинамбур», только малость тупее. И по земле может, и по воздуху, и под водой даже… Я все это перепробовал, когда от погони уходил. Ну откуда мне было знать, что это полицейская машина?
– Так ты полицейскую машину угнал? – захихикал Ной.
– Ага.
– И ушел от погони?
– Ага.
– Практика большая, – равнодушно заметила Семирамида.
– Ага… – Цезарь блаженствовал.
– Машину разбил, конечно? – спросил Ной.
– Еще чего! – запротестовал малолетний угонщик. – Бросил. Такую машину фиг разобьешь. Крепкая.
– Драть тебя некому, – с ноткой облегчения в голосе объявил Ипат.
Цезарь только вызывающе шмыгнул носом: ага, мол, выдрал один такой…
Звездолет мчался прочь от Нового Тринидада.
– А куда это мы летим? – осведомилась Семирамида.
– Для начала просто подальше отсюда, – ответил Ной. – За это скажи Цезарю спасибо.
– Цезарю архистарейшины скажут спасибо, если на Зябь штраф придет, – подпустила шпильку певица. – Я не про то. Две вербовки у нас уже есть, пора заняться третьей. Вот я и спрашиваю: куда летим?
– Ты у нас любишь тыкать пальцем, вот и ткни. – И, видя, что Семирамида готова обрушить на его голову ругань и визг, Ной быстро добавил примирительным тоном: – У тебя это хорошо получается.
Семирамида подумала и не стала скандалить.
Она уже открыла рот, чтобы велеть Цезарю вывести перед нею объемную карту Галактики, как вдруг Цезарь упредил ее:
– За нами погоня. Один корабль. Следует нашим курсом. Скорость примерно та же.
И голос у мальчишки был не тот, и вид не тот. Вместо подростка с антиобщественными наклонностями, коего выпороть милое дело, возник собранный, точный в движениях пилот звездолета.
Илона ахнула. Ипат помрачнел и превратился в этакую каменную глыбу: стукни – она и не заметит. Семирамида скверно выругалась. Один Ной решил уточнить на всякий случай: