занимался Дардыкин. Сама по себе это была полезная перемена, призванная улучшить управление всем газетным процессом. Но значительного изменения не произошло, поскольку фактически осталась старой организация работы в отделах, именуемых редакциями — общественно-политической, экономической, международной, новостной. По-прежнему отрицательно сказывался чрезмерный объем рекламы, не позволявший полосы сделать тематическими и каждую из них отдать на усмотрение непосредственно редакций.
Меня, понятно, больше всего заботила информационная служба. Я шел сюда с намерениями многое поменять, поставить дело так, чтобы важные новости не заставали нас врасплох. Чтобы мы узнавали о них своевременно и по своим каналам. Для этого требовалось охватить нашими связями те богатейшие источники компетентной информации, где она сосредоточивается и бурлит постоянно — прежде всего, Администрацию президента, правительство, парламент, ключевые министерства, ведомства, комитеты. Я считал, что именно новостная служба должна держать руку на пульсе главных событий в стране. Раньше репортеры в основном работали на горячих темах: военные и межнациональные конфликты, теракты, убийства, грабежи, пожары, наводнения и т. п. Безусловно, газета должна на все это реагировать, но в разных сферах жизни, начиная с политики, происходит немало такого, что и без трагических поводов заслуживает пристального общественного внимания, содержит большую информационную привлекательность. Согласившись с моим пониманием задач для новостной части газеты, Голембиовский обещал перекроить штатное расписание, с тем чтобы значительно расширить тематику информслужбы, увеличив ее численно.
Кроме меня в ней было восемь человек. Люди разных возрастов, ветераны и молодежь, все хорошие журналисты, однако у большинства не имелось конкретных и ясных границ: кто и за какую сферу в ответе перед газетой. Когда случалось что-то громкое, горящее, с огнем и кровью, многие на это бросались, и тогда вырисовывалась общая картина происшедшего. Когда же на лентах агентств дни спокойные и тихие, тогда труднее — своих новостей нет. А нет их потому, — и мне как репортеру это было хорошо понятно, — что мы их просто не видим, не знаем, у нас не отработана система постоянного отслеживания информационного потока в тех областях, что должны быть закреплены за каждым сотрудником. Что ж, в «Известиях» с этим всегда имелись проблемы, и я настроился их решать. Но в узких рамках информслужбы это было невозможно. Все зависело от общей установки на то, какую газету мы делаем. А вот с этим существовали большие неопределенности.
В один из июльских дней состоялся долгий разговор о характере газеты. Как уже повелось с некоторых пор, он прошел не на заседании редколлегии, а на совете директоров. Впрочем, это оправдывалось тем, что причина для разговора была все же экономической: июньская подписка показала очередное резкое снижение тиража. Раньше высказывалась твердая надежда на то, что благодаря проведенным с 1 марта изменениям в газете подписка на второе полугодие если не возрастет, то как минимум останется прежней. Ее результаты оказались шокирующими: потеряно 112 тысяч экземпляров, из 630 осталось 518 тысяч.
Тон задал Гонзальез, цитирую протокол:
— Сложилась очень тревожная финансовая ситуация. Дошли до нуля. Из-за падения тиража от нас ушло около 25 процентов рекламы в «Комсомольскую правду». Она имеет тираж более миллиона и по Москве практически догнала «Известия». Мы делаем газету, которую массовой назвать трудно. Она ориентирована на довольно узкий круг читателей, на который претендуют также другие газеты — «Независимая», «Сегодня», «КоммерсантЪ», «Российская»… Все эти издания однотипны и делаются в чем-то лучше, в чем-то хуже «Известий», но в этом же ключе… Смотрите «Комсомольскую правду». Надо делать новую газету.
С длинной речью выступил Данилевич. Начал будто с критики в адрес совета директоров, но подозревался больше вице-президент по экономике, то есть Гонзальез:
— В наших руках дело, на успех которого работало не одно поколение журналистов и слишком уж мощный задел они оставили. Угробить это дело, погубить газету — грех непростительный. Мы сняли с себя ответственность «за выработку, — как говорится в одном нашем документе, — политики увеличения прибыльности и конкурентоспособности акционерного общества и составляющих его подразделений». А ведь это — основная задача нас с вами, избранных в совет директоров. Мы не требовательны ко всем и к самим себе, не восприимчивы к опасности, симптомы которой проявились не сегодня. Не буду говорить об однобокости развития всего нашего АО, когда доход на 85 процентов черпается из рекламы в «Известиях» и отсутствуют другие возможности получать доход.
