В перерыве между Бингом Кросби и Джимми Стюартом[29] Мэтт подумал: «Господи, нас всего десять человек. Но мы справимся. Несмотря ни на что, у нас есть шансы. Мы можем сохранить город».
После полуночи дождь сменился мокрым снегом, дороги начали покрываться ледяной коркой. «Эта прекрасная жизнь» закончилась, и Пол Джакопетти вдруг зарыдал. Его грузное тело сотрясалось от всхлипов, как будто в эпилептическом припадке. Бет вытащила кассету.
— Господи, простите, надо было выбрать другой фильм.
— Не переживай, — успокоил ее Мэтт. — Все в порядке.
Но вечеринка на этом закончилась. Киндл предложил спальные мешки тем, кому захочется остаться. Тим Беланже пил исключительно диетическую пепси-колу и вызвался развезти по домам всех, кто не хотел оставаться. Он уехал с Бобом Ганишем и Полом Джакопетти, который так и не перестал плакать.
Джоуи никак не мог оторваться от радиостанции. Бет дважды сказала ему, что устала и хочет домой; вдобавок на дорогах становилось опасно от гололедицы.
— Подожди, — отмахивался Джоуи, остервенело, почти маниакально крутя ручку настройки.
Киндл предложил Бет одну из свободных комнат, если она не против поспать на полу, но Бет покачала головой.
— Я хочу домой, — ответила она, поджав губы.
— Давай подброшу, — сказал Мэтт. — Если Джоуи не против.
Джоуи даже не повернулся; просто пожал плечами.
— Слышу тебя, Джозеф, — сквозь помехи раздалось из динамика. — Сигнал слабый…
— Полковник Тайлер, — объяснил Киндл. — Серьезно, этот сукин сын никогда не спит.
— Тайлер. — Мэтт задумался. — Тот парень с юга?
— Он нигде надолго не задерживается. Одиночка. — Киндл проводил Мэтта к выходу и остановился так, чтобы Джоуи не слышал. — Тебе бы поболтать с ним, когда сигнал будет получше. Джоуи от него буквально фанатеет.
— А ты нет?
— Ну… дареному коню в зубы не смотрят, конечно. Но у этого Тайлера свои идеи. Как он считает, нам нужно что-то вроде комитета по обороне. Говорит, что сталкивался в пути с настоящим беспределом. По его словам, от предложения инопланетян отказалось много интересных личностей. Он слышал, что в Колорадо идет большая стройка… что инопланетяне строят новый космический корабль. Мэтт, это возможно?
— Ничего нельзя исключать. Прошедший август научил меня не делать скоропалительных выводов. Ты ему не веришь?
— Нет, почему же, верю. — Киндл потер подбородок. — Вполне верю. Но почему-то не доверяю.
— Он никак не может нам навредить.
— Пока не может, — заметил Киндл.
Бет забралась на пассажирское сиденье. Мэтт попросил ее пристегнуться. Дороги были скользкими ото льда, и его небольшая заграничная машинка легко могла улететь в кювет.
Бет пристегнулась и уставилась в окно на темные дома пригорода.
У гавани Мэтт включил левый поворотник и собрался проехать через город, но Бет тронула его за руку:
— Дальше… я там больше не живу.
Он нахмурился, но миновал перекресток.
— Живешь отдельно от семьи?
— Доктор Уилер, какая это семья — одно название. Только папа, а он… сами знаете. Изменился.
— Тяжело с ним говорить?
— Раньше было тяжело. Теперь он вдруг стал разговорчивым, но от этого только хуже. Мне кажется, одно из условий сделки по вечной жизни — понять, каким дерьмом ты был. Он решил, что слишком меня шпынял, и теперь не знает, что делать. Хочет извиниться или исправиться.
— А ты этого не приемлешь?
Она резко помотала головой:
— Я к этому не готова. Господи, совершенно не готова. С тех пор как он изменился, даже рядом с ним быть — сущая пытка. Он и выглядит иначе. Помните, каким он был здоровяком? Теперь — кожа да кости. У него подходящей одежды не осталось. Он как будто… — Бет долго подбирала слово. — Опустел. — Правым указательным пальцем она начертила овал на запотевшем стекле. Нарисовала глаза, ресницы, поджатые губы. Автопортрет. — Я решила поселиться в мотеле «Корона». У набережной, за паромной переправой.
На следующем перекрестке Мэтт повернул направо, в туманно-дождливую пустоту.
— Можно найти что-нибудь получше мотеля. Вон как Том Киндл.
— Номера там вместительные. Мини-кухня есть, так что я сама готовлю. Справляюсь.
Дождь снова стал ледяным и застучал по крыше машины. Мэтт сбавил скорость у знака с надписью «Мотель „Корона“», и автомобиль слегка повело на льду. Он сообразил, что за всю дорогу от дома Тома Киндла не встретил ни одной машины.
В номере Бет горел свет. Она не выключала его, чтобы находить дорогу ночью.
— На этой громадной парковке чувствуешь себя одиноко. — Она наклонила голову. — Заглянете?
— Бет, дороги с каждой минутой все хуже.
— Хотя бы до двери проводите.
Он согласился… хотя покидать сухой салон автомобиля было в какой-то мере безответственным.
Бет заняла номер на первом этаже с табличкой «112». Дверь была не заперта. Внутри их встретил желтый свет лампы.
— Зайдите, — настаивала Бет. — Скажите, что здесь мило. Господи, как хочется услышать это хоть от кого-нибудь.
