а голос светоносного. Значит, он прозвучал только в моей голове. Ага, думаю, наверное, это и есть один из подарков. Или, может, полподарка, мне все равно. Кто-то скажет, что целое вдвое лучше половины, а я скажу, что половина бесконечно лучше, чем вообще ничего. Так-то.
Да, но что мне делать с этим подарком или полуподарком? Ау, светоносный! Подскажи!
Никакого ответа. Я и не очень надеялся. Где уж мне докричаться, да еще мысленно, до Большого Магелланова Облака! Я и сам догадывался, что мысли у меня слабосильные, а если бы не додумался до этого сам, то Ной бы меня живо просветил. Я даже знаю как. Ну кто способен торговаться с Альгамброй, имея на руках ее звездолет, и не завербовать эту планету? Кто может выручить Сысоя и не потребовать в награду новых условий контракта? Только придурок, от которого настоящего мышления вовек не дождешься. Это я уже знал-слыхал от Ноя – и услыхал бы еще раз.
С мыслями у меня в этот момент действительно было не очень. Светоносный не откликнулся, а сам я не стал ломать голову, чтобы не сломать ее совсем. Решил, что штучка сама себя проявит, когда ей захочется, вот и весь сказ.
До двух других подарков я, между прочим, сам додумался. Во-первых, «Топинамбур» совершил управляемый нырок в гиперпространство в гравитационном поле планеты, а во-вторых, он залез кормиться-подзаряжаться в такое сумасшедшее пекло, куда раньше нипочем не сунулся бы. А что это значит? Значит, альгамбрийский корабль, вылеченный светоносным и снабженный новыми способностями, передал эти способности «Топинамбуру», когда был с ним состыкован. Уже одна эта передача, по-моему, тянет на полподарка. Итого – два с половиной. А при чем тут тогда эта штучка?
– Дай-ка ее мне, – сказал Ной. Привстал и руку протягивает.
– Зачем?
– Подержать.
– Не дам, – говорю. – Ты у нас переговорщик, а это – часть корабля. Значит, касается только командира и пилота.
Ловко я его отбрил, по-моему. Да только не на такого напал.
– А ей дашь? – спрашивает Ной, кивнув в сторону Илоны.
– Не-а.
Для Илоны мне ничего не жалко, кроме дурацких утешений, от которых все равно никакого проку. Уж ей-то я дал бы подержать штучку, да как потом откажешь Ною? Илона ведь тоже не командир и не пилот.
А она даже не обиделась и не спросила, почему это я вдруг стал таким жмотом. Уж если кто вообразит себе, что у него большие неприятности, то маленькие для него вообще не существуют.
И тогда я бросил штучку ей на колени.
Уж как Ной почувствовал, что я сейчас это сделаю, – не знаю. В момент броска он метнулся вперед, как кот, собирающийся сцапать воробья, поймал штучку в воздухе, но сейчас же заорал благим матом, отшвырнул ее от себя и давай кататься по полу. Ругается на чем свет стоит, руками трясет, ногами дрыгает, как припадочный. А потом как завопит плаксивым голосом:
– Оно электричеством дерется!
Хвала Девятому пророку, дождались мы наконец от Ноя Занозы простых слов, идущих от сердца! Меня на Зяби тоже разок хорошенько стукнуло током, когда я однажды хотел прибиться к дровяной электростанции – кем угодно, хоть истопником, – и сдуру полез куда не следует. Так что состояние Ноя я понимал очень хорошо. А с электростанции меня тогда поперли в три шеи, потому что я, видите ли, любопытный и слишком шустрый, а они не хотели рано или поздно возиться с трупом. Да я и сам там не остался бы: на что мне механизмы, которые не бегают, а стоят смирно и только гудят?
Ной перестал корчиться, встал и на штучку, упавшую на пол, смотрит волком. Я-то сперва испугался, что «Топинамбур» втянет штучку в пол и поминай как звали, – ан нет. Штучка осталась лежать и к полу не приросла. Я, правда, не сразу поднял ее, думал: а вдруг и меня током шибанет? Однако не шибануло. Мне, значит, можно ее держать в руках. А кому еще можно?
Ипату – наверное, да. Как командиру. А Илоне?
На всякий случай я поднес штучку к уху. Ничего не услышал, предмет как предмет. Гладкий на ощупь и чуть теплый. Одно ясно: это не зародыш нового звездолета, во-первых, потому что они не такие, а во-вторых, с чего бы «Топинамбур» вздумал почковаться без приказа? Никогда за ним такого не водилось.
Я все-таки придумал, что делать: мысленно приказал кораблю превратить то кресло, в котором сидела Илона, в изолятор, но плохой, чтобы немножко тока он все-таки пропускал. Тогда Илоне будет не больно, если штучка ударит ее электричеством, но удар дарианка все-таки почувствует. Так и сделал, а потом кинул штучку Илоне.
На этот раз штучка упала ей прямо на колени, Илона взяла ее в руки – и ничего не произошло. Я немного повеселел, хотя пока так и не понял, что к чему. А Илона повертела штучку в руках, поднесла ее к уху и, наверное, как и я, ничего не услышала, а потом нерешительно погладила ее ладонью.
И опять ничего. Илона сидит и тоже не знает, зачем корабль отпочковал от себя кусок, который некоторых бьет электричеством, а некоторым позволяет себя гладить. Ну, кого он бьет, а кого нет, я уже догадался, а вот каково его назначение?
