Та хотела знать больше, чем он мог рассказать. Хотела, чтобы он прочитал ей настоящую лекцию об устройстве Вселенной. Он с трудом подбирал слова, но приложил все усилия, чтобы выразить свое понимание пространства и времени при помощи простого английского языка.
— Мы живем во временно́м колодце, — начал Уильям. — Подумайте о своем самом раннем воспоминании, о чем-нибудь из детства. Теперь представьте, сколько времени прошло с тех пор, сколько раз за эти годы тикали стрелки часов. Настоящий океан времени. Удвойте это время, затем еще раз, потом умножьте на сто и еще раз на сто, но даже тогда, Мириам, вы не сможете объять прошлое. Умножьте полученное на число с таким количеством нулей, что результат не поместится на странице, и вы, возможно, дотянетесь до юрского или докембрийского периода, когда на Земле жили чудовища. В истории время их жизни — миг. Умножайте снова и снова, и рано или поздно вы доберетесь до зари времен, до тех дней, когда наша планета была в жидком состоянии, до формирования Солнца. Не останавливайтесь, продолжайте умножать, и вы придете к элементам, из которых в неописуемой кузнице сверхновой сформировались Солнце и планеты Солнечной системы. И даже тогда вы снимете лишь песчинку с Времени.
— Это грустно, — прошептала Мириам.
— Космос, — продолжил Уильям, — это загадка. Он бесконечен, но ограничен. Наша галактика — лишь точка среди миллиардов галактик, наше Солнце — лишь одна из миллиардов звезд, а этот момент — ось колеса, громадного, как само небо.
— Уильям, хватит! Как тебе хватает сил об этом говорить? — слабым, печальным голосом остановила его Мириам. — Это так грустно.
Но из этого беспорядочного смешения частиц и сил родилась жизнь. Чудо, которым восхищались даже Странники. Сознание родилось из кокона звезд и времени. Жемчужины сознания сверкали в темноте.
— Мириам, что здесь грустного? — Он не мог скрыть восхищения. — Наше появление подразумевалось во Вселенной с момента ее возникновения. Мы продукт естественных законов, как и любые мыслящие существа в космосе. Мы отражение Вселенной. Это великая тайна и утешение. Каждый из нас — Око Божье.
Мириам проснулась в три часа ночи, повернулась на бок и в тусклом освещении увидела, что Уильям с открытыми глазами лежит в своем спальном мешке, закинув руки за голову.
Мимолетность сна была главным проклятием преклонного возраста. В старости ночная бессонница становится обычным делом. Но Уильям, взрослый мальчик, тоже не спал.
«Мы оба беспокоимся, — подумала Мириам. — И старуха, и тот, у кого больше нет возраста».
— Уильям, — шепнула она.
Он не ответил, но услышал.
— Я вот о чем думаю, — сказала Мириам. — О нас. О тех, кто путешествует с нами, и о тех, кто сейчас в Огайо и других частях света. О тех, кто ответил «нет». Кто не хотел бессмертия. Скажи, ты думаешь об этом… Большем Мире?
— Да, — тихо ответил он из темноты.
— Ты думаешь о том — почему?
— Иногда.
— Почему некоторые из нас предпочли остаться в смертной оболочке? — (Уильям кивнул.) — На этот вопрос есть ответ?
— Множество. — Он взял паузу, как бы собираясь с мыслями. — Сколько людей, столько и ответов. Иногда дело в религии, в вере. Но не так часто, как можно подумать. Услышав Странников, в глубине души многие усомнились. Люди утверждают, что верят в одно или другое, но слова — это просто слова. Люди называют себя христианами или мусульманами, но лишь единицы верят так сильно, чтобы отвергнуть бессмертие.
— Я — одна из них?
Он снова кивнул.
«По крайней мере, была», — подумала Мириам.
— А другие? — спросила она вслух.
— Другие слишком независимы и готовы умереть за свою независимость.
«Том Киндл», — подумала она.
— Некоторые просто хотят умереть. Они могут этого не признавать и даже бояться, но на самом деле ищут смерти.
«И кого же отнести к этой категории? — задумалась Мириам. — Боба Ганиша, толстого автодилера? Может быть. Пола Джакопетти, бывшего торговца инструментом? Он так боится смерти, но втайне жаждет ее? Все возможно».
— Другие убеждены, что не заслуживают вечной жизни. Терзаются мыслью о собственной порочности.
«Джоуи», — подумала Мириам.
— Есть и те, кем движут несколько из перечисленных причин.
«Бет».
— А может, — сказала Мириам, подумав о полковнике Тайлере, которому не доверяла с первого взгляда, — некоторые люди злы по своей природе.
— Может быть, — согласился Уильям. — Но многие отъявленные негодяи с радостью избавились от этой части себя, как от раковой опухоли. Не все. Остались те… Мириам, возможно, это трудно принять, но есть люди, которые пусты с рождения. Им не на что отвечать «да» или «нет». Они строят себя из любого мусора, который подвернется под руку, но внутри остаются пустыми.
— Полковник Тайлер, — сказала Мириам вслух.
Уильям промолчал.
Но она сразу поняла, кого он описывает. Джон Тайлер был абсолютно пуст; она чуть ли не слышала, как ветер свистит в его костях.