Он вошел. Внутри было жарко из-за обогревателя. Бет украсила неброский номер дешевыми репродукциями картин в пастельных тонах, изображениями котят и уютных фермерских домиков. На кровати было расстелено сшитое вручную одеяло. Бет проследила за взглядом Мэтта:
— Единственное, что я забрала из дома. Спала под ним с самого детства. Его связала моя бабушка. — Она села на кровать и погладила одеяло. — Можно не обращаться к вам «доктор Уилер»? На вечеринке все звали вас просто Мэттом.
— Ладно, давай на «ты».
— Мэтт… если хочешь, можешь остаться на ночь.
Он отчасти ожидал такого предложения, но в то же время был удивлен, если не ошарашен.
— Куда тебе ехать в такую погоду? Там просто ужасно. — Бет начала расстегивать рубашку. — В последнее время я почти не вижусь с Джоуи. Он днями и ночами сидит у Киндла, возится с этим долбаным радио. Было бы не так тяжело… я знаю, Джоуи не подарок, но… только он говорил мне, что я красивая. — Она помолчала, чтобы посмотреть, как отреагирует Мэтт. — Больше никто.
Бет выскользнула из рубашки. Ее кожа была идеальной, розовой, без единого прыщика. Груди маленькие, соски почти как у ребенка. На ключице — веснушки. Почему он не нашел что сказать? Рот как будто отсоединился от тела. Он потерял дар речи.
«БЕСПОЛЕЗНАЯ», — гласили маленькие синие буквы на ее плече.
— Мне двадцать, — сказала Бет. — Думаю, ты видел меня голой начиная лет с десяти. Но никогда не говорил, что я красивая. Наверное, врачам не положено. Мэтт. Мэттью. Мэтт… я красивая?
— Бет, я не могу остаться.
Она расстегнула джинсы, сняла их и села обратно на кровать. Нахмурилась. Затем в неожиданном приступе стыдливости сложила руки на коленях.
— Вот дерьмо, зачем я это делаю? — Она умоляюще посмотрела на Мэтта. — Тяжело все время быть одной. Город опустел. Дело не в том, что все по домам сидят. Мне кажется, люди в самом деле начали пропадать. Не знаю, что с ними происходит. Валяюсь здесь, думаю об этом и боюсь, мать его. Это грустно и страшно. Я не люблю быть одна. Ты точно не останешься?
— Извини.
— Вот так просто?
— Это не просто.
Действительно, ничего простого: ей на двадцать лет меньше, чем Мэтту, она — уже не ребенок, он — еще не старик. Один вид ее приводил в возбуждение. Мэтт ни с кем не делил постель с августа, когда в последний раз переспал с Энни Гейтс. Бет была права насчет города. Он опустел, стал пугать, и прикосновение другого человека могло бы совершить настоящее чудо в стылую зимнюю ночь.
Но Бет была ранимой и чересчур навязчивой, что грозило непредсказуемыми последствиями.
Бет смущенно улыбнулась.
— По правде говоря, — она окинула его взглядом, возможно заметив, как выпятились его джинсы, — я тебе верю. Тебе хочется остаться, но ты считаешь, что это может быть… опасно? Подходящее слово?
Он кивнул.
— Да, — сказала она. — Я опасная. — Она растянулась на кровати, с жеманным и одновременно усталым видом. — Может, не стоило столько пить…
— Думаю, мы все слегка перебрали.
— А может, я просто негодная мелкая засранка, как говаривал папаша.
Мэтт ехал домой по льду и сквозь лед, в ледяной темной ночи.
Дома тоже было темно. Поскрипывали и пощелкивали обогреватели. Рэйчел не было.
Мэтт понадеялся, что в этот Рождественский сочельник она спит в теплом месте.
Но сочельник прошел; Мэтт сообразил, что в полночь, еще до того, как он уехал с вечеринки, началось 25 декабря. Уже настало рождественское утро.
К полудню лед на улицах почти растаял. Мэтт поехал к ратушной площади и во второй раз подошел к «помощнику».
На нем было зимнее пальто и шарф, связанный еще Селестой в незапамятные, допотопные времена. Под ногами хрустела промерзшая трава.
Мэтт встал рядом с «помощником», на расстоянии вытянутой руки. Рэйчел утверждала, что инопланетное устройство могло говорить, но где был его рот? А как насчет глаз? Могло оно видеть Мэтта? Знало ли, что он рядом?
Вероятно, знало.
Сначала Мэтт обругал его. Назвал гребаным захватчиком, чудовищем, долбаной бессердечной каменюкой, памятником неуместной жестокости, которой была подвергнута Земля.
Он едва удержался, чтобы не ударить «помощника», — почувствовал, что тот неуязвим и он, Мэтт, разобьет в кровь руки о неподатливую поверхность.
Мэтт ругался, пока не закончились слова, способные выразить его гнев.
Ответное молчание поразило его.
Он совсем охрип. Пришлось подождать, пока не вернется голос.
— Скажи, — прошептал Мэтт. — Скажи, что тебе известно. Скажи, что нам делать, чтобы выжить.
«Помощник» открыл глаза — или некое подобие глаз, два глянцевых черных пятна на черной круглой голове, чрезвычайно подвижных, как нефтяные пятна, — и Мэтт удивленно отпрянул.
Аппарат заговорил низким, звучным голосом, искусственным и совершенно устрашающим.
— Здесь больше не безопасно, — сказал он.