Он смотрит ей в глаза.
– Управляющего зовут Коу Яо.
Шань кивает.
– Да. Так как же Коу Яо? Они тоже ждут того, что случится?
Он машет рукой, стараясь сделать этот жест небрежным.
– Я решил отправить их на юг, в поместье моей матери. Это было разумно.
Это было разумно. Она в упор смотрит на него. К ней приходит понимание, озарение.
– Знаешь, что я думаю? – спрашивает она.
Ци Ваю удается слегка улыбнуться.
– Ты мне скажешь, надеюсь.
– Я думаю, тебе не хочется оставлять коллекцию. Поэтому ты остаешься. Поэтому мы остаемся. Ты не хочешь ее потерять. Если для них разумно было уехать, то и для нас тоже!
Он бросил быстрый взгляд на свое самое новое сокровище, на воина из гробницы возле Шуцюяня. Он такой древний, он – история Катая, одно из ее свидетельств.
Вай опять пожимает плечами, стараясь казаться спокойным.
– Я бы наверняка не доверил никому другому заботу о ней, – говорит он.
Гнев Шань внезапно уступает место печали. Странно, как быстро может испариться ярость. Захлестнуть тебя, а потом исчезнуть. Дует ветер, над головой быстро летят облака, шумят деревья. Гуси летят на юг, она видит их каждый день.
Она тихо произносит:
– Вай, ты же понимаешь, что даже если твой отец прав, если речь пойдет о выплате варварам какой-то огромной дани, они заберут твою коллекцию. Всю коллекцию.
Он несколько раз моргает. И отводит взгляд. Он выглядит совсем юным. Она понимает, что его ночи полны таких картин, мучительные ночи.
– Я им не позволю, – отвечает ее муж.
В тот же день, ближе к заходу солнца, Линь Шань, дочь Линь Ко, жену Ци Вая, вызывают во дворец. Она не была там с лета.
Император находится не в саду. Холодно, дует сильный вечерний ветер. Шань переоделась в свое лучшее сине-зеленое платье, снова надела серьги матери. Платье облегает фигуру, оно закрытое до самой шеи, вполне скромное. Сверху она надевает отделанную мехом накидку. Те, кого за ней прислали, говорят, что она должна немедленно отправиться с ними во дворец, но они так всегда говорят. Она не стала торопиться, переоделась и убрала волосы. Заколола их шпильками, разумеется (она ведь замужняя женщина), но совсем не по придворной моде.
Она не из тех женщин, которые должны выглядеть красивыми, когда их вызывают.
Стражники ведут ее по длинному коридору, соединяющему поселок с дворцом. Дует резкий ветер, когда они пересекают один внутренний двор, а потом второй. Она прячет кисти рук в рукавах. Ее бьет дрожь. Она думает о песнях. Он захочет послушать песню. Поэтому он ее и вызвал.
Она понятия не имеет о том, в каком император сейчас настроении, о чем он думает. Знакомы ли Сыну Неба те же страхи, что и обычным людям? Тем людям, чьи крики она слышит у стен поселка, и которые, как ей известно, сейчас бегут из города в этих холодных сумерках?
Вэньцзун ждет ее в комнате, которую она раньше не видела. Она такая красивая, что дух захватывает. Тонкая, не подавляющая красота. Великолепные резные кресла и столы из сандалового дерева, широкий диван из розового дерева и зеленые с золотом шелковые подушки, в воздухе витает аромат розового дерева.
В красно-белых фарфоровых вазах на столах стоят цветы (свежие цветы даже холодной осенью). Столы сделаны из слоновой кости и алебастра, бело-зеленого. Дракон из нефрита. Горят лампы и три очага для тепла и дополнительного освещения. На полках – книги и свитки, рядом письменный столик с принадлежностями для письма. Писчая бумага, видит Шань, из самого светлого, кремового шелка. В комнате шесть слуг и шесть стражников. Еда лежит на длинном столе у одной стены. Есть чай, греется вино. «Это, возможно, самая красивая комната в мире», – думает Шань. Ей очень грустно.
Эта комната меньше официального зала приемов, ею, очевидно, Вэньцзун пользуется для своих тихих удовольствий. Его картины украшают стены. Иволги, бамбук в листьях, цветущий персик, цветы изображены так тонко, что, кажется, они дрожат под залетевшим в комнату ветерком. На шелке каждой картины написаны стихи, каллиграфией самого Вэньцзуна. Император Катая – мастер создавать такие вещи.
Его город, его империя подвергаются нападению жестоких завоевателей на конях, с луками и мечами, злых и голодных, чующих слабость. Людей, для которых эта комната, ее история, ее важность не значат ничего, или почти ничего.
Какое значение могут иметь для них превосходно нарисованные весенние цветы персика? Или старая поэма Чань Ду рядом с этой картиной, написанная таким элегантным почерком, что слова словно выточены из золота или нефрита?
«Что будет потеряно, если будет потеряно это?» – спрашивает себя Шань. Она чувствует, что заплачет, если не будет держать себя в руках.
Император одет в простые красно-желтые одежды и верхнюю накидку, к волосам приколота мягкая черная шляпа. Он сидит в широком кресле, не на троне. У него под глазами круги. Ему еще нет пятидесяти лет.
