Минуту Келлард молча смотрел на него. Потом произнес тихо:
— Ладно, пусть будет по-вашему. Я вернусь с вами на базу. Но я рассказал все, добавить мне нечего.
— В таком случае, — сказал Хофрич, — мы отправимся на Дневную сторону, и вы полетите с нами.
Через несколько дней экспериментальный Рейдер У-90, снабженный тройной теплозащитой, стартовал из Мохаве. Келлард молчал. С ними летел биофизик Моргенсон; похоже, он тоже не был в восторге от экспедиции. Остальные трое в экипаже были совсем юны, лет по двадцать. Они смотрели на Хофрича и Келларда как на легендарных героев. Когда У-90, проникнув глубоко внутрь орбиты Венеры, готовился к маневру сближения с Меркурием, один из этой тройки, навигатор по имени Шэй, решился заговорить с Келлардом.
— Ведь это вы первым высадились на Ганимед, сэр, не правда ли?
Келлард кивнул:
— Да.
— Здорово! — восхитился Шэй. — То есть я имею в виду — быть первым.
— Это было здорово, — безучастно сказал Келлард.
— Может, и я… когда-нибудь… — начал Шэй, замялся и продолжал: — То есть если звездные двигатели появятся так скоро, как говорят, я тоже смогу стать одним из первых…
— Возможно, — сказал Келлард. — Кто-то должен быть первым. Звезды ждут нас. Нам нужно лишь полететь и не останавливаться, и звезды будут нашими, как все эти планеты. Нашими во веки веков. Аминь.
Шэй озадаченно взглянул на него, потоптался и вышел.
Хофрич спросил:
— Зачем было обижать мальчика?
Келлард пожал плечами:
— А что я такого сказал? Просто повторил то, что сейчас ощущает каждый. Победа над Космосом и все такое.
Он смотрел в иллюминатор, как Меркурий медленно приближается — тонкий белый серп, трудноразличимый рядом с Солнцем. Солнце здесь было чудовищем: окаймленное пламенем, оно заливало пространство своими губительными лучами.
Келларду вспомнилось — в тот раз Биннети цитировал Блейка: «Стремленье бабочки к огню». Да, это про нас. Три мотылька, летящие в огненную печь, и вернулся один. Вернулся оттуда, а теперь вновь возвращаюсь туда…
Потом печь закрылась черной заслонкой. У-90 мчался над Ночной стороной планеты, над мрачными скалами и пропастями, никогда не видевшими солнца, а потом горизонт впереди вспыхнул яростным светом, и они очутились на Дневной стороне.
В старину Меркурий называли «луной Солнца», планетка действительно напоминает Луну: те же безжизненные каменистые равнины, те же гребни и трещины, острые, как клыки, вершины — здесь никогда не было ни дождя, ни ветра, чтобы сгладить их. Но на Луне холодно и тихо, а Дневная сторона Меркурия словно кипит от скрытого в недрах огня. Вулканы изрыгают пепел и лаву, а с неба низвергаются потоки излучения, от которых все вокруг трепещет в мерцающей дымке…
У-90 снижался. Температура обшивки достигла уже 40°C. А впереди открывалось обширное ущелье, которое Келлард не раз видел в кошмарах.
По другую сторону приземистые конусы вулканов исходили тучами пепла, и все было точно так же, как когда Келлард в последний раз смотрел в иллюминатор спасательного корабля, пришедшего за ним с Венеры. И все так же лежала на дне ущелья исковерканная развалина, ставшая надгробным памятником Морзе и Биннети…
Взгляд Келларда скользнул севернее, к груде причудливых каменных глыб. Ладони у него повлажнели. Но, возможно, на этот раз ничего не будет. Разве все обязательно должно повториться?..
— Скафандры готовы? — спросил Хофрич.
Моргенсон кивнул:
— Все три. Теплозащита в полном порядке.
— В случае чего выйдем мы с Келлардом, — сказал Хофрич. — Третий скафандр резервный. А пока будем ждать.
— И сколько же, — язвительно поинтересовался Келлард, — вы собираетесь ждать? Вы же знаете: если теплозащита откажет хоть на минуту, мы изжаримся заживо.
Хофрич холодно взглянул на него.
— Мы будем ждать, пока вы не скажете правду или пока мы сами не увидим ее.
— Смотрите! — крикнул вдруг Моргенсон.
Хофрич повернулся к иллюминатору. Келлард увидел, как среди каменных глыб начинает бить огненный гейзер. Он рос в высоту — медленно, но неуклонно.
— Что это? — спросил Хофрич.
— Разве не видите? — ответил спокойно Келлард. — Там какая-то щель, сквозь нее истекают горячие газы. Когда я сидел в разбитом корабле, произошло два таких извержёния.
— Но это то самое место, где вас засек радар! Вместе с теми объектами! Мы должны выйти наружу.
— Должны так должны, — проворчал Келлард. — Но больше там ничего нет. Просто огненный гейзер.
Они втиснулись в скафандры, громоздкие из-за усиленной теплозащиты. Ожидая спасателей, Келлард провел в таком снаряжении много дней. Воспоминания о них его вовсе не радовали.
Хофрич проверил радио, потом сказал:
— Все в порядке. Шэй, выпустите нас и будьте наготове. Моргенсон, продолжайте наблюдения.
Они вышли на Дневную сторону.
