— Может быть, страшное излучение вашего светила сожгло все разумное? — спрашивает Черный Бог. — В самом деле, ничто не способно уцелеть под ливнем жестких частиц, которые обрушиваются на ваш мир при восходе солнца! Только глупые, толстокожие животные, барахтающиеся в грязи.
Балумба-Макомбе молчит, дергает плечом, разглядывая всякие чуть мерцающие штуковинки в темной хижине.
— Ничего, — продолжает Черный Бог. — Я верю, разум возродится. Пусть из невежества, из убожества, из болот — он снова завоюет ваш несчастный, выжженный мир. Ты будешь его вестником, Макомбе, ты и твое племя. Нельзя вечно скрываться в хижинах из веток и глины, от прогресса не спрячешься…
Черный Бог велик и могуч. Его хижина может летать по воздуху лучше птицы. Правда, он не любит Огненную Тыкву, но зато у него нет рта, чтобы поедать жертвенную свинью. Это нежадный бог.
Балумба-Макомбе возвращается в свою хижину и думает. Ему нравятся оба бога. Они незлые. Но кого из них выбрать? Балумба-Макомбе думает день и ночь, и еще раз день и ночь. Он почти не ест и не пьет, его женщины скучают. Его старые боги стоят в капище забытые и голодные.
Белый Бог спит по ночам, а Черный Бог не любит дневной свет. Но Балумба-Макомбе великий мудрец. Он велит своим женщинам зарезать три свиньи, приготовить их с душистыми травами и принести к нему в хижину.
— Приходи, — говорит он ночью Черному Богу.
— Приходи, — говорит он днем Белому Богу.
В тот час, когда Огненная Тыква уже скрылась в тумане, но еще не взлетела Тыквенная Лепешка, в тот час, когда ушел день, но еще не пала ночь, в хижину великого вождя приходит Белый Бог, одетый в легкие белые шкуры, охраняющие его от ночной прохлады и укусов злых насекомых. Он садится на место гостя и видит, что приготовлено три блюда.
— Ты кого-то ждешь, Балумба? — спрашивает он удивленно.
Балумба-Макомбе молчит, потому что полог хижины поднимается и грузно входит Черный Бог, шевеля множеством своих рук.
— Кто это у тебя, Макомбе? — спрашивает он удивленно.
Боги смотрят друг на друга и не верят тому, что видят. «Я правильно поступил, — думает Балумба-Макомбе. — Боги сами разберутся, кто из них самый сильный, самый добрый, самый мудрый. Пусть и решат, кому быть новым богом народа Балумба-Макомбе».
Он тихонько встает, берет деревянное блюдо с остро пахнущей зажаренной на костре свиньей и уходит в капище — покормить напоследок голодных старых богов.
СОВЕРШЕННО, ТО ЕСТЬ АБСОЛЮТНО НЕВЕРОЯТНАЯ ИСТОРИЯ
У нас из зоопарка сбежал трицератопс.
А заметил это Директор, который раньше всех приходит на работу. Сперва он обнаружил, что главный вход раскрыт настежь. Ну, все нормальные звери об этом не знали, потому что спали еще. Тогда Директор разбудил Сторожа, который тоже спал, как все нормальные сторожа, и даже пуще. Сторож проснулся и пошел стучать берданкой по клеткам, покрикивая:
— На побудку становись!
Все звери, понятное дело, проснулись и принялись реветь. Лишь трицератопс не проснулся, не стал орать диким голосом, потому что его в клетке и вовсе не было. А была одна табличка с надписью «Трицератопс обыкновенный», и еще то же самое на латыни, но вместо «обыкновенный» почему-то «вульгарно». Сторож побухал прикладом по прутьям:
— Вылезай, сатанюка, покажись, по-доброму тебя прошу.
Но трицератопс ниоткуда не вылез, потому что ему негде было спрятаться, кроме корытца с водой. Позвонили в милицию.
— У нас трицератопс убежал.
— Концентраты? — не расслышал дежурный. — Понятно, высылаем оперативную группу.
На всякий случай позвонили в другое отделение:
— Убежал трицератопс.