Ничего не придумал – прислонился лбом к стенке, чтобы корабль нашептал мне, зачем он отделил от себя штучку, да только зря. Молчал «Топинамбур». Может, слишком увлекся кормежкой, а может, не захотел разговаривать. Мне, правда, почудилось, что где-то вдали хихикнул светоносный, но мало ли что может померещиться. Для таких, как мы, он вроде бога, а разве боги хихикают? Это попы над ними хихикают втихомолку, а еще больше над паствой, что верит каждой сказке, а богам хиханьки как-то не к лицу.
Гляжу – Илона протягивает штучку мне: возьми, мол, и лицо у нее уже не такое каменное. Ага, думаю, подействовало. Этак она в конце концов простит Ипата, которого, по-моему, и прощать-то не за что. Но Илона, наверное, так не думает.
Я было хотел подойти к ней – всего-то три шага – и взять штучку, я даже встал, но как встал, так и сел. Штучка разделилась пополам. Быстро-быстро. В один момент она вытянулась в этакие песочные часы, в следующую секунду на ладони Илоны очутились уже две штучки размером поменьше первой, ну а в третье мгновение обе штучки подросли и стали того же размера, что и первая. То ли надулись, как кузнечные мехи, то ли, что скорее всего, поглотили сколько-то воздуха, да и достроили себя. То ли еще бывает – «Топинамбур» научил меня не удивляться таким вещам.
Илона ахнула и одну штучку уронила себе на колени, а другую – на пол. Только до пола та не долетела – остановилась в воздухе и вдруг взмыла кверху, где и всосалась в потолок рубки. Снова у нас одна штучка, а не две.
Тут-то до меня и дошло. А Илона держит штучку уже с опаской: а ну как это круглое не-пойми-что задумает втянуться не в корабль, а в нее, Илону?
– Спокойно, – сказал я. – Илона, не трусь. Это подарок тебе… ну и твоей планете. Береги его.
– Подарок?
– Ну да. Должен же Дар хоть иногда не дарить, а получать? По-моему, должен. Вот и светоносные так думают, и «Топинамбур» с ними согласен. Ты заметила, что наш корабль стал лучше, чем был?
Она подумала, кивнула в ответ и слегка передернула плечиками – наверное, вспомнила, как мы недавно удирали от планеты с материком в виде подмигивающего черепа. Хорошо, что не сказала об этом вслух, а то Ной опять ввернул бы про кудрявую собачку. Я искоса глянул на него – сидит мрачный и злой, будто в карты продулся. Ясно, что уже все понял.
– Ну вот, – продолжил я, – теперь и дарианский корабль будет таким же быстрым и прочным. Ты к нему поднеси эту штучку, он ее возьмет, всосет в себя и станет не хуже нашего «Топинамбура». – Тут я снова посмотрел на Ноя и добавил, не удержавшись: – Светоносные знают, кому делать подарки, а кто и сам все достанет…
Ной сжал губы в ниточку и ничего не сказал мне на это. Я почему-то подумал, что он размышляет о вселенской несправедливости: одним все, а другим шиш с маслом да еще электрический удар ни за что ни про что. Ну неправильно это! И куда в такой Вселенной деваться предприимчивому человеку?
Наверное, все это я просто вообразил себе. Чтобы Ной стал задумываться о справедливости и несправедливости? Вот уж вряд ли.
Зато Ипат пришел в себя и даже покряхтел для солидности, а на Илону все-таки старается не смотреть – конфузится.
– А каких потомков теперь будет отпочковывать «Топинамбур» – обыкновенных, как раньше, или улучшенных?
– Наверное, улучшенных, – сказал я. – А почему нет?
– Потому что не обязательно. Возьми и посади семечко манговишни – что вырастет? Дичка вырастет без прививки-то. Жесткая кислятина.
Может, он и прав был – по-фермерски-то. Да только меня все эти сельские дела никогда не занимали.
– А штучка на что? – нашелся я. – Она нам показала, что умеет делиться. Вот тебе и прививка! Сколько понадобится этого… как его… прививочного материала, столько и будет!
Ипат подумал, пошевелил бровями и согласился.
– А если так, – сказал Ной, которому, видно, надоело молчать, – то наша задача усложняется. Вербовать мы теперь должны не кого попало. Была охота отдавать «привитый» зародыш корабля за гроши!
– Ага, – сказал я, – иди поищи богатую планету, еще не включенную в империю! Устанешь искать.
– Есть одна мысль, – молвил Ной с самым загадочным видом.
– Это какая же?
– Недозрелая. Дозреет – поделюсь.
Я не стал настаивать. Уж если Ной собирается делиться с нами зрелыми мыслями и заранее сообщает о недозрелых, то это, по-моему, хороший признак.
А тут и Илона совсем ожила, даже порозовела. Но обратилась все же не к Ипату, а ко мне:
– Ты хочешь сказать, что «Топинамбур» будет передавать свои новые способности только тем кораблям, кому он сам захочет? Включая своих потомков?
– Ага.
– По-моему, это несправедливо!
– Тут дело не в кораблях, а в экипажах, – попытался объяснить я. – Каков народ на планете, таков, в общем, и экипаж. И корабль тут ни при чем, это все светоносные. По-моему, улучшенные корабли получат только те планеты, где живут хорошие люди. Что же тут несправедливого?