ичего путного.
Через час или около того с планеты пришел ответ: посадка разрешена в одной из двух точек поверхности, на выбор. Я хотел было сказать Семирамиде, чтобы она еще раз ткнула пальцем, а потом решил: ну ее! И доверил выбор «Топинамбуру».
С орбиты планета выглядела как многие другие, не хуже и не лучше: материки, океаны, белые полярные шапки, облачные вихри в виде этаких завитушек. Не сильно-то она отличалась от Зяби – если смотреть с большой высоты. Отличия стали заметны, когда мы спустились ниже.
Чуть в стороне от указанной нам точки посадки располагался поселок – не поселок, городок – не городок, не знаю даже, как назвать, но что-то явно обитаемое. Правда, не шибко приятное глазу. Ровные, как по линейке, ряды одинаковых строений. Ровные в ниточку дороги. Все строения были невысокие, строго прямоугольные, и оторвите мне ухо, если размеры зданий и промежутки между ними не были выверены с точностью до пяди, если не до мизинца. Я запросил «Топинамбур» и обалдел от ответа: с точностью до толщины ногтя! Ни деревца, ни кустика, ни даже травинки – кругом сплошь металл и бетон. Удивительно скучный вид. Я даже зевнул и сейчас же подумал: может, это и не населенный пункт вовсе, а какой-то гигантский склад? Потом разглядел пешеходов и самодвижущиеся механизмы на дорогах. Нет, наверное, все-таки городок…
Не знаю почему, но я был напряжен. Говорят, будто есть такая штука – предчувствие беды. Может, и есть, а только я вам говорю: от такой планеты, где все выстроено по линеечке, добра не жди. То ли дело двор какого-нибудь фермера у нас на Зяби: тут вросший в землю облупленный дом, там – кособокий сарай, подпертый бревном, чтобы не завалился, между ними непременная куча навоза с воткнутыми в нее вилами, возле изгороди свален всяческий инвентарь, сеновал повернут к дому не лицом и не боком, а наискось, и вся картина радует глаз! Но думаю, что здешним жителям этого не понять.
– Похоже на чертеж какой-то, – сказал Ной.
Мы смолчали: я – потому что сроду не видывал никаких чертежей; Ипат с Семирамидой – наверное, по той же причине. Где видел чертежи Ной и зачем они ему понадобились, я не стал спрашивать. Он бы, наверное, ответил, да только верить всему, что он о себе расскажет, дураков нет.
Илона, вновь появившаяся в рубке, тоже не раскрыла рта. Она была очень занята – дулась и страдала.
Глава 11. Ave, Caesar!
Корабль опустился на обширную бетонную площадку и сейчас же доложил пилоту, что слой бетона под ним имеет толщину не менее десяти метров, бетон армированный, высшего качества. А под бетоном еще слой щебня такой же примерно толщины.
– Чего ты шепчешь одному мне? – проворчал Цезарь. – Говори уж так, чтобы всем слышно было. Секрет, что ли?
«Топинамбур» сейчас же повторил насчет бетона, а потом сообщил данные о составе и плотности атмосферы, силе тяжести на поверхности планеты и ее магнитном поле. Немного помедлил и добавил, что в пробах воздуха опасных для человека микроорганизмов не выявлено.
– Макроорганизмов тоже что-то не видно, – флегматично добавил Ной, обозревая окрестности.
Площадка помещалась вне черты поселения. Со стороны геометрического населенного пункта к ней вела бетонированная, идеально ровная и тщательно выметенная дорога, и не наблюдалось на той дороге ни спешащих на встречу с инопланетными пришельцами людей, ни помогающих им спешить движущихся механизмов, ни собак или иных домашних животных, любящих принимать участие в поднятой людьми кутерьме, – словом, вообще никого. Микроорганизмы, вероятно, присутствовали, но кто станет интересоваться микроорганизмами, если он не инфицирован ими или не биолог?
– Будем ждать? – спросил Ной и зевнул.
– Ты что-то предлагаешь? – осведомилась Семирамида.
– Я? – Ной пожал плечами. – Ничего я не предлагаю. Ждать так ждать. Может, и дождемся чего-нибудь. Только если дождемся какого-нибудь дерьма, то я не виноват.
– Ты никогда ни в чем не виноват, – заметила Семирамида. – Как что, так всегда кто-то другой виноват, а не ты.
– Что ж поделать, если так оно и есть?
– Да? А на Даре кто пытался облапошить местных?
– Я тогда был болен, – сухо сказал Ной, покосившись на Илону.
– У тебя эта болезнь в хронической форме!
– Тихо, тихо! – прикрикнул Ипат. – Кто-то едет. Вон там…
– Не кто-то, а что-то, – поправила разгоряченная Семирамида.
Никто не стал с ней спорить.
По дороге со стороны геометрического поселка в самом деле двигалась вереница машин непривычного вида. Отсвечивающие полированным металлом, полусферические сверху, а снизу, должно быть, плоские, подвешенные то ли на антиграве, то ли на воздушной подушке, они скользили быстро и целеустремленно. Достигнув посадочной площадки, машины разделились на две вереницы и окружили площадку по периметру, где и замерли на идеально выверенном расстоянии друг от друга.
– Жуки какие-то, – промолвил Ипат, разглядев машины как следует. – Усов только нет, а так – жуки. А где люди?
– Может, внутри этих жуков? – подал голос Цезарь, и великое сомнение прозвучало в том голосе.
– А почему не выходят?