Дальше Анатолий обратил свой взор уже в сторону президента и главного редактора:
— У нас нет конструктивных идей, какими в этот период должны быть «Известия». Нам необходимо разработать концепцию развития, тщательно рассмотреть ее, может быть, с помощью экспертов, утвердить и неукоснительно проводить в жизнь. Если мы признаем, что будущее за информационной журналистикой, то и действовать нужно соответственно. Предлагаю поручить главному редактору представить развернутый план по выходу газеты из кризиса — предложения по организации работы и выработке концепции издания, по кадровым изменениям. Словом, по всему комплексу вопросов, способных переломить критическую ситуацию.
Звучало, таким образом, признание, что совсем недавнее «обновление» газеты не дало никакого эффекта, скорее наоборот — раньше, во всяком случае, не говорилось, что газета в кризисе.
Голембиовский. Концепция сегодняшних «Известий» не устраивает никого. Нам надо реконструировать редакцию, и мы вновь готовы пересмотреть систему управления газеты.
Всего четыре месяца назад ввели эту систему, а теперь уже ее менять? Здесь явно слышалась неудовлетворенность всеми прежними полумерами приостановить падение тиража. Но в протоколе вовсе не упоминается чрезвычайно важный вопрос: на какого читателя мы должны работать. И здесь в руководстве АО не было единства мнений, а те, что время от времени произносились, отличались непоследовательностью.
В апреле 1995 года, выступая на собрании акционеров, Голембиовский призывал к укреплению связей газеты с интеллигенцией, нашими давними и большей частью взрослыми читателями — лет от сорока и старше. А через несколько месяцев Гонзальез пренебрежительно заявит на совете директоров:
— Из 95 тысяч московских подписчиков 29 тысяч стариков, которые не могут являться потребителями рекламы.
Потом будет слышно постоянно: «Известия» являются газетой для пенсионеров, их свыше 30 процентов среди подписчиков — рекламодателям эта аудитория не нужна. Настойчиво зазвучало: нам необходим молодой читатель, ему и надо адресовать содержание газеты. И газета стала поворачиваться, искать этого читателя и заискивать перед ним, полагая, что ему нужна другая, более увлекательная тематика, другие, вошедшие в моду способы ее подачи, иная, облегченная манера письма и чуть ли не обязательно все со стебом. Этот поворот отталкивал традиционную публику — более возрастную, серьезную, деловую. Но как только приближалась очередная подписная кампания, все грани между поколениями, социальными группами тут же стирались — требовался миллион читателей, любых!
Наверняка газета стояла бы тверже на ногах, если бы она была все же сориентирована не просто на «для всех» (даешь миллион!), а на более определенный круг людей. Придумывать здесь ничего не требовалось, достаточно было придерживаться своей же давней стратегии, неплохо оправдывавшей себя долгие годы, — следовать курсу на информационно-аналитическое обслуживание общественно активной части населения с достаточно высоким уровнем образованности, культуры. Видя перед собой эту аудиторию, а не «всех», имело бы смысл подчинять ее запросам и интересам всю редакционную работу — от выбора графической модели до каждо-дневного наполнения полос. И ничего лишнего, ударяющего по репутации, роняющего авторитет издания.
К сожалению, «обновление» газеты пошло по иному пути, который склонял не в лучшую сторону ее качество. При распределении места на полосах слишком часто предпочтение отдавалось явно скандальной, не традиционной для серьезной общественно-политической газеты тематике, нередко с непотребными для известинской публики заголовками типа вот этого над материалом в более чем 300 строк: «Секс по телефону особенно приятен за чужой счет». Отказ от ведения номеров замами главного не избавил газету от редакторской вкусовщины. Наоборот, она усилилась, только теперь из-за очень возросшего влияния на содержание полос одного человека — им стал Дардыкин, с присущим ему уклоном к той журналистике, что ближе к таблоидной. Она равноправна в нашей профессии, но известинская все же из другой области.
Произнеся на июльском заседании совета директоров фразу «Вся наша коммерческая деятельность как бы выскальзывает из рук», Игорь мечтательно продолжил:
— Если мы получим больший объем, будем делать другую газету, иного качества. Сейчас на Олимпийских играх в США начинают работать трое наших журналистов (Надеин, Друзенко, Карапетян. — В. З.), а из-за тесноты на полосах сможем давать им место только на шесть машинописных страниц. Получив объем, создадим и новую технологию в организации редакционной работы.
Но никаких новых источников дохода для увеличения объема газеты не ожидалось, неизменной и единственной оставалась ставка только на рекламу, соответственно и на увеличение тиража. Вновь раздался призыв: даешь миллион экземпляров! Осенью развернулась самая активная за всю историю газеты организационная работа по подписке, в этот раз — на 1997 год. Как всегда, она стартовала 1 сентября, а подготовка велась еще с начала августа. Уже первый из многих приказов Голембиовского по подписке отличался суровой, почти в военном стиле требовательностью: