– Здесь неподходящее место, чтобы ждать, – говорит алтай. – Нет еды. Нет кумыса, нет хороших юрт. Нет женщин! – он принужденно улыбается.
Чао улыбается в ответ.
– А где все это есть? – спрашивает он.
– До лучшего места шесть дней. У нас есть готовые стоянки для вас на каждую ночь. В шести днях пути есть хорошее место у реки, там вы встретитесь с Ван’йэнем, военачальником. Обсудите. Он уже быстро скачет туда.
Чао хорошо помнит карту. Шесть дней пути от побережья – это разумное расстояние. Тому, другому, предстоит более долгий путь.
– Мы будем ехать четыре дня, – говорит он. – Пошлите человека вперед, чтобы там приготовили лучшую еду и женщин. Я подожду вашего военачальника в юртах в четырех днях пути отсюда.
Командир алтаев несколько мгновений колеблется, затем кивает.
– Будет сделано, – говорит он. Он снова улыбается. – Для вас есть женщины цзэни. Самые красивые из всех.
– И кумыс? – спрашивает Лу Чао. Это шаг навстречу.
– Всегда кумыс, – отвечает алтай. – Кумыс сегодня вечером, для вас и для меня!
Чао опять кивает. Он поворачивает коня под высоким небом, которое помнит. Они снова пускаются в путь. Трава очень высокая, в ней растут полевые цветы и жужжат пчелы. Они вспугивают мелких животных, когда проезжают мимо. Он видит крупных рогатых животных вдалеке, их много. Парят и кружат в небе ястребы, а позже одинокий лебедь летит следом за ними к солнцу, которое уже садится.
Военачальник Ван’йэнь ничего не сказал о том месте, где они встретились. Словно лишняя езда для него ничего не значит, и не стоит тратить слов на ее обсуждение и мыслей на ее оценку.
Этот человек не говорит по-катайски, они разговаривают через переводчика, того же самого. С самого начала, с первого взгляда, до первых произнесенных слов, тревога Чао за исход этой миссии только усилилась. Этот человек слишком жесткий, слишком уверенный. Он не просит помощи ради освобождения племени от гнета сяолюй, лежащего бременем на степях. Он нетерпелив, уверен в себе, умен. Чао видит, как он его оценивает, точно так же, как он сам оценивает вождя алтаев.
С ним в юрте только его племянник. Ван’йэнь сидит напротив с переводчиком. Женщина, одна из цзэни (их женщины более привлекательны, чем он ожидал), подливает кумыс, когда чашки пустеют. Чао пьет медленно, не обращая внимания на то, как быстро его собеседник опустошает свою чашку.
Это переговоры, а не вечеринка. Ему позволено проявлять сдержанность. Это кажется ему правильным.
В данном случае это, по-видимому, не имеет значения. Предложение Ван’йэнь высказал сразу же, напрямик, и не желает уступать. «Нетерпеливый», – снова думает Чао.
Катаю предлагают четыре провинции из Четырнадцати. Не самых значительных, к северу от Ханьцзиня, а на западе, за тем, что осталось от Синаня, и только в том случае, если Катай завоюет Южную столицу сяолюй и отдаст ее алтаям. Это первое условие. Второе – оттуда они вместе отправятся на северо-запад, чтобы взять Центральную столицу. Если это будет сделано, четыре префектуры вернут Катаю.
Весь шелк и серебро, которое присылают весной и осенью, будут продолжать присылать – алтаям.
Каган алтаев Янь’по будет называться императором алтаев, когда падет Центральная столица. Его не будут называть племянником катайского императора. Они будут младшим братом и старшим братом.
Лу Чао не ожидал, что этот человек разбирается в дипломатических символах. Он быстро вносит мысленные поправки.
– Если вам это подходит, – говорит переводчик, – мы свяжемся по морю и организуем встречу наших всадников и вашей армии у Южной столицы следующей весной. Вам это подходит?
Военачальник пьет. В его глазах ничего невозможно прочесть, кроме того, что он сам хочет показать: полную и непоколебимую уверенность. Откуда такая уверенность у всадника, родившегося там, где родился этот человек? Что это говорит о его племени?
Лу Чао осторожно отвечает, самым серьезным тоном:
– Не подходит. Передайте это вашему кагану или обдумайте сами прямо сейчас. Мы не рыщем по степям для того, чтобы помочь одному племени победить другое. Тысячу лет и даже больше Катай видел, как возвышаются и падают племена на степных землях. Мы остались.
Он делает паузу, чтобы переводчик не отставал.
Ван’йэнь смеется. Он смеется.
Он снова пьет. Вытирает рот. И говорит, явно забавляясь.
– А что такое ваши династии, царства и восстания, как не племена, возвышающиеся и падающие? – передает его слова переводчик. – В чем разница?
Это вопрос унизителен, он говорит о невежестве. Чао вдруг хочется прочесть стихи Сыма Цяня, Хан Чуня, своего брата, свои собственные и сказать: «Вот в чем разница, ты, пропитанный кумысом варвар». Ему хочется привести в пример фарфор из Шаньтуна, пионы в Еньлине, парки и сады Ханьцзиня, музыку. Ему хочется оказаться дома.
Он переводит дух, ничем не выдавая своих чувств. И медленно произносит:
– Возможно, когда-нибудь вы приедете к нам в гости и узнаете ответ на свой вопрос.
После перевода его ответа Чао кажется, что он что-то видит на лице военачальника. Тот снова пьет. Пожимает плечами, произносит одно слово.
– Возможно, – говорит переводчик.
Лу Чао быстро соображает. И говорит:
– Вы уполномочены менять свои условия? Или вы должны вернуться к вашему кагану? Я не буду ждать так долго. Если вам нужно вернуться обратно, с вами встретится другой человек, возможно, в конце лета.
Он ждет, пока договорит переводчик. Потом прибавляет:
– Но за помощь наших армий, за подарки вашему племени, когда оно провозгласит себя империей, за наше руководство во время этой трудной перемены мы потребуем Четырнадцать префектур.
Он делает паузу, бросает кость, хотя, может быть, это больше, чем он может предложить:
– И мы можем обсудить, какой статус и какую степень родства ваш император будет иметь в Катае. Император Вэньцзун славится своей щедростью.
Военачальник смотрит ему в глаза. Если бы он действительно поступал, как поступила бы женщина, так думает Лу Чао, он бы сейчас отвел взгляд. Но бывают моменты, когда его аналогия становится неточной. Он сейчас – это Катай, который сидит здесь, он – империя с более чем тысячелетней историей, и не должен опускать глаза перед дерзким взглядом степного всадника, за спиной у которого никогда не было ничего, кроме травы и стад.
Иногда приходилось менять свою роль в ходе встречи.
Военачальник быстро вскочил. Лу Чао остался сидеть, скрестив ноги; рядом с ним чашка, у него за спиной молчащий племянник. Чао позволил себе улыбнуться, приподняв брови. Ван’йэнь заговорил, в его голосе впервые слышался намек на смущение. Чао ждал.
Переводчик сказал:
– Военачальник будет говорить с каганом и его братом. Невозможно, чтобы мы отдали столько земли. Вы ее потеряли давным-давно. Время назад не поворачивает. Небесный бог не так устроил землю. Может быть, пять или шесть из четырнадцати. Братья поговорят с каганом. Мы пришлем к вам всадников до конца лета.
– Всадников? Мимо Южной столицы?
Ван’йэнь покачал головой, снова развеселившись, когда ему перевели ответ.
– Военачальник говорит, что алтаи легко минуют стражников сяолюй и приедут к вам. Он говорит, что вся равнина к северу от Ханьцзиня открыта для всадников.
«Это говорит о многом», – подумал Лу Чао.
Он встал. Сидящий имеет определенное преимущество перед собеседником, но не тогда, когда приходится запрокидывать голову, чтобы его увидеть.
– Равнина открыта и в сторону севера тоже, – тихо произнес он. – Любопытная ситуация, правда?
Мгновение, перевод, потом военачальник рассмеялся. И что-то сказал, широко улыбаясь. Переводчик произнес:
– Уважаемый Ван’йэнь говорит, что посол хороший, веселый человек. Он будет есть и пить с вами сегодня вечером, поедет к кагану завтра. Он также говорит, что алтаи уничтожат сяолюй, с Катаем или без Катая. Это предопределено, и это произойдет.
Лу Чао поклонился. Он был представителем империи, а империя – это цивилизация. Его племянник сделал то же самое. Они вышли из юрты на утренние просторы необозримой степи, простирающейся во все стороны так далеко, что это вызывает страх – словно ей нет конца.
Позже они пили и ели. Ночью он занимался любовью с женщиной цзэни. Когда она ушла по его требованию, он лежал без сна и размышлял, стараясь обрести ясность мысли после слишком большого количества выпитого кумыса.
У него еще будет время все это обдумать по пути на восток на корабле, идущем на юг, до того, как он явится к императору на Троне Дракона в Ханьцзине.
Он уже знает, что скажет ему.
Он всю жизнь говорит то, что считает правильным. Его за это отправляли в ссылку, три раза, не один раз ему грозила казнь.
Это может случиться даже в цивилизованной империи.
Глава 14
Вторым человеком в Катае, узнавшим подробности того, что произошло в степи, был только назначенный командующим пятью тысячами солдат Жэнь Дайянь.
Это не было случайностью. Он уехал на северо-запад вскоре после назначения и тщательно собирал все сведения, какие только мог, в окрестностях торгового города Шуцюянь, тайком переправившись через Золотую реку на земли сяолюй.
Было тревожно и странно находиться в одной из Четырнадцати префектур, среди вожделенных рек и гор.
Шуцюянь, стоящий неподалеку от реки, неподалеку от Стены, начиная со времен Второй династии был важным городом. Все семейства, которые основали Катай и правили в нем, когда-то пришли с севера.
Город стал значительно меньше и теперь оказался на границе империи. Река здесь служила границей с сяолюй. Одна из потерянных префектур лежала на другом берегу, орошаемая рекой, под властью варваров.
Не составляло особого труда перебраться через реку, так как почти все люди, живущие здесь на землях варваров, были катайскими фермерами. Ими правили из степей, налоги они платили северу, но оставались катайцами. Поэтому Дайянь мог раствориться среди них, если заплетет волосы так, как предписано живущим здесь катайцам.