Мэтт вполз в комнату, где лежал труп Тайлера. Толчки становились слабее, но не прекращались. Он поискал Бет. Тела полковника и Джоуи сцепились в макабрическом объятии; обмякшая рука полковника повисла на плече Джоуи, а ладонь легла на его простреленную голову. Бет лежала примерно там же, где Мэтт ее оставил, но больше не прислонялась к креслу. Девушка соскользнула на пол, дыхание — она еще дышала — было очень прерывистым и влажным.
Пол снова содрогнулся, и Мэтт сгруппировался, пока тряска не прекратилась. Послышался треск сухого дерева, за ним грохот, — должно быть, обвалилась веранда. Окно выскочило из рамы и разбилось о землю.
Когда дрожь стихла, Мэтт подтянулся к подоконнику и бросил торопливый взгляд наружу.
Артефакта он не увидел — окно выходило на другую сторону, — но понял, что тот взлетает. Артефакт еще испускал яркое голубое сияние, но тени, отбрасываемые фургонами и кустами, становились все короче и тянулись к западу.
Распахнулась дверь «глендейла», из нее выглянула потрепанная и ошалелая Эбби, прикрыв глаза рукой от света. Мэтт услышал, как в трейлере кто-то кричит — наверное, Джакопетти. Ему хотелось крикнуть Эбби, чтобы та не подходила к дому; здесь стало небезопасно, стены накренились, было чудом, что обрушилась только веранда. Нужно было как можно скорее, до нового толчка, вынести наружу Бет и Киндла…
Но он не успел ни крикнуть, ни махнуть рукой, ни сделать какой-либо вменяемый жест. Эбби в ужасе раскрыла рот и схватилась за дверь дома на колесах.
Позднее Мэтт сообразил, что под трейлером, должно быть, возник провал, карстовая воронка, открывшаяся в результате землетрясения. Но тогда он увидел лишь, как громадный «глендейл» накренился на левый борт, а фургон перед ним — фургон Мэтта — на правый; первый покатился вперед, в яму глубиной около десяти футов, другой — назад. Машины столкнулись, образовав подобие сплющенной буквы V, и «глендейл» начал соскальзывать вбок.
Эбби покатилась внутрь, в темноту. Надрывные крики Джакопетти вдруг прекратились.
Ничем не прикрытый двигатель «глендейла» чиркнул о разодранный борт фургона Мэтта. В ночную мглу полетели искры.
— Господи, только не это, — прошептал Мэтт.
Не успел он это произнести, как дом на колесах охватило пламя.
События опережали его мысли. Огонь не просто распространялся, он был невероятно стремительным. Еще секунду назад его не было, и вот он уже полыхал повсюду. Боковая дверь «глендейла» выгнулась под невероятно крутым углом.
Мэтт выскочил в окно и побежал через высохший сад Конноров к горящим машинам. Горели уже оба фургона. Взорвался пропановый баллон, и мимо уха Мэтта просвистела шрапнель.
Провал не был глубоким. Но когда Мэтт добрался до «глендейла», огонь перекинулся на шасси, и ему пришлось отступить.
Он звал Эбби. Та не отзывалась. Он подбежал к заднему концу трейлера. Сюда пламя еще не добралось, но с алюминия уже облезала краска, и когда Мэтт попытался залезть в окно, руки сразу покрылись волдырями.
Он рухнул на землю и отполз подальше, туда, куда не доставал обжигающий жар от горящих машин.
Артефакт набирал высоту, становясь все меньше, и наконец скрылся за горизонтом. Его сияние померкло.
Остались лишь сияние горящих фургонов и зловещий свет кальдеры вдали, над которым возвышался широченный столб дыма, веером поднимавшийся к небу.
Прерию еще трясло. Волны были длинными, редкими, как на океане в тихую погоду. Или Мэтту просто показалось.
Можно было ожидать более сильных толчков.
Он подумал о Бет. Ему предстояло еще много работы.
Время ковыляло вперед, точно пьяный. Мэтту кое-как удалось вынести Бет из дома Конноров. Он нашел силы, чтобы вернуться за Томом Киндлом: тот успел доползти до выхода, прежде чем потерял сознание.
Он вспомнил о Мириам. Старушка слишком плохо себя чувствовала, чтобы быть запертой с остальными. Ее небольшой фургон уцелел. Мэтт подбежал к двери и открыл.
Но Мириам внутри не оказалось. Только напоминание о ней. Только ее кожа.
За это время успело взойти солнце.
На юге стояла пыльная туча, широченная, закрывавшая Артефакт. Небо с каждой минутой серело, и вскоре с него, как снег, посыпался пепел.
Бет продолжала дышать. Но каждый вздох был чудом, маленькой победой с призрачными шансами на успех.
Мэтт кое-как погрузил Бет и Тома Киндла в уцелевший фургон.
Начиналось самое длинное в его жизни путешествие.
Глава 38. Око Божье
В тени вулканического облака было холодно.
Солнце слабо освещало потемневшее небо, придавая безликой серости оловянно-латунный оттенок. Мэтт ехал, включив дальний свет.
Он направлялся по шоссе № 80 к Шайенну. По правую руку иногда можно было разглядеть место, где прежде стоял Артефакт, не саму кальдеру, а далекое пламя, свечение потоков лавы, отличавшееся от света солнца. Время от времени дорога под колесами вздрагивала.
