– Условия, которые, как нам известно, мы не сможем выполнить. Мы разграбим наш город, настроим один дом против другого, слуг против хозяев, казним людей за спрятанные браслеты, а всадники все равно придут, когда это будет сделано. И, милостивый повелитель, мы знаем, что еще они потребуют. Мы все знаем.
– Скажите это, – потребовал император Катая. Это было несправедливо, но ведь императору нет необходимости быть справедливым.
И поэтому Дайянь сказал. Он высказал одну из тех мыслей, которые не давали ему спать по ночам. Он повысил голос, стараясь, чтобы он не дрожал.
– Варвары назначат цену за наших людей. За ремесленников и художников. Они превратят их в рабов, закуют в цепи и погонят на север. Многие умрут по дороге. Если они заберут многих, то смогут позволить себе потерять часть из них. Как своих коней, – в голосе горечь, нужно быть осторожным.
– Каждый человек, – произнес император Чицзу, – в долгу перед государством. Ни один живой человек не освобожден от бремени.
Дайянь несколько секунд смотрел на него, потом опустил глаза.
– Мой повелитель, они также назначат цену за наших женщин. Как за рабов, чтобы забрать их себе. Столько-то за служанку, столько-то за куртизанку, – он замолчал, потом заставил себя продолжать: – Столько-то за воспитанную женщину, за женщину из клана императора, за придворную даму. За жен и дочерей. Большую цену за принцессу. За ваших сестер. Они будут цениться очень дорого.
Слышен был только огонь в очагах.
– У женщины, – в конце концов произнес император все еще спокойным голосом, – также есть долг перед государством. Мы… наши предки и раньше отправляли женщин на север, принцесс выдавали замуж.
– Тысячами, мой повелитель? Рабынями? – он повысил голос.
– Осторожнее, командир Жэнь! – воскликнул первый министр. – Не забывайте, где вы находитесь.
– Я хорошо понимаю, где нахожусь! – резко ответил Дайянь. – Я нахожусь в тронном зале Катайской империи, которая является центром мира.
Чицзу смотрел на него в упор. Он был ниже ростом, чем его отец, и сидел, сгорбившись, в огромном кресле, словно придавленный тяжестью.
– Центром мира, – повторил он. – И что, вместо того, что вы нам описали, командир, вы бы хотели, чтобы мы сделали?
Он знал, что он хочет сказать. Он пришел сюда, зная это.
– Я бы хотел, чтобы мы сражались, славный повелитель.
Раздался шепот, в основном полный страха.
– Великий император, – продолжал Дайянь, – Ханьцзинь – это не весь Катай. То, что происходит здесь, определит то, что произойдет по всей империи в будущем. Если мы бросим вызов, мы высечем искру. Воспоминание о мужестве. Варвары далеко от дома, они не любят вести осадные войны. И вскоре они услышат о беспорядках у них за спиной на севере, а их армии здесь, а не в степи, где они должны удерживать земли, только что захваченные у сяолюй.
– И откуда вам это известно? – это спросил первый министр хриплым голосом.
– Это знает любой хороший солдат, – ответил Дайянь. Он наполовину солгал, пытаясь заставить себя поверить, что это правда. – Власть в степи нужно защищать. Иначе ее отнимут. Алтаи могут легко потерять то, что потеряли сяолюй! Другие племена не любят их, а только боятся, и только в их присутствии. За их спиной начнутся сражения. Можете быть уверены.
Молчание. Он настаивал.
– А наш народ… если мы покажем ему хороший пример, он тоже будет сопротивляться. Численность нашего народа – больше ста миллионов человек, великий повелитель! Речь идет не только о наших жизнях, о нашем времени, повелитель, – он опустил глаза. Он готов был расплакаться. «Это усталость», – сказал он себе.
– И чего же вы хотите? Мы отошлем то, что у нас есть сейчас, и скажем: это все, идите домой? – лицо императора было напряженным. Резким.
Дайянь поднял голову.
– Мой повелитель, ваши командиры предлагают нечто иное. Мы пошлем сокровища, да. Но скажем им, что собираем еще. Мы будем держать их здесь, в ожидании. Ханьцзинь холодный и голодный, но большая часть из нас сможет выжить, если тщательно рассчитать паек. Мы продержим алтаев здесь зимой, сколько сможем, без боя.
– А потом?
– А потом мы выйдем на бой, мой повелитель. Половина армии может подойти сюда от Еньлина. Гонцы смогут пробраться к ним сквозь кордоны. Почтовые птицы могут миновать стрелы, если выпустить их ночью. Я знаю своих офицеров на западе. Они все это время собирали войска, разбитые у Синаня. Мы все еще не отдали Еньлин, мой повелитель! Мы можем послать сюда большую армию, а те, кто здесь, вырвутся из ворот, когда подойдет эта армия. Мы можем…
– Нет, – произнес император Катая, а потом повторил: – Нет. – Удивительно, как категорично может звучать голос, когда он раздается с трона.
Глава 22
Два стражника сопровождали Дайяня, когда он вышел из тронного зала Катая. Выйдя из двойных дверей, они шли через коридоры и прихожие, пустые, если не считать других стражников, а потом подошли к большим дверям, которые им открыли и выпустили их в зиму.
Он стоял на верхней площадке широкой лестницы и смотрел вниз на дворцовую территорию. Было ясное утро, солнце сверкало на снегу, запорошившем землю. Перед ним раскинулась огромная площадь, с трех сторон окруженная строениями. Дворец был спроектирован для великолепия, власти, величия, он должен был внушать благоговение.
Четыре стражника вышли справа. Прежняя пара отсалютовала и повернула обратно. Салют не произвел на Дайяня впечатления, но это были не его люди.
Новые стражники повели его дальше. Он все еще ощущал горечь. Он молчал, они тоже. Они спустились с лестницы, прошли мимо каменных драконов у подножия, пересекли площадь под резким ветром и синим небом. Снежная поземка неслась над землей. Через искусственные ручьи были перекинуты изогнутые мостики. Он видел, что вода замерзла. Вспомнил зимы на болотах, давным-давно.
Они повели его вверх по лестнице в следующее здание, а не по извилистой дорожке вокруг него. «Чтобы укрыться от ветра», – подумал он. Он ошибался.
Как только они вошли внутрь, один из его сопровождающих остановился.
– Вас просят войти, – сказал он и показал рукой.
Слегка приоткрытая дверь. Кроме них, никого не было. Это здание предназначалось для церемоний, для обрядов Священного пути. «Все священнослужители – те, что не сбежали, – вероятно, собрались в одной комнате, где горит очаг», – подумал Дайянь. Здесь, наверное, раньше находились дорогие предметы. Их увезли, собрали для алтаев.
Ему пришла в голову мысль отказаться, но у него не было причин это делать. Он понятия не имел, кто захотел встретиться с ним здесь. После того, что только что произошло, это не имело значения. Их курс был определен, как движение звезд.
Дайянь вошел в полуоткрытую дверь. И попал в комнату, во внутренний зал, довольно темный, лампы здесь не горели. Он закрыл за собой дверь.
Он огляделся, глаза его привыкли к темноте, и тогда он быстро опустился на колени – три поклона и потом еще три – и остался стоять на коленях на пыльном полу.
– В этом теперь нет необходимости, – сказал отец-император Катая. – Встаньте, пожалуйста, командир Жэнь. Мы… я хочу поговорить с вами.
Они были совершенно одни. Дайянь старался контролировать дыхание. Его сердце быстро билось, несмотря на то, что перед ним был человек, чье пренебрежение делами мира – наряду со всем остальным – ввергло их в это состояние дрожи, голода, с захватчиками у ворот.
Но так не следует думать об императоре.
Вэньцзун сидел в кресле посреди почти пустой комнаты. Два длинных, голых стола вдоль стен. Ничего не висит на стенах, ничем не покрыт пол. Он кутался в меха, и у него на голове была шапка с отворотами, прикрывающими уши. В очаге огонь не горел.
Мелочи: Дайянь потом долго помнил, каким неправильным ему это казалось – то, что он находится в комнате с человеком, который прежде был Сыном Неба, и то, что в этой комнате так мало мебели, и что все сокровища унесли, и не горит огонь холодной зимой.
Вэньцзун выглядел так же, как в те два раза, когда Дайянь приходил к нему: один раз, чтобы получить повышение по службе за то, что спас жизнь одной из любимых императором поэтесс, автора песен, и потом когда принес ему известие о дереве, выкопанном на кладбище знаменитого семейства.
Пристальнее вглядевшись в полумрак, он увидел, что впечатление, будто он не изменился, было ложным – его вызвало, прежде всего, почтение. Вэньцзун выглядел таким же измученным и угнетенным, как… ну, как они все.
«Я должен его ненавидеть», – подумал Дайянь. Но не ненавидел. Не мог.
– Для меня это великая честь, светлейший повелитель, – произнес он.
Вэньцзун дернул головой.
– Для этого нет никаких оснований теперь, – ответил он. – Мой статус ничего не значит. Я ничего не значу. Встаньте, прошу вас.
Дайянь встал. Прочистил горло.
– Вы удалились, чтобы помочь своему народу. Это кое-что значит.
– После того, как ничем не смог его защитить? Нет. Мне не следует жить, мне слишком стыдно.
Дайянь опустил голову. Он понятия не имел, что сказать.
– Я предложил сдаться. Взять с собой первого министра и пойти в лагерь варваров. Пусть они увезут нас на север в знак раскаяния, признания нашей ответственности.
Дайянь поднял глаза.
– Они не уйдут, мой повелитель. Пока не заберут все, что у нас есть.
– Я знаю, – ответил человек, который построил Гэнюэ, дал разрешение на создание сети «Цветы и камни». Который, вероятно, не имел ни малейшего представления о том, как они снабжали его любимый сад. И который должен был это знать.
– Я пытался сказать об этом императору Чицзу, – сказал Дайянь. – Если варвары решили забрать из Ханьцзиня все, нам нет смысла прислуживать им. Нужно заставить их сразиться с нами, чтобы получить то, чего они хотят.
– И оставить воспоминание о Катае. Я вас слышал. Поэтому я здесь.
– Вы были в тронном зале, мой повелитель?
– За ширмой. Старая уловка. Были времена, когда пользующаяся доверием императрица скрывалась там, чтобы потом дать совет.