— Внешность, особые приметы?
— С рогами такой, знаете, с хвостом…
В милиции распределили обязанности: лейтенант Жучков отправился искать того, что с рогами, лейтенант Кошков — того, что с хвостом, а лейтенант Мышков — того, что и с рогами и с хвостом одновременно. Иными словами, был на подхвате.
После позвонили видному зоологическому Профессору. Для консультации.
Часа через два Директор, Профессор, Сторож и те, кому было интересно, чем все кончится, собрались у клетки трицератопса. А на них все время натыкались какие-то серьезные люди в серых плащах и делали вид, что случайно.
Профессор сразу расшумелся.
— Нет, — кричит, — сейчас никаких трицератопсов! Вымерли! Вон миллионы лет назад еще были, а с тех пор нет! И ни за что не поверю, чтобы в нашем городском зоопарке, где даже попугая приличного не завели, вдруг трицератопс обретался! Ладно бы еще за границей, там чего только не бывает, но чтобы у нас!. И слышать подобный нонсенс не желаю, и дайте мне воды, таблетку запить!
— Воды у нас тоже нет, — говорит Директор. — Опрессовка.
И Сторож колебаться начал.
— Может, — говорит, — и впрямь никакой прицарапанец тут не живет. Ну сами посудите, как он мог из клетки убечь, ежели она на все замки заперта, а прутья целы? Я же сам собственной берданкой по ним стучал!
Посмотрели — и вправду прутья на месте, замок в сохранности.
— Вот хорошо, — обрадовался Директор. — А то у меня ни одного замка не осталось.
— И раз его опосля этого в клетке нет, — горячится Сторож, — стало быть, и вовсе его нет. И не было.
— Тут я согласен, — говорит Профессор благодушно: ему дали минералки из буфета.
Часа через три в зоопарк является лейтенант Жучков и ведет на веревке то, что с рогами:
— Получайте пропажу. Поймали на пришкольном участке. Рассаду ел.
А Директор ему:
— Ну какой же это трицератопс? Где хвост? Это у вас коза какая-то!
И Профессор, протирая очки, вторит:
— Да, гм… Авторитетно вам заявляю, молодые люди, что сие млекопитающее не что иное, как горный баран муфлон, кои в наших местах ввиду отсутствия гор не водятся. К примеру, как попугаи ввиду отсутствия тропиков.
А тут и Сторож со своей берданкой:
— Точно, — говорит, — фуфлон. Он из нашего зоопарка еще в позапрошлом году утек.
— Ну, — говорит Директор с облегчением, — этого я знать не мог. Это еще до меня было. Я еще тут не работал.
Часа через четыре вваливается на территорию зоопарка лейтенант Кошков, таща при содействии аж семи сотрудников то, что с хвостом:
— Вот вам! В городском бассейне разыскали.
Директор пятнами пошел, судорогами взялся:
— Это же не трицератопс! Где здесь рога, когда один сплошной хвост?!
И Профессор за сердце хватается да вторую таблетку ест:
— Совершенно с вами солидарен. Сие пресмыкающееся не что иное, как амазонский водяной удав анаконда, кои водятся там же, где и попугаи, сиречь в… Ай! Оно шевелится!
Сторож, выставив для верности берданку, присовокупляет:
— Верно, конда — она конда и есть. О прошлый год от нас же и сбегла. Ишь где, бестия, окопалась!
— Это уже при мне, — краснеет Директор. — Но я змей с детства не люблю.
Тут к нему подкатываются из первого отделения милиции:
— Распишитесь в акте. Обнаружено хищение концентратов на пятьсот сорок семь рублей 13 копеек.
— Все одно к одному, — говорит Директор. — Видно, за тех, кто в этом году сбежит, уже не я отвечать буду.
А часов через пять возвращается лейтенант Мышков:
— Нате вашего беглеца.
Директор, хотя ему уже совсем грустно было, посмотрел:
— Рога есть. Хвост на месте. Похож.