Ехать было сложно. С неба дождем осыпался пепел и скапливался на асфальте, образуя угольно-черные дюны. Порой дорога вообще исчезала, и Мэтт ориентировался по смутным очертаниям стен, дорожным знакам, указателям, превратившимся в серые кенотафы. Колеса фургона постоянно сносило, они скользили по покрытому пеплом асфальту. Продвижение вперед было медленным и тяжелым.
Мэтт миновал Ларами — безнадежные руины. В полдень — как ему казалось — он остановился на заправочной станции: окна вылетели, но постройка уцелела. Замотав нос и рот рубашкой, продираясь сквозь стену вулканического пепла, тонкозернистого, пахнувшего тухлыми яйцами, он пролез в дыру на месте окна и отыскал в ненадежном укрытии дорожный атлас Колорадо и Вайоминга.
Неплохо было бы дозаправить фургон, но помпы не работали.
Мэтт поежился от холода. На другой стороне шоссе тлело какое-то здание. Все вокруг покрылось пеплом, стояла тьма, словно после черного снегопада. Нужно было проверить, как там Киндл. Как там Бет.
Он оставил их в фургоне, забинтованных и завернутых в одеяла. Все его драгоценные медикаменты погибли в пожаре. Он мог лишь давать пациентам антибиотики из сумки.
Киндл время от времени приходил в себя. Бет оставалась без сознания, дышала совсем слабо. Частый пульс едва прощупывался. У нее были внутреннее кровотечение и болевой шок.
Мэтт проверил повязки и решил, что менять их не нужно. Ничего больше он сделать не мог. Только держать Бет в тепле да следить, чтобы одно ее плечо было выше другого и в здоровое легкое не попадала кровь.
Он работал в свете переносного фонарика на батарейках. Тусклый солнечный свет за серыми от пепла окнами почти не помогал.
После Бет он занялся Киндлом. Пока Мэтт осматривал рану в ноге, Киндл открыл глаза.
Рана не выглядела опасной, но пуля, кажется, отбила кусок малой берцовой кости. Вдобавок именно эту ногу Киндл сломал осенью. Нужно было наложить шину и не снимать, пока не представится возможность провести более тщательное обследование.
Закончив осмотр, он увидел, что Киндл смотрит на него.
— Господи Иисусе, Мэттью, что с твоими руками?
А что с его руками?
Он поднес их к свету. А… ожоги. Обжег руки, пытаясь вызволить Эбби из трейлера. С красных ладоней облезла кожа, кое-где сочились содранные волдыри. Мэтт оторвал полоску от чистой простыни, разорвал надвое и обмотал руки.
— Адски болит, наверное? — спросил Киндл.
— У нас есть обезболивающие, — ответил Мэтт. — Хватит до поры до времени.
— Ты со вчерашнего вечера за рулем?
— Угу.
— На одних обезболивающих?
— На обезболивающих и амфетамине.
— На спидах, что ли?
Мэтт кивнул.
— Ты их в своей сумке носил?
— Нашел в фургоне у Джоуи.
— Ну ты и псих. Теперь понятно, отчего у тебя такой дерьмовый видок. — Киндл застонал и заерзал под одеялом. — Бет жива?
— Да.
— Где мы?
— В нескольких милях от Шайенна.
— Сейчас ночь?
Киндл повернулся к окну.
— День.
— А это снег?
— Пепел.
— Пепел?! — с изумлением воскликнул Киндл и уставился в окно.
Киндл был прав: он слишком много времени провел без сна. Посмотрев на карту, Мэтт понял, что названия ближайших географических объектов звучат угрожающе. Грозовая долина. Ручей Ядовитых Пауков. Малый Колдовской ручей.
«Лекарств осталось совсем мало», — подумал Мэтт.
Фургон ехал до безумия медленно. Пепел не переставал падать. Трудно было поверить, что Земля могла извергнуть столько пепла и так выгореть.
Мэтт где-то читал, что вулканический пепел богат фосфором и другими микроэлементами. Земля в этих краях будет удобрена на долгие годы. Что вырастет здесь через год, через два?
Стрелка спидометра балансировала на отметке десять миль в час.
Чем дольше тянулся день, тем сильнее Мэтта одолевала мысль: Бет может умереть.
Много часов он старался не думать об этом. Боялся. Позволив себе такие мысли, сказав такие слова, не повлияет ли он на исход? Не призовет ли смерть, назвав ее вслух?
Но избежать этого было нельзя. Чрезвычайная ситуация требовала внимания с его стороны. Бет могла умереть. Умереть, даже если бы он нашел больницу с рабочим оборудованием и сделал переливание крови… что с каждой минутой становилось все невероятнее.
Следовало подготовиться к этому.
В конце концов, он сам выбрал жизнь в мире, где люди не просто могли умереть, а неизбежно умерли бы. В смертном мире.
Он вспомнил Контакт. В сумерках, на пустоши, воспоминания вернулись легко. Он мог выбрать другой мир — мир, где смерть отложена на неопределенный срок, мир бесконечных знаний… Больший Мир, как его называли.
Мир без убийств, пожаров, старения, зла. Селесте нравилась одна пьеса, «Страна, желанная сердцу». Автора Мэтт не запомнил. Какой-то сентиментальный викторианец. Вцепившись окровавленными руками в руль, Мэтт отчетливо вспомнил, как Селеста читала вслух, как будто она вдруг оказалась рядом с ним:
Тогда б я создал мир из пламени и рос,