— Ну, я это так называю. Это нужно, чтобы подсоединиться. — Рэйчел замешкалась. — Пап, ты правда хочешь знать подробности?
— Да.
— Странно.
— Рэйч, я уже смирился с этим.
Ее взгляд как бы сказал: «Ну ладно… раз ты настаиваешь».
— Дело в неоцитах, — сказала она. — Они служат также чем-то вроде передатчика. Проводят невидимые линии между людьми, между людьми и Артефактом.
— Что-то вроде телепатии?
— Вроде того. Но не совсем. Это информационные линии. Странники считают, что для познания не должно быть преград. Личная жизнь каждого человека остается неприкосновенной, а вот информацией нужно делиться.
— Какого рода информацией?
— Вообще-то, любой.
— Например?
— Ну… предположим, я хочу уехать отсюда в Чикаго. Раньше мне пришлось бы воспользоваться картой, чтобы узнать дорогу. Теперь я просто знаю, как туда добраться.
— Но ты же никогда там не была.
— Нет, но я знаю это не по своим воспоминаниям, а по воспоминаниям другого человека. Того, кто изучал карту. Это не мои собственные познания, но я могу получить к ним доступ в случае необходимости.
— Значит, достаточно просто вспомнить?
— Не только, но по ощущению — именно так. Наверное, это сродни обмену данными с помощью компьютеров. Но кажется, будто мы просто вспоминаем. Тебе действительно нужно приложить умственное усилие, хорошенько подумать. Переключить передачу. И потом ты… вспоминаешь.
— А если нужно вспомнить нечто сложное? Квантовую теорию? Или то, как проводить нейрохирургическую операцию?
Рэйчел нахмурила лоб, и Мэтт решил, что она снова «переключает передачи».
— Можно, — ответила она, — но все должно быть организованно. В мире Странников информация общедоступна, но функционально структурирована. Нужно все делать по порядку. Что толку знать, как, например, вывести классическую амплитуду вероятности из квадрата модуля комплексного числа, если ты не знаешь физических понятий «модуль» и «амплитуда»? Знания доступны, но, если хочешь что-то выяснить, жуй по кусочку. Как этот салат. Спасибо, Артуро.
— Пожалуйста. Будете что-нибудь пить?
— Колу, — ответила Рэйчел.
— А вы, сэр?
— Что угодно.
У Мэтта пересохло во рту.
— Не хотела тебя пугать, — сказала Рэйчел.
— Ты и не напугала. Скорее удивила.
— Я и сама нередко себе удивляюсь.
Ужин прошел в неловкой тишине. Мэтт замечал, что Рэйчел поглядывает на воду — ищет орлов. Стоит начать, и уже не остановишься.
— Ты все равно кажешься грустным, — сказала она, когда Артуро принес ему кофе.
— Правда?
— Ты ненадолго повеселел. Когда мы поговорили. Но совсем чуть-чуть. Из-за того, что происходит?
— Потому что тебя у меня крадут. Ты права, я рад, что мы поговорили. Но это ведь ничего не меняет? Скоро ты отправишься туда, куда мне дороги нет.
— А разве было бы иначе? Если бы я уехала в колледж, или…
— Это не то же самое. Я понимаю, что ты не осталась бы навсегда подростком. Поступила бы в колледж, может быть, вышла замуж, начала работать… Разумеется, твоя жизнь изменилась бы. Но, господи, это ведь совсем другое. Если бы ты училась в колледже, я все равно мог бы тебе звонить. А теперь… где гарантия, что через год мы с тобой сможем общаться?
Рэйчел отвела глаза.
— Сколько у нас осталось? — спросил Мэтт. — Несколько месяцев?
Она задумалась. Ее взгляд метнулся к окну, к спокойной воде гавани.
— Может, несколько месяцев. Может, меньше.
— Ты меня покинешь?
— Да.
— Полностью?
— Да.
— Куда ты отправишься? Когда?
— Это… еще не совсем ясно.
Мэтт смял салфетку и бросил на тарелку.
— Папа, я ведь чувствую то же самое. Ты сделал свой выбор. Я тоже могу укорять тебя за это.
— Что?
— Когда-нибудь ты умрешь. А я — нет. Но все могло быть иначе.
Обратно они ехали вдоль залива.
— Ты знаешь, что я хочу спасти этот город, — сказал Мэтт дочери.
— Слышала.
— Думаешь, не получится?
— Не… уверена.
— Рэйчел, послушай. Если тебе что-нибудь известно о будущем, о том, что может случиться с городом, со всей нашей планетой, то скажи. Я не смогу подготовиться к тому, чего не могу даже представить.
Она надолго замолчала.
— Пока все будет идти своим путем, — ответила она наконец. — Может, до зимы. Потом… люди начнут исчезать.
— Исчезать?
— Покидать физические оболочки. Папа, да, я понимаю, звучит ужасно! Но на самом деле это не так. Совсем не так.
— Хорошо, Рэйчел. Что случится с этими людьми?
— Они переместятся на Артефакт. По крайней мере, временно.
— Почему временно?
— Потому что вскоре у нас появится отдельное место проживания.
— То есть… людской Артефакт?
— Да, нечто подобное.
— А зачем? Чтобы покинуть планету?
— Может быть. Папа, это еще не решено. Но о судьбе планеты нужно серьезно задуматься. Мы ей сильно навредили. Странники уже приступили к уборке. Избавились от кое-каких наших «новшеств». Почистили воздух от углекислого газа…
— Они это умеют?
