— Том, на вашем этаже убирает Эдди Лавджой. Он немой и почти глухой.
— Гм? Значит, больше не немой.
Они переглянулись.
— Какого результата вы хотите сегодня достичь? — спросил Киндл. — Один на десять тысяч… Придут человек пять, если вообще придут. Может, шесть-семь, если считать жителей Кус-бей и Пистол-ривер. Короче говоря, жалкая горстка. Какой смысл в этом собрании?
— Смысл в том, — ответил Мэтт, — чтобы спасти Бьюкенен.
— Мэттью, наш мир захватили. — Скривившись, Киндл поерзал в кресле. — Весь мир, мать его. С оглядкой на это, как вы предлагаете спасти один жалкий городишко?
— Не знаю. Но я твердо намерен это сделать.
Прогноз Киндла оказался пессимистичным, но не слишком. К восьми пятнадцати собралось восемь человек: шесть из Бьюкенена, двое с окрестных ферм.
Один на десять тысяч? В самом деле?
Мэтт решил, что это возможно. Он припомнил, что такое соотношение было у страдавших боковым амиотрофическим склерозом, также известным как болезнь Лу Герига. Во всем округе Морган, включавшем Бьюкенен и три городка поменьше, было двое больных с этим диагнозом.
Если цифры были верны, получалось, что появление восьми человек стало наградой Мэтту за труды. Он поместил объявления в «Обсервер», расклеил листовки, даже выкупил несколько минут эфира в новостях на местном радио. С радио возникло больше всего проблем: никто не мог подобрать вежливых определений, чтобы различать людей и тех, кто недавно стал бессмертным.
— Черт побери, доктор Уилер, мы все люди, — настаивал директор радиостанции.
Может, так оно и было. Так или иначе, даже в местных новостях о Контакте почти не упоминали. Либо это событие было слишком неожиданным и влекло за собой последствия, которые невозможно было объяснить, либо бессмертные коллективно все поняли. С помощью экстрасенсорики, как говорил Киндл.
В итоге новостной отдел остановился на громоздком и витиеватом объявлении: «Те, кого не убедило предложение, полученное всеми в последнюю пятницу августа, приглашаются на собрание, которое состоится вечером двадцать восьмого сентября в кабинете сто шесть Региональной больницы Бьюкенена. За подробностями обращайтесь к доктору Мэттью Уилеру».
За этим следовали его домашний и рабочий телефоны и шесть секунд тишины, после которых начался прогноз погоды.
Мэтт был признателен за то, что его объявление пустили в эфир, но уже начал подозревать, какие сложные, полные недопонимания переговоры его ждут. Он надеялся предугадать любые неурядицы и по возможности предотвратить их.
Ради Бьюкенена. Ради себя, Тома Киндла и остальных восьми смятенных душ, замерших в ожидании его речи.
Он откашлялся и представился. На кафедре он ощущал себя не в своей тарелке. Мэтту приходилось часто посещать собрания — экзамены, заседания врачебного совета, совещания персонала. Ему это не нравилось. По мнению Мэтта, собрания были лишним поводом выпить кофе, повысить свою репутацию и увильнуть от работы. Но теперь выбора не было. Он даже притащил из кафетерия громадную серебристую кофеварку, которой уже воспользовался Том Киндл. Том поглядывал на Мэтта терпеливо, с предвкушением — мол, давай, Дон Кихот, вперед!
Мэтт поблагодарил всех за то, что они пришли.
— Сегодня нам предстоит поговорить о будущем, — начал он. — Я думаю, что у нас схожие интересы и схожие проблемы. Собравшись сейчас, мы, возможно, сообразим, что делать дальше. Но нас совсем немного, и, наверное, стоит сперва познакомиться. Если вы не против, давайте начнем с первого ряда.
Когда произносилось новое имя, Мэтт записывал его в блокноте.
Мириам Флетт. Слева в первом ряду. Лет шестьдесят пять, еще не дряхлая, но худая как соломинка. В волосах — серебряная заколка в виде креста; представилась она так, будто ожидала, что с ней сразу начнут спорить. После этого без дальнейших слов села и сложила руки на груди.
Боб Ганиш. Через два кресла от Мириам. Продавец салона «Форд» на Пятом шоссе. Круглый мужичок средних лет, одетый так, будто только что вернулся с игры в гольф. Кто-нибудь еще играл в гольф или всем стало наплевать, если ты расхаживал в полиэстеровых слаксах и потертых шиповках?
— Доктор Уилер, я согласен, что у нас много проблем, но не знаю, как мы можем их решить. Однако приятно видеть, что остались люди, придерживающиеся традиционных взглядов, — сказал Ганиш и сел.
— Я Бет Портер, а это Джоуи Коммонер.
Этих можно было не записывать. Бет нарядилась как на праздник, надев рубашку с длинными рукавами, чтобы прикрыть татуировку. Джоуи, который за последние пятнадцать лет частенько появлялся на приеме у Мэтта, а теперь, после того как Бет притащила его в кабинет, принимал прописанные ему антибиотики, сидел хмуро, сложив руки на черной футболке.
По часовой стрелке от Бет и Джоуи: Чак Мейкпис, действительный член городского совета. Мэтт решил, что он может принести пользу. Тридцать с небольшим, костюм-тройка, залысины, элегантные маленькие очки в тонкой металлической оправе.
— Доктор Уилер, возможно, я забегаю вперед, но, если мы будем собираться и дальше, нужно выбрать председателя и составить протокол.
— Отличное предложение, — согласился Мэтт. — Но сперва послушаем остальных.
Тим Беланже, ровесник Джоуи, белобрысый задорный юнец.
— Я тоже работаю в городском совете. Учетчик в отделе водо- и энергоснабжения. Точнее, был им. Теперь на работу почти никто не приходит.
Эбигейл Кушман, приехала с фермы мужа в Суррей-Хайтс.
— Целый час тряслась в нашем старом грузовике. Бадди разрешил взять. Он теперь, уж простите, срать хотел на то, чем я занимаюсь.
Дешевое платье, свитер, толстые очки в мужской оправе — одна дужка замотана изолентой. Мэтт решил, что ей лет пятьдесят, а может, и больше.
— Бадди присматривает за детьми. Точнее, внуками. Наша дочь и ее муж погибли в прошлом году, и мы взяли ребятишек к себе. Они дома. Не захотели приезжать. Только я… то есть они не… — Эбигейл не могла подобрать слов. Она умолкла и растерянно огляделась вокруг, словно забыв, зачем находится здесь.
Боб Ганиш откашлялся в кулак.
— Ладно, — сдалась она. — Зовите меня Эбби.
Эбби села на свое место.
Пол Джакопетти, шестидесятипятилетний здоровяк с широченным торсом и обожженной солнцем кожей. Бывший управляющий магазином инструментов в Корваллисе, теперь на пенсии. Держит небольшую ферму у Лейк-Роудс.
— Не знаю, к чему это собрание, — признался он откровенно. — Можем сколько угодно болтать, но, как по мне, мы пришли к шапочному разбору.
Том Киндл представился, не поднимаясь с кресла, затем повернулся к кафедре.
— Мэттью, мистер Джакопетти сделал весьма здравое замечание. Здорово, что мы здесь собрались, но зачем? Чтобы получить психологическую помощь или чтобы обсудить план действий?
— План, — ответил Мэтт. — Хотя помощь тоже не помешает. — Кое-кто нервно улыбнулся. Мэтт перелистнул страницу в блокноте. — Главная проблема на будущее — то, что экономика страны неминуемо рухнет, если никто не будет работать. Пока все как будто в порядке. Магазины открыты, грузовики привозят еду, вода в домах есть, электричество тоже. Хорошо. Но все заметили перемены. Мистер Беланже сказал, что члены городского совета не выходят на работу. В таком случае никто не должен возражать, если мы перестанем платить налоги. — Двое или трое снова улыбнулись. Другие, вроде миссис Кушман, явно еще не заглядывали так далеко. — Но есть жизненно необходимые услуги, и, если перестать их оказывать, у нас будут неприятности. Взять хотя бы больницу. У врачей теперь почти нет работы, но тем не менее я один не могу дежурить круглосуточно. Пока я не единственный дежурный врач, но их с каждым днем все меньше. Администрация уверяет, что больницу не закроют… до поры до времени. Это «до поры до времени» меня беспокоит. Я часто слышу эти слова. Люди говорят о будущем обтекаемо, — наверное, вы и сами заметили. Мне кажется, они не лучше нас знают, что будет дальше, но чего-то ожидают. Каких-то масштабных, стремительных перемен.
— Не нужно быть гением, чтобы это понять, — перебил Джакопетти. — Все как я говорил: дорога ложка к обеду.
— Я не согласна, — возразила Эбби Кушман. — Может случиться пожар. Наводнение, землетрясение. Мы не знаем, чего ждать… вы это хотите сказать, доктор Уилер?
— Верно. Надо составить хотя бы общий план. Чтобы сохранять качество жизни в Бьюкенене на привычном уровне. Чтобы справиться, например, с отключением телефонной связи или перебоями в поставках продовольствия.
— Почему ответственность ложится на нас? — нахмурившись, спросил советник Мейкпис. — Не понимаю. Если эти… другие люди… не смогут обеспечивать простейшее обслуживание, разве они не пострадают так же, как мы?
Том Киндл поднял руку:
— Мистер… Мейкпис, верно? Включите воображение. Их не обратили в другую религию, хотя, может быть, и это тоже. Люди за стенами этого зала изменились на физическом уровне. В них поселились чужеродные организмы. Кто знает, к чему это приведет? Может, через год они все превратятся в камень или начнут питаться воздухом и солнечным светом. А может, вообще переедут в Канаду.
— Не забывайте про эти штуковины, — добавила Мириам Флетт. Мэтт подумал, что у ее голоса есть звонкий металлический призвук, как у скрипичной струны, заставляющий всех прислушаться. — Те, что на телевидении называют «помощниками». По-моему, они больше похожи на роботов-убийц. Один из них наверняка направится в Бьюкенен.
— Господи, не напоминайте, — сказала Эбби Кушман. — Меня от одной мысли об этом передергивает. Мне тут звонил кузен Клиффорд из Нью-Йорка, говорит, видел одного на дороге в Ютику. Гнал со скоростью миль сорок в час. Парил в футе над дорогой, точно восьмифутовый пиковый туз, а машины расступались перед ним, как море перед Моисеем.
— Том прав, — сказал Мэтт, пытаясь вернуть разговор в нужное русло. — Может случиться что угодно, и я считаю, что мы должны быть готовы к нештатным ситуациям. Вот кое-что из того, о чем я беспокоюсь.