— А что насчет доктора Уилера или Эбби Кушман? Они вроде самые обычные люди.
В окно постучал степной ветер. Уильям долго раздумывал.
— Мириам, вы читали Йейтса? — спросил он наконец.
— Какого Йейтса?
— Поэта.
Из поэзии Мириам читала только псалмы и честно в этом призналась.
— Мне навсегда запомнилась строка из одного его стихотворения, — сказал Уильям. — «Мы любим только то, что эфемерно»[38]. Я не считаю, что это так — по крайней мере, не в том смысле, который вкладывал в эти слова поэт. Но для Йейтса, наверное, это было так. И для некоторых других людей — тоже. Мириам, кое-кто любит то, что не вечно, настолько сильно, что не готов расстаться с ним.
«Трудная любовь», — подумала Мириам.
То ли по чудесному стечению обстоятельств, то ли благодаря Странникам в туалетах ресторана смывалась вода. Мириам была этому крайне рада — она терпеть не могла биотуалеты.
На рассвете на горизонте новый Артефакт предстал перед ней в перламутрово-розовом цвете. С Библией в руке Мириам поспешила из фургона в прохладный, покрытый зеленой плиткой женский туалет.
Она открыла книгу наугад и прочитала: «И се, Я с вами во все дни до скончания века». Матфей 28: 20.
Этим утром она снова заметила в туалете кровь.
«Я умираю», — подумала Мириам.
Глава 30. Фейерверк
Мэтт проснулся от стука в дверь фургона. На пороге стоял Том Киндл в старых джинсах, футболке, кроссовках и бейсболке «Цинциннати редс». В руках он держал ружье.
— Никак на медведя собрался?
— Ружье тебе, — ответил Киндл. — Вроде подарка.
— А как же ты без него?
— Найду новое в Ларами. И патроны заодно. Мэттью, хочешь — соглашайся, хочешь — нет, но ты теперь ходишь по тонкому льду. Тебе оно нужнее.
Мэтт взял ружье. В его семье охотников не было, в армии он не служил. Ружье держал впервые в жизни. Оно оказалось тяжелее, чем он думал. Ложе за долгую службу отполировалось до блеска. Металлические части были недавно смазаны.
Мэтту было грустно держать ружье в руках, так же грустно, как осознавать скорый уход Киндла.
— Не мое это. — Он протянул его обратно.
— Мэттью…
— Я серьезно.
— Не будь дураком.
— Не упирайся.
— Черт, — выругался Киндл, но забрал ружье. В его левой руке оно смотрелось на своем месте.
— С Эбби поговорил?
— Собираюсь. Но без удовольствия.
— Еще не поздно передумать.
— Ну уж нет. — Киндл развел руками.
Он протянул руку, и Мэтт ее пожал:
— Береги себя, старик.
— Смотри в оба, доктор Килдэр.
— Хотели известить вас о том, что все наши «помощники» вдруг замолчали, — сказали по радио.
Ранний утренний вызов не был запланирован, и Тайлер слушал с нарастающим интересом.
Они с Джоуи поставили приемопередатчик в неказистой комнатушке для персонала кафе. Тайлер устроил здесь свой командный пункт и сидел там один.
Один, как обычно в эти дни.
— Огайо, повторите, — попросил он, взяв в правую руку микрофон и нажав кнопку «говорить».
Передатчик был подключен к переносной антенне и питался от розетки. Перевалив через горы, они включали радио везде, где находили электричество. Джоуи хотел собрать переносную станцию, работающую от автомобильного аккумулятора, — так, по его словам, было проще и удобнее. Но Тайлер не разрешил. Тайлера больше не интересовало радио. Оно понемногу превращалось в обузу.
— «Помощники» замолчали, — повторил человек из Огайо. В Огайо радио работало двадцать четыре часа в сутки, и в утреннюю смену на связь выходил парень по имени Карлос, говоривший с легким испанским акцентом. — У вас то же самое?
— Огайо, вблизи от нас сейчас нет «помощников».
— Мы предполагаем, что Странники готовятся улетать. Может, их сменят контактеры, может, нет. Вероятно, скоро Артефакт покинет орбиту. Конец эпохи, а? Если, конечно, это так. — Карлосу явно хотелось поболтать.
В углу комнаты появилась Сисси, слабо светясь и явно желая дать совет.
— Абсолютно все «помощники» молчат?
Тайлеру хотелось убедиться в этом раз и навсегда.
— Все до единого, — ответил Карлос. — Молчат, не шевелятся, ничего.
Тайлер задумался. Прокрутил новости в голове, пытаясь вывести из них смысл.
Он посмотрел в грязное окно, на дугу нового Артефакта, еще прочно стоявшего на земле, — человеческого Артефакта, космического корабля размером с гору.
— Огайо, сигнал пропадает.
— Извините, полковник… погода плохая?
Небо было голубым, как одеяло в кроватке младенца. И ни единого дуновения ветерка.
— Гроза надвигается, — ответил Тайлер.
— Полковник, вы в опасности?
— Не думаю. Но на некоторое время придется покинуть эфир.
— Жаль. До связи?
— До связи. Спасибо, Огайо.
Сисси одобрительно засияла.
Теперь нужно было хорошенько подумать.
Если Странники улетят… если «помощники» навсегда умолкнут…