На них обрушилась буря излучений, лавина зноя и света, и они невольно согнулись, словно под напором ливня. Не так просто было сделать первый шаг в этом потоке огня, но Хофрич этот шаг сделал. Они шли медленно, тяжело и видели лишь черные камни у себя под ногами, да ручейки и лужицы расплавленного свинца, да свои собственные, непомерно толстые ноги.
Потом они выпрямились. Сквозь иллюминатор скафандра Келлард увидел впереди высокий столб пламени, слепящего даже через многослойные фильтры. Столб был уже высотой в сотню футов, но продолжал расти, и, несмотря на отсутствие атмосферы, они «слышали» — через почву подошвами ног — пульсирующий рев, отдававшийся вибрацией во всем теле.
Перед нагромождением камней они остановились. Огненный фонтан уходил ввысь. Он вздымался и опускался, словно откликаясь на биения невообразимого сердца пылающей планеты. Камни гремели и содрогались, и Келлард снова спросил себя: «Что же гонит нас туда, где нам вовсе не место?»
— Я уже говорил, — сказал он Хофричу. — Это просто гейзер, и ничего больше.
— Сигналы на записи двигались, — ответил Хофрич. — Это не просто гейзер.
— Посмотрите вокруг! — вскричал в отчаянии Келлард. — Что здесь может двигаться? Вы ошибаетесь, Хофрич. Неужели вы собираетесь держать нас здесь потому, что боитесь признаться в своей ошибке?
Хофрич сказал, помедлив:
— Нет. Я вам не верю. Мы вернемся на корабль и будем ждать.
Они отвернулись от огненного фонтана, и Келлард почувствовал, что лоб у него мокрый. На этот раз ничего не случилось, и нельзя ждать бесконечно; они улетят, и тогда…
В наушниках раздался крик Моргенсона:
— Всплески! — И вдруг еще громче: — Я их вижу! Они…
Хофрич неуклюже повернулся кругом. Между ними и гейзером не было ничего. И ничего не было в пляшущих языках пламени.
— Они над вами! — кричал Моргенсон. — Боже мой…
Келлард посмотрел вверх. Он знал, что нужно искать, и увидел их сразу же, тогда как Хофрич все еще озирался по сторонам. Они падали с неба, как молнии. На этот раз их было четверо — нет, пятеро. Словно пять вихрей света, такого яркого, что казалось, даже здешнее Солнце померкло.
Хофрич сказал:
— Я не вижу…
Келлард указал вверх.
— Вот они.
— Эти огненные хлопья?
— Это не хлопья, — возразил Келлард. — Это дети звезд, так я их назвал для себя.
Хофрич застыл, запрокинув голову. И Келлард уже знал, что все кончено.
Пять ослепительных вихрей скользнули к огненному фонтану. Они погружались в него, выныривали, взлетали так быстро, что глаз едва успевал следить на ними, танцевали на струях пламени. Гейзер стал еще выше, вся пятерка плясала на его растущей вершине, и Келларду показалось, что они… смеются.
Они ныряли в бурлящий огонь и выскакивали из него, и вдруг один метнулся туда, где стояли люди. Хофрич попятился.
— Не двигайтесь, — Сказал Келлард.
— Но.. — возразил Хофрич.
— Они ничего нам не сделают, — с усилием произнес Келлард. — Они дружелюбные, веселые, любопытные. Не двигайтесь.
И вот уже все пять огненных вихрей кружили вокруг них, бросаясь вперед, и отскакивая, и вновь приближаясь, чтобы коснуться их теплозащитной брони пытливыми щупальцами живой энергии, живого света.
Хофрич сказал странным, неестественным голосом:
— У меня… что-то… в мозгу…
— Не бойтесь, — сказал Келлард. — Они любопытны. Они хотят нас понять, что мы такое, как мы мыслим. И они могут погрузиться в наш разум… — И вдруг добавил в последней вспышке угасающего гнева: — Вы хотели знать. Теперь вы знаете.
Больше он не успел сказать ничего, потому что ощутил удар, как и в тот, первый раз, когда чужой разум входил в его мозг, исследуя все его мысли и воспоминания.
Любопытны — да. Словно дети, которые нашли странных, неуклюжих зверьков и хотят узнать, живые ли они. И когда их разум вошел в разум Келларда, все длилось воедино, и Келлард а вновь охватил головокружительный вихрь воспоминаний и чувств, которые не были его собственными, которые его более грубая материальная сущность не могла полностью воспринять.
Но и это полупонимание ошеломляло. Он уже не был Хью Келлардом, человеком из плоти и крови, рожденным на погребенной под атмосферой, тяжелой планете, которая называлась Земля.
Он был одним из них — одним из детей звезд.
Его память простиралась далеко в прошлое, ибо его жизнь была почти неограниченной во времени. И там, за пределами человеческих представлений о прошлом, он вместе со своими спутниками уже жил странной и прекрасной жизнью их племени.
Рожденный в звездах, в невообразимых давлениях и температурах, в спрессованных атомах глубинных солнечных недр. Конечный продукт эволюционной цепи, почти столь же древней, как и вся Вселенная, сгусток фотонов, достигший сознания, получивший индивидуальность и свободу воли. С телом скорее из энергии, чем из материи, с чувствами, не имеющими ничего общего со зрением или со слухом, с движениями, подобными вспышкам и скольжению без усилий, быстрыми, как сами частицы света. Он и его братья рождены звездами, и холодные миры косной, плотной материи столь отвратительны им, что они оставляют планеты вдали от своих путей.