Пират зло ощерился.
– Воо-от как мы рассуждаем?! Только здесь тебе, мальчик, не твоя ......ная Иштар! А моя дочь – это тебе не какая-нибудь ученая девка из какого-то там дерьмового университета. Вы там привыкли у себя что профессора трахаются со студентами а студенты – с профессорами! А наш род, чтоб ты знал, насчитывает семнадцать поколений благородных предков, которых она может перечислить даже если ее разбудить ночью! А ты можешь вспомнить хотя бы своего прадеда? Ты вообще – кто такой? – Хинк уже был изрядно пьян – вероятно, отмечал удачное возвращение. Мои предки когда то правили твоим, если на то пошло!
– Род любого из людей происходит от одной и той же обезьяны, которая когда – то встала на две ноги, – фыркнул Антон.
– Ты может и от обезьяны происходишь, русский, а мои предки так были созданы Господом всемогущим, кроме которого нет Бога!
– Хвала Ему! – машинально буркнул Акдала.
– Хочу вас успокоить, господин Идрис: я пока не уверен – принимать ли мне предложение Айнур.
– Ясно – брезгуешь дикаркой косоглазой! – оскорбленно хрюкнул пират, похоже, непритворно задетый мыслью что его дочери кто-то может отказать. Свиноед несчастный... Все вы, цивилизованные, такие – позабавится с девкой, и в кусты! Кастрировать тебя мало!
– Мои сомнения связаны отнюдь не с происхождением вашей дочери. В другой обстановке меня бы не остановили не то что семнадцать, а даже сто семнадцать поколений благородных предков, – сказал Антон не пытаясь скрыть иронию.
– Что?!
– Во-первых, я еще не решил – готов ли связать себя узами брака... – Скиров вновь не смог удержаться от колкости.
– Смотри, дошутишься! – зло напрягся пират.
– А во-вторых и главных – по моему скромному разумению, для счастья в семейной жизни, необходимо сходство характеров и взглядов на жизнь. Айнур я действительно люблю, однако терпимость к работорговле и пиратству у нас разная, если вы понимаете о чем я...
– Ну, вот это как раз легко исправить! Пять-шесть рейдов, пара абордажей, с десяток экспедиций на материк... – Хинк пьяно захохотал, запрокинув голову. И ты будешь вполне себе пиратом.
– Вот чего бы я не хотел ни под каким видом! Я нравлюсь себе таким, каков я есть, – примирительно возразил Антон.
Идрис прекратил ржать и прищурился.
– Позволь мне кое-что сообщить тебе... зятёк недоделанный, – сказал пират, сплюнув в открытое окно. – Тебе может не нравится наше ремесло, а может – ты на самом деле всю жизнь тайно мечтал быть космическим корсаром, а теперь только прикидываешься, набивая себе цену. Но это ни хрена Иблисова не значит, потому что в этой жизни ты не смыслишь ни Иблисова хрена! Ты вот говоришь – рабство? А я говорю – благодеяние! Потому что лучше быть рабом чем покойником! Ты, вообще представляешь, на какой планете ты оказался? Нет? Так я расскажу, цивилизованный слизняк!
До того как эти макаки с Аригато сюда приперлись, мы жили тут уже полторы тысячи лет! Жили, может кто-то скажет в дикости, в варварстве, но как умели и могли. Ты знаешь, что в тот год когда эта факанная сука Йоко Мичи наткнулась на нас, в университете Изандана великий Трой Борн построил паровую машину? Что у нас к тому времени уже был электрический телеграф – уже лет пятьдесят? Что наши врачи исцеляли любой рак в последней стадии с помощью десятка порций грибной микстуры, а благодаря корню увленны люди сохраняли зубы до старости?
А вот у меня половина искусственных – хотя я всю жизнь прожил при вашей цивилизации! Короче – если интересуешься, что тут было при Воссоединении и после – поищи в нашей библиотеке. Хотя – ты же читаешь только по-своему...
– Я знаю три языка, и еще два мертвых, – с некоторой обидой сообщил Антон. Свое знакомство с печальными реалиями местной истории он решил не афишировать.
– Не важно, – махнул рукой Идрис. Лучше глянь в компьютере Совета, файл "Эялла". Ну так вот. Эялла очень желтомордым понравилась – потому как было много полезных ископаемых и всякого прочего добра, и много людей, которые все это могли добывать, причем очень дешево. Так и началось Воссоединение! Меньше чем за два поколения шибко цивилизованные люди с Аригато и из Объединенных Корпораций угробили все что могли, а что осталось – доломали мы сами, выученные вами же.
В результате на месте Изандана сейчас заросшие лесом руины, последние медики Школы Богини погибли под бомбежкой, когда Урдун Безумный решил стать императором всея Эяллы, книги пошли на растопку или подтирку...
Ладно, одним словом мы имеем что имеем.
Все бы ничего, но перед тем как загнутся, Аригато научила нас кое-чему – майстрачить автоматы и пушки. И те кто остались живы, начали ими друг друга изводить – по поводу и без. Но все равно – здесь в числе прочего есть нечто такое, за что Сенат твоей Иштар может даже и продал бы душу Иблису – большой прирост населения. Нас слишком много, черт побери. Взгляни хоть на наших соседей – на Илорину, хоть даже на страну торике. За последние десять лет миллионов пять умерших от голода, не считая гражданской войны. И что? Ни малейшей убыли населения. А почему? Потому что плодятся как кролики или махатаны. У каждого паршивого крестьянина по три жены, а у всяких вождей, старост и великих охотников с воинами по десятку. В каждой семье в среднем по десять детей, и это только в среднем.