– Боятся, – сказала Семирамида.
– Стесняются, – предположила Илона.
– А почему вы решили, что тут вообще живут люди? – спросил Ной.
– А кто? – крикнула Семирамида. – Коровы? Кого мы в поселке на улицах видели, когда садились?
– Я это к тому, что, может, люди тут не главные, – сказал Ной. – Кто их знает. Может, они только слуги, а хозяева планеты – вот эти… жуки.
– Это машины-то? – хмыкнул Цезарь.
– А что? Кем ты был для «Блохастика», когда он унес тебя с Альгамбры? Хозяином, что ли? Боюсь, что мне придется вести переговоры с этими вот жуками…
– Смотрите, смотрите! – встрепенулась Илона. – Они меняют цвет!
Действительно, металлические полусферы, окружившие «Топинамбур», вдруг разом потемнели, затем заиграли радужными цветами и вдруг сделались зыбкими, а воздух над ними задрожал, как над кипящим котлом. В один миг дрожание распространилось вверх и сомкнулось в зените. Кусая губы, Цезарь уперся лбом в стенку рубки – впитывал поступающую от корабля информацию.
– Какое-то силовое поле, – сказал он, на миг отвалившись от стенки. – Тип поля кораблю неизвестен.
– Мы под колпаком, – констатировал Ной.
Цезарь только плечами пожал: мол, ну и что, «Топинамбуру» не помеха никакое силовое поле, он этими полями питается. Повинуясь мысленному приказу, корабль плавно взмыл над посадочной площадкой, но вместо того чтобы проесть дыру в препятствии, задрожал и камнем рухнул вниз, остановив падение лишь перед самым бетоном. Илона охнула. Семирамида вымолвила всего одно слово, но такое, которое в других обстоятельствах могло бы смутить даже Ноя.
Воздух над «Топинамбуром» дрожал. Дрожал мелкой дрожью и сам «Топинамбур»; затем вдруг размяк так, что даже потолок рубки просел, а стены, вмиг потеряв прозрачность, слегка оплыли, как воск на солнце. Цезарь застонал: кораблю – его кораблю! – было худо.
– Сделайте что-нибудь! – завопила Семирамида.
Цезарь не ответил: привалившись лбом к оплывшей стене как бы в намерении не то подпереть ее, не то забодать, он разговаривал с кораблем. По-видимому, результаты переговоров оказались неутешительны: потолок рубки еще немного просел, и на нем выросло два сталактита.
– Выпустите меня отсюда! – завизжала Семирамида.
Ной втянул голову в плечи. Ипат, почти упершийся головой в провисший потолок, неуклюже ворочался всем корпусом, затем, приняв решение, подставил руки и попытался вернуть потолок в исходное положение, для чего напряг все мышцы и закряхтел. Потолок остался на месте, но корабль перестал дрожать.
– Так и держи! – закричал Цезарь.
Зачем надо держать, он не сказал – то ли очень испугался, то ли почувствовал какие-то изменения в состоянии «Топинамбура».
Ипат поднатужился. На его широкой крестьянской спине вздулись бугры мышц, на шее выступили синие жилы, лицо побагровело. С треском порвалась под мышками рубаха. Потолок не приподнялся и на миллиметр, но вроде бы и не опускался. Где-то в самой сердцевине «Топинамбура» шла внутренняя борьба, и командир корабля решительно примкнул к светлой стороне в этом гражданском конфликте. Над Семирамидой начал было расти третий сталактит, но раздумал и понемногу втянулся обратно в потолок.
– Ага! – ликующе выкрикнул Цезарь. – Действует! Ты держи, держи!..
Ипат держал. Казалось, стоит ему дать слабину, как разразится катастрофа галактического масштаба. Что там несчастный маленький «Топинамбур» – бери шире! По всей обитаемой Вселенной зарыдают женщины, потерявшие мужей, ядерный огонь сожрет поля и комбинаты синтетической пищи и неизвестно сколько обитаемых планет перейдет в разряд стерильных. Но Ипат держал, и все, особенно Илона, смотрели на него в немом восхищении, один лишь Цезарь был слишком занят, чтобы восхищаться, и к тому же не любил заниматься этим делом, но и он показывал командиру большой палец.
Крупные капли пота сливались в струйки и текли по лицу Ипата. Он больше не кряхтел и даже не мычал, но еле слышный стон давал понять, что силы командира не беспредельны. И вдруг он рухнул, как подломившаяся под избыточным грузом опора моста, и остался лежать на полу.
Зато потолок рубки начал приподниматься, теперь уже сам собой. Исчезли сталактиты, разгладились уродливые наплывы на стенах, и минуту спустя рубка выглядела как прежде. Еще несколько секунд – и стены корабля вновь обрели прозрачность. В то время как Илона кинулась к распростертому Ипату, Ной Заноза завертел головой, оценивая обстановку. Полусферические машины по-прежнему окружали корабль, и дрожание воздуха вокруг него не оставляло сомнений в том, что загадочное силовое поле, пленившее «Топинамбур» и едва не погубившее его, продолжает генерироваться ими, а еще в небе показался рой каких-то точек, но пока еще очень далеко.
– Что это с ним? – спросил Ной, кивнув в сторону Ипата. – Дышит, нет?
Никто не ответил: Илона, причитая по-дариански, тормошила расслабленное тело командира, Семирамида наблюдала за ней с высокомерно-снисходительным видом, а Цезарь все еще упирался лбом в «Топинамбур». Ипат застонал и шевельнулся.