— Да.
— Значит, люди исчезнут, — произнес Мэтт. — Бьюкенен опустеет.
— Исчезнут не все. По крайней мере, не все сразу. В краткосрочной перспективе… слушай, как называются такие дни? Бабье лето? Последний погожий денек в году. Последняя возможность попасть на бейсбольный матч или погулять в парке. Вот я думаю, что ближайшие четыре-пять месяцев будут для нас своего рода бабьим летом. Последней возможностью погулять по Земле в собственной шкуре.
— Последней возможностью перед долгой зимой.
— Последней возможностью перед чем-то лучшим. Но даже если ты переселяешься из бревенчатой хижины в Тадж-Махал, тебе все равно хочется прогуляться по родным местам, прежде чем навсегда запереть дверь. — Взгляд Рэйчел блуждал, голос ослаб. — Эта планета — колыбель человечества. Покидать колыбель нелегко.
Мэтт задумался, почему в такой солнечный день ему вдруг стало настолько холодно.
После ужина Рэйчел устроилась в мягком кресле с Достоевским на коленях.
— Тебе еще нужно читать? — спросил Мэтт. — Ты не можешь просто взять и вспомнить весь сюжет?
— Я еще не настолько разобралась в том, как это делается.
— То есть библиотека еще не закрылась?
— Нет.
— Но закроется.
— Да. — Рэйчел подняла глаза. К вечеру похолодало, и Мэтт надел куртку. — Уходишь?
— Проедусь немножко.
— Компания нужна?
— Спасибо, Рэйч, но не в этот раз.
Он доехал до парковки, от которой летний паром возил туристов на Крабовый остров — национальный парк посреди залива. Парковка располагалась прямо у кромки воды; Мэтт оставил машину передом к западу, где небо еще было рыжим от закатного солнца, хотя свет уже таял.
Он приезжал сюда в тяжелые дни после смерти Селесты. Когда ты живешь с дочерью, в поисках уединения приходится искать такие места. Здесь, на стоянке, ты мог посидеть в машине, никем не потревоженный. Люди полагали, что ты кого-то ждешь. Не приглядывались к тебе. Ты мог остаться наедине со своим горем… даже поплакать, но осторожно, не всхлипывая и не привлекая внимания прохожих.
Плакать ему не хотелось. Только побыть наедине с собой.
В этот час, когда включаются уличные фонари, все вокруг кажется пустым и плоским. Тебя все чаще посещают мрачные мысли, которые непросто отгонять.
Мэтт задумался о том, что он так рьяно хочет защитить.
Что ему не хотелось терять в этом новом мире? Войны закончились. Болезни тоже канули в прошлое. Никто не голодал. Врать стало бесполезно.
Он никогда не любил войну, болезни, голод и обман.
Так в чем же дело?
Что он любил так сильно, что отказался ради этого от вечной жизни?
Нечто эфемерное. Нечто хрупкое.
Семья. Детство Рэйчел. Селеста. Возможности, открывающиеся для человека в будущем.
Все это было иллюзорно. Как флаг Уилли, старая тряпка, прославленная его вызывающей упертостью. Как орлы «Дос агилас», красивая ложь.
Небо над заливом было пустым.
Но орлы летали. Они летали, когда мы в них верили. Уилли летал эти десять минут на холме.
«Я спасу этот город, — думал Мэтт. — Вот увидите. А если не получится… если так… клянусь Богом, я спасу хотя бы его часть».
Кого-нибудь.
Глава 18. Энни и Бобби
В день, когда Мэтт возил дочь в парк Олд-Куорри, Энни Гейтс поехала на юг по прибрежному шоссе. Эту часовую поездку она предпринимала раз в две недели, иногда по субботам, иногда по воскресеньям, вот уже десять лет.
Она никогда не рассказывала об этом даже Мэтту.
Она навещала Бобби.
Бобби жил в восточном крыле длинного низкого здания, стоявшего в сосновой роще, у моря. Окно его комнаты выходило на широкую зеленую лужайку и край парковки, где Энни оставляла машину. Конечно, Бобби редко смотрел в окно. Но теперь все могло измениться. Может, он стал любоваться видом. Энни на это надеялась.
Знак на входной двери гласил:
ДОМ ИНВАЛИДОВ «ВЕЛЛБОРН»
Здесь никто не равнодушен
За неравнодушие приходилось дорого платить. С тех пор как Бобби поместили сюда, Энни ежемесячно выплачивала «Веллборну» столько же, сколько вносила за аренду своей квартиры на Парк-авеню. Ей приходилось экономить. Мебель в квартире не менялась пятнадцать лет. Ее диета состояла из одного салата с тунцом не потому, что она беспокоилась о фигуре. Но труднее всего было отказаться от покупки книг в твердом переплете.
Зато она знала, что за Бобби хорошо ухаживают.
Она отметилась у администратора — штат «Веллборна» все еще был полностью укомплектован, потому что эффект Контакта у пациентов проявлялся медленно, — и прошла по восточному коридору к комнате 114.
Еще в прошлый раз она заметила улучшения. Обычно при ее появлении Бобби сворачивался клубком. В прошлый раз он сидел прямо и смотрел на нее с печальным видом… причину, впрочем, Энни разгадать не смогла. Сам Бобби тоже не мог ничего объяснить. Он не разговаривал с ней. Иногда он обращался к сотрудникам, чтобы попросить еды или отвести его в туалет. Но к Энни — никогда.