иагностики и психокоррекции высшего командного состава космофлота. - Очередная проверка личных качеств,- пожал я плечами.- Мало их было у нас? - Таких еще не было. И потом - психокоррекция! - Но это же не у всех. Ты ведь сам сказал: сначала диагностика, а потом коррекция. Да, проверять будут всех. А чего такого? И пусть проверяют. А вот вмешиваться в деятельность мозга - это уж извини! У нас еще никто не отменял конституцию! А там прямо записано... - Ты думаешь, что если тебе удалось от них избавиться, так и с другими так же будет? Разговор начинал надоедать. Я поднялся. - Пойду я. К шефу еще надо зайти. - Давай. Попробуй разузнать у него про все осторожно. Хотя он, видно, сам ничего не знает. Ведь он тоже - высший командный состав. Я кивнул и вышел в коридор. Сказал так просто, а получилось удачно: мне действительно нелишне было наведаться к Ильичу. Быть может, у него есть для меня хорошие новости. Ильич, как всегда, куда-то опаздывал, о чем он сразу меня предупредил, но я без стеснения прошел в кабинет и просидел у него целых пятнадцать минут - время, за которое он успевал выслушать отчет о пятинедельном полете к Венере и подписать командиру корабля и всем его многочисленным замам и помам кучу сдаточных актов. С первой же секунды он заявил, что я прекрасно выгляжу, поздравил с удачным ходом лечения и понадеялся на скорейшее мое возвращение к активной работе. Руки его при этом совершали самые головоломные движения: собирали бумаги и укладывали в папки на столе, скрепляли друг с другом дела, нажимали клавиши на пульте с правой стороны и делали пометки в блокноте на будущие нелегкие времена. Первые годы такая манера общения сбивала меня с толку, и я никогда не успевал сказать то, что хотел или что должен был сказать. Но теперь я знал, как следует себя вести. Выслушав поздравления и оценив необыкновенную ловкость рук, я отвернулся к окну и посмотрел на глубокое осеннее небо, на ватные облака, парящие в этом небе, а потом сказал Ильичу, что спасибо, дескать, за похвалу, но что никакого лечения "меня" не проводится - ни удачного, ни губительного,- что я предоставлен самому себе, а зловредные эскулапы не подают о себе ни слуху ни духу, но это и хорошо, потому что я не нуждаюсь ни в каком лечении, а пусть лечатся дураки, а мы проживем как-нибудь и без этого! Тогда Ильич перестал на время сучить руками и посмотрел на меня укоризненно. - Вот и всегда ты так,- сказал он очень серьезно.- Люди тебе добра желают, а ты их дураками обзываешь. - Да я ж не их дураками назвал, а тех, которые у них лечатся!- поправился я. Но подобная оговорка понравилась хозяину кабинета еще меньше, и он принялся читать мне целую лекцию о нормах поведения воспитанного человека, об этике и о чем-то там еще, чему я не знаю названия. Я специально спровоцировал его, потому что любил слушать нравоучения этого большого и сильного человека, которые он расточал с наивностью ребенка и с трогательной верой в силу добрых слов. Когда он закончил, я спросил без всякой связи: - А правду говорят, что готовится новая аттестация и что всех не прошедших будут подвергать психокоррекции? Ильич сморщился, настроение его мигом переменилось. - Я сам толком не знаю, но что-то такое готовится. - И как вы к этому относитесь? - Нормально отношусь,- отрезал он и прихлопнул ладонью о стол.- Вот что, Пагин, ты мне одно скажи: долго ты будешь дурака валять? - Что значит - долго? - Я хочу знать, когда пилот Пагин приступит к исполнению своих прямых обязанностей. Когда пилот Пагин явится ко мне в кабинет и доложит по всей форме, что он готов к полетам! - Да я и сейчас могу это сказать,- ответил я, непроизвольно напрягаясь. - Так ты готов к полетам? Несколько секунд я смотрел руководителю в глаза. - Ну конечно готов! Андрей Ильич, о чем вы спрашиваете? Вы же знаете, что это не от меня зависит. - Хорошо! Я позвоню профессору и узнаю, что там и как. А ты пока не расслабляйся. Мы тут "Фараон" к полету готовим. Я буду на капитана подавать твою кандидатуру. - Андрей Ильич!.. - Всё, иди. Не мешай работать.- Он тут же нажал кнопку на пульте и произнес, наклонившись к микрофону: - Запускай! Пропустив в кабинет пять или шесть человек, подмигнув шедшему последним Косте Грохальскому, я вышел за дверь.