С ним здесь два сына. Наследник, Чицзу, и еще один сын, она не знает, какой. У императора столько принцев и принцесс, детей от разных матерей.
Чицзу выглядит сердитым. Младший брат выглядит испуганным.
Император спокоен и задумчив. Шань ищет глазами первого министра, Кай Чжэня. Она считает его своим врагом, однако слишком мало для него значит, и министр об этом не знает или ему все равно. Его здесь нет. Это не государственное помещение.
Император Катая смотрит на нее, пока она совершает обряд коленопреклонения. Она выпрямляет спину и кладет ладони на колени. На мраморном полу выложены нефритом изображения драконов и фениксов, и маленькие кусочки нефрита лежат на круглых столиках возле кресла императора. Он держит в руке желтую фарфоровую чашку. И по глоточку пьет из нее чай. Ставит чашку на стол. И говорит:
– Госпожа Линь, здесь есть пипа. Спойте мне песню, пожалуйста. Музыка согревает холодную ночь, – это старая пословица.
– Милостивый повелитель, есть столько певиц лучше меня. Разве не лучше позвать одну из них…
– Ваш голос нам приятен, и ваши слова тоже. Мы не расположены сегодня приглашать артистов.
«Тогда кто же я?» – думает Шань. Но она понимает. Она – поэт, автор песен, не специально обученная певица или танцовщица, но ему нужны именно слова, а не искусное пение изящных исполнительниц.
Какие именно слова? Всегда трудно выбрать. Какие слова подходят для холодного осеннего вечера, когда их армия разбита и алтаи приближаются, а в Ханьцзине царят ужас и хаос?
Она чувствует груз ответственности, чувствует свою несостоятельность.
Император смотрит на нее. Он опирается локтем на высокий подлокотник своего кресла. Он высокий, красивый, стройный мужчина – как и его каллиграфия. Он говорит:
– Вас не просят отразить это время, госпожа Линь. Только спеть песню.
Она снова кланяется, прижимаясь лбом к мраморному полу. Иногда легко забыть о том, как он умен.
Слуга приносит ей пипу. Она украшена изображением двух летящих журавлей. В одном из очагов падает сгоревшее полено, рассыпая искры. Младший принц бросает в ту сторону быстрый взгляд, словно испугавшись. Тут она его узнает. Это тот, которого люди любовно прозвали «принц Цзэнь», так звали героя давних времен. Восьмой или девятый сын, она не помнит. «У него не особенно героический вид», – думает Шэнь.
«Не просят отразить это время».
«А кому это под силу?» – думает она, но не говорит вслух.
– Милостивый повелитель, примите скромное подношение. Это «цы» я написала на мотив песни «Ручей, где стирают шелк».
– Вам действительно нравится эта мелодия, – слегка улыбается император Катая.
– Нам всем она нравится, мой господин, – она настраивает пипу, откашливается.
Я, на балконе стоя, вниз гляжу
На бронзу древнюю, что украшает двор
Вокруг фонтана. Ветер прилетел,
Предвестник вечера. Над головой моей
Косяк гусей нацелился на юг.
И листья тихо падают в фонтан.
Один, потом другой, потом еще…
На горы тучи медленно сползли.
И где-то вдалеке пролился дождь.
Здесь под рекой из звезд родится тьма,
Потом луна над крышами встает,
И тени от ветвей ложатся вниз.
И не могу я сделать так, чтоб лист
На землю с дерева печально не слетал!
Один, потом другой, потом еще….
Когда она закончила петь, воцарилось молчание. Оба принца смотрят на нее во все глаза.
«Странно», – думает она.
– Еще одну, будьте любезны, – говорит император Катая. – Не об осени. Не о падающих листьях. Не о нас.
Шань моргает. Неужели она ошиблась? Снова? Она перебирает пальцами струны, пытаясь думать. Она недостаточно мудрая, чтобы понять, что ему нужно. Как ей понять ее императора?
Она говорит:
– Эта песня на музыку песни «Благоухающий сад», которую мы все тоже любим, мой повелитель, – она поет, хотя для этой песни нужен голос большего диапазона, чем у нее, потом исполняет третью песню, о пионах.
– Это было очень хорошо, – говорит император после паузы. Он долго смотрит на нее. – Передайте, пожалуйста, от нас привет придворному Линь Ко. Теперь мы разрешаем вам вернуться домой. Кажется, в музыке много уровней печали. И для вас, и для нас.
– Мой повелитель, – говорит Шань. – Мне очень жаль. Я…
Вэньцзун качает головой.
– Нет. Кто поет о танцующих или о смеющихся чашках вина в такую осень, какой стала эта осень? Вы все сделали правильно, госпожа Линь. Мы вам благодарны.
К ней подходит слуга и берет пипу. Шань провожают назад тем же путем, каким она пришла. Во дворах стало еще холоднее. Луна восходит прямо перед ней, как в ее песне.
Отец ждет ее дома, на его лице отражается тревога, сменившаяся облегчением, когда она входит в дом.
Позднее в ту же ночь в поселок императорского клана приходит известие, что император Катая отрекся от трона с печалью и стыдом.
Он назвал императором своего сына Чицзу, надеясь, что алтаи расценят это как жест раскаяния за то высокомерие, которое было проявлено по отношению к ним.