Профессор хвать еще одну таблетку и как закричит:
— Нет! Не может этого быть! Да где это видано? Попугая приличного!. Вода на опрессовке!. Нет, нет и сто раз нет, и вам не верю, и глазам своим не верю, и никому не верю!
Сел в машину, хлопнул дверцей и укатил.
Директор говорит:
— Ну в самом же деле, откуда он у нас взялся? Что там в накладной написано?
Ему отвечают:
— Нету накладных. Потеряны. Так что неизвестно. Может, его юннаты принесли?
— Скажете тоже, юннаты… — отмахнулся Директор. — Это ж не крыса какая. Одних рогов с полтонны… Жалко, что не узнаем, где они водятся. В газету бы написали, сенсация-то какая… Глядишь, нам бы на ремонт деньжат подкинули.
Сторож тем временем запер трицератопса в клетку пуще прежнего и настрого приказал:
— Ежели в другой раз сбегать будешь, то сперва прутья развороти, дверь снеси, на территории напакости. А то и не разберешь после, был ты или не был…
Ну, трицератопс неглупый зверь оказался. Не прошло и недели, как опять удрал. По всем правилам, как полагается. Прутья раскурочил, любо-дорого посмотреть, клетку развалил, да не только у себя, но и у соседа-тигра. В фонтане, как просили, напакостил. Главный вход, понятное дело, настежь.
Пока новый замок нашли да приладили, ВЕСЬ ГОРОД ДВА ДНЯ В ЗООПАРК ХОДИЛ БЕСПЛАТНО.
ДОЧЬ МОРСКОГО БОГА
Я стою по колено в скукожившейся, прибитой первыми заморозками траве. Никогда прежде не имел обыкновения проводить осенние ночи на открытом воздухе. А теперь все иначе. И однако же траве достается больше, чем мне, и она жухнет прямо на глазах, мертво шуршит о мои ноги под резкими порывами ветра. А если пройдет дождь, она стелется по равнодушной земле, липнет к брючинам. В последнее время дожди идут почти не переставая. Осень…
Желтая трава дождем прибита,
Но ей до того нет дела.
Она спит и видит сон
О том, как очень давно
Была ростком зеленым.
Насчет травы я придумал. Я ее не вижу. Я попросту не могу видеть, что там творится подле моих ног. Могу лишь предполагать, что происходит с травой по ночам, в дождь и после дождя. Так сказать, руководствуясь всем прежним жизненным опытом. И если ко мне вдруг подбежит заблудный кудлатый пес без роду и племени, запыхтит, зафукает где-то внизу — то, как это ни обидно, я отчетливо представляю, что именно сулит мне это его заинтересованное фуканье. Хотя и не вижу, чем он там занимается у моих ног. Я вижу только стволы четырех деревьев, асфальтовую тропку, ведущую куда-то мимо меня, и краешек деревянной беседки. Все это — будто один и тот же кадрик в видоискателе кинокамеры. И кадрик этот живет своей жизнью. Стволы неторопливо, обстоятельно готовятся к зимовке — избавляются от листьев, которые скользят в струях воздуха откуда-то сверху, из-за рамки. Беседка с каждым часом темнеет, набухает сыростью, и в ней уже никто не сидит, даже девчонки-старшеклассницы не забегают покурить тайком от взрослого взгляда. Самое интересное, конечно же, дорожка. Она соединяет этот мой кадрик с большой жизнью, что продолжается вне меня и помимо меня, как это и ни грустно. Изредка по ней проходит влюбленная парочка, полагая, что, кроме них, в этом парке — да и во всем мире — нет ни единой души. Иногда важно прошагивает обильная телом мамаша, катя перед собой коляску с глазеющим по сторонам младенцем. Ребятенок видит меня и, если уже наделен даром членораздельной речи, немедля возвещает о своем открытии: «Дядя!» Мама непонимающе косится в мою сторону: «Где ты видишь дядю, солнышко? Это не дядя, это большая ляля…» Ну и, разумеется, третий эпизод картины под названием «жизнь»: иссушенная годами старческая фигура… Заключительной киноглавки я еще ни разу не видел. Кому придет в голову направлять похоронную процессию через дальнюю аллею запущенного парка?.