Так вот ты и думай – у тех кого вывезут отсюда, есть хоть какой-то шанс. А почти никто из тех кто живет там – Идрис махнул рукой в сторону материка, – не дотянет до тридцати пяти.
– За то время пока я здесь, я уже повидал много всякой мерзости, – сказал Антон. – И кое-что понял. Как бы там ни было, моя душа и совесть говорят мне, что убийства грабежи и работорговля – непозволительное зло! И я буду жить так, как подсказывает мне душа и совесть. И постараюсь объяснить это Айнур. Как я понимаю – большую часть своей жизни она провела, барахтаясь в вашей грязи. Но я чувствую, что ей страшно хочется отмыться, пусть даже грязь, надо думать, въелась слишком сильно.
Хинк Идрис в раздражении выкинул бутылку в окно, затем пошарил во внутреннем кармане помятого жилета, одетого на голое тело.
– Знаешь, Олутар однажды мне сказал, что на старой Земле выражались так: человек – это душонка, обремененная трупом, – проворчал он. Я вот думаю – может, перерезать тебе горло прямо сейчас, и выпустить из тебя твою благородную душонку, а тушку бросить в этом лесу, чтобы аруты и каххи могли насладиться твоим мясом?!
Он резко повернулся.
– Что такое, капитан? – спросил Хальдриг.
– Дай-ка мне нож – я забыл свою заточку.
Нориск, ухмыляясь с садистским предвкушением, извлек из ножен массивный клинок – с вороненым волнистым лезвием и вычурной гардой – наверняка, изделие местных мастеров, и протянул с легким поклоном капитану рукоятью вперед.
– Я вот прикидываю – изрек Хинк вращая налитыми кровью глазками, – зарезать тебя как свинью, или может просто проткнуть как жука и сбросить вниз?
– Я бы на вашем месте не стал делать ни того, ни другого, – сказал Антон. – Мне есть что сказать Олутару, и он будет недоволен если в наши с ним дела вмешаются третьи лица.
Сказал это он наобум, и как выяснилось, что в критической ситуации он нашел правильный тон.
– Вот как? – лицо Хинка вытянулось. Ты за свои слова отвечаешь? И что же наш цивилизованный слизняк имеет сказать самому Олутару??
– Это я сообщу ему при личной беседе. Изо всех сил давя страх, и старясь не смотреть на дрожащее в воздухе лезвие, Антон сумел сохранить небрежный тон.
– Ладно. Акдала – полетели к замку.
Оставив внизу высокие – футов тридцать – резные ворота розового камня, и заброшенный парк, где безмятежно пощипывали травку звери, напоминающие мелких безрогих оленей – тоны, флайт опустился на мощенный булыжником внутренний двор, где плескал водой фонтан – аккурат у главного входа.
– Надеюсь, теперь мы встретимся только на том свете! – прорычал пират, когда Антон выходил из машины.
– Посмотрим, – ответил Антон и собирался сказать еще что-то, но Идрис с треском захлопнул дверцу, и «жангада» поднялась в воздух, взвыв напоследок изношенным двигателем.
Антон остался во дворе.
Через секунду дверь замка открылась, из полумрака выглянул невысокий пожилой туземец в лиловой ливрее и что-то произнес.
Антон покачал головой:
– Вас просят проходить, – прочирикал лакей на скверном всеобщем. – Входите.
Антон поднялся по мраморной лестнице. Серый, казалось овеянный ветрами тысячелетий камень стен невольно внушал уважение. Полы были выложены мозаичными картинами, на стенах висели старые выцветшие гобелены и ковры, изображавшие битвы местных богатырей с разнообразными чудовищами, и поедание чудовищами оных богатырей.
Впрочем, было тут место и современному искусству. Он заметил пару полотен кисти самого Окусаи, и скульптуру женщины с ребенком – насколько он мог понять, не включенную в каталоги работу великого Шрингера.
Откуда они здесь? Вряд ли подобные вещи попадаются на кораблях. Купили на аукционе? Или это подобрано где-то на заброшенных орбитальных и лунных виллах Аригато или Джура с Магдалиной, еще во времена Великого Кризиса?
Слуга вел Антона вглубь дома. Миновав отделанный коричневым мрамором вестибюль, они поднялись на второй этаж, где лакей услужливо распахнул перед ним двустворчатые двери с медными ручками. Переступив высокий порог, Антон оказался в огромном, мраморном зале, озаренном дневным светом, исходившему от стеклянного эркера. Книжные полки доходили до высокого круглого потолка.
У Антона даже захватило дух – столько бумажных книг он видел лишь однажды: в Университетском Депозитарии, когда писал диплом по археологии материка Кайсон.
Но когда он узнал человека, сидевшего за столиком и просматривавшего какой-то древний фолиант, Антон мгновенно забыл об окружающей обстановке, и от удивления буквально потерял дар речи. Он даже не заметил еще одну личность, пристроившуюся в углу – тоже с книгой в руках, что смотрелось по меньше мере стра