В четверг, в двенадцать часов я стоял у развилки дорог и ждал девушку. Снова светило ярко солнце, небо казалось темным и глубоким, и блистало нестерпимым блеском зеркало вод, полыхали красными и желтыми факелами деревья на том берегу, и снова я почувствовал смирение и покой. Даже удивительно, как быстро может меняться настроение человека и как оно зависит от мельчайших, казалось бы, обстоятельств. В руках моих был букет гиацинтов, и я стоял и смотрел не отрываясь вверх по дороге, откуда должна была прийти чудесная девушка, возвратившая мне надежду на счастье. Я так увлекся, что не заметил, как она подошла сзади, со стороны озера, тронула меня за руку. Обернувшись, я увидел ее радостное лицо, озаренное солнечными бликами. Глаза ее смеялись, и в них вспыхивали золотистые искорки, и отражались небо и озеро, и оранжевые деревья на том берегу. Вся она была пронизана солнцем и свежестью, и от нее самой (чудилось мне) исходило сияние, подобное тому, какое видел я на старых иконах вокруг святых. Я до того потерялся, что не мог вымолвить ни слова и даже забыл про букет у себя в руках. - Ну что ж вы молчите?- воскликнула девушка.- Здравствуйте! - Здравствуйте,- отозвался я. Она обошла вокруг и увидела цветы в моих руках. - Ой, какая прелесть! Это вы где нарвали? Я в лесу не встречала таких. - Это не из леса, это из цветочного магазина, специально для вас.- Я протянул букет, и она приняла его двумя руками, прижала к груди и погрузила лицо в лепестки. - Какие чудесные цветы!- сказала она, вдыхая аромат.- Спасибо вам... - Да что ж,- пробормотал я,- цветы как цветы. - А я в лес сегодня ходила,- сообщила девушка. - Вы были сегодня в лесу?- удивился я. - Да, была. Я рано утром пошла. Там так хорошо. Думала, вы тоже придете, но вас не было. Я подосадовал про себя, что не совершил свою обычную утреннюю прогулку. - Ну так что, куда мы теперь пойдем?- прервала мои размышления девушка. - Да куда хотите,- ответил я и сделал широкий жест, словно бы обнимающий целиком всю действительность.- Можно просто погулять, а можно пойти в кафе. Тут недалеко. Хотите, пойдем в кафе? - Хочу,- ответила девушка, и мы отправились в кафе "Снежинка", в котором готовили превосходный кофе и подавали фруктовое мороженое тридцати шести сортов. В кафе оказалось сумрачно и безлюдно: лилась из запрятанных куда-то динамиков приятная музыка, обволакивающая сознание и уносящая в прекрасные дали. Мы прошли между круглых столиков из полированного черного стекла, мимо бархатных портьер, закрывающих окна, мимо динамиков, которых никто и никогда не видел, и сели в темном углу, буквально на ощупь найдя мягкие сиденья. - Как здесь чудесно!- проговорила девушка. - Да,- согласился я,- мне тоже нравится. Я сюда захожу иногда. Нечасто... но теперь, надеюсь, буду приходить чаще,- сказал и украдкой посмотрел на спутницу. Со мной происходило что-то странное. Никогда я не изъяснялся с женщинами таким замысловатым языком. Мне не было нужды на что-то там намекать, обнадеживать и вилять среди прямых и ясных, как солнечный луч, понятий. Бывало обычно наоборот, мои нечастые собеседницы вовсю пользовались эзоповым языком, а я досадовал про себя на их вычурные признания и вполне ясные в своей тайной сути намеки. И вот я сам заговорил подобным языком, сам оказался в положении человека, не смеющего прямо высказать свои намерения. Занятый подобными размышлениями, я не заметил подошедшего официанта. - Андрей, что ты будешь заказывать?- обратилась ко мне Ирина, и я так смешался, что сразу забыл названия всех блюд. "Она назвала меня по имени! Она сказала мне ты!" - А ты... что ты хочешь? - Мне все равно. Заказывай на свой вкус. Я выпрямился в кресле. - Тогда вот что. Принесите два шоколадных мороженых со сливками и два кофе "глясе". Официант ушел, и возникла неловкая пауза. Но девушка снова пришла мне на помощь. - Ты был вчера в Управлении?- спросила она. - Да. А откуда ты знаешь? - Я видела тебя. - Видела? - Ну конечно. Я ведь тоже там была, после обеда. - Здорово,- обрадовался я.- А к кому ты ходила? - Я была в службе комплектации. - Вот как? И что тебе сказали? - Меня, кажется, берут на "Фараон". - Тебя берут на "Фараон"? Это точно? - Точно. Вчера я получила последнее согласование. Через три недели старт. - Но ведь "Фараон" - это же мой корабль! То есть я хотел сказать, что я на нем летал. - Вот и чудесно. Значит, мы полетим вместе. Потому что они еще не назначили командира. Они говорили о каком-то Пагине. Ты не знаешь такого? В это время прибыл официант с кофе глясе и с мороженым, и я должен был сделать добрый глоток холодного напитка, чтобы немного прийти в себя. Сразу столько новостей обрушилось самым неожиданным образом, что голова пошла кругом. Девушка взяла золотую ложечку и принялась за мороженое. Она казалась очень спокойной. - Пагин - это я, и мне бы очень хотелось полететь на "Фараоне",- произнес я, вздохнув.- Но дело в том, что меня отстранили от полетов. Правда, вчера мне сказали, что мою кандидатуру будут предлагать на место капитана. Но это вряд ли пройдет. Дело в том, что я не могу пройти тест на психологическую устойчивость. - А что это за тест? - Да, в общем-то, ерунда. Я и сам толком не знаю. Врачи говорят, что у меня развивается комплекс вины. То есть тут не в этом только дело. А дело в том, что у меня погибла жена двенадцать лет назад, и я никак не могу ее забыть. Поэтому я не могу пройти тестирование. Так они объясняют. Девушка помолчала. - Но что плохого в том, что вы не можете забыть свою жену?- спросила она, снова переходя на "вы". - В этом нет ничего плохого,- ответил я,- и никто меня и не обвиняет. Но я не могу пройти тест на психологическую устойчивость, и меня из-за этого отстранили от полетов. - Странно,- проговорила она. Чашечка с шоколадным мороженым стояла пер