енка, но всякий раз ее останавливал страх. Если Гуннар поверит ей, он попросту убьет малыша. Купава знала, что гнев приводит берсеркера в исступление, когда он в состоянии уничтожить все и всех.
Рыжеволосая сестра Купавы заранее нашла для мальчика кормилицу и поручила ребенка ее заботам. Ей не доставило радости получить на воспитание чужого ребенка, а потому она быстро передала опеку над ним нянькам. Она вспоминала о Буре-полке лишь тогда, когда хотела убедить варяга в том, что дни и ночи напролет хлопочет о его сыне.
Саму же Купаву отправили в дом, где обитала прислуга. Там же вскоре оказались и остальные родные Руты — отец, мать и брат. Гуннара уже не волновало мнение о нем киевских бояр. Варяг больше не старался добиться уважения этих мужей, он сообразил, что страх, который они испытывают перед князем и его подручными, значит много больше, нежели все остальное. Зачем тогда терпеть в своем доме боярина, находящегося в жестокой опале у Святополка? Пусть своего бога распятого благодарит за то, что еще живой по земле ползает, да за сыном своим лучше присматривает. У его добра есть новый хозяин, и пусть все знают — Гуннар добычи не выпустит. На подворье растет наследник — маленький сын варяга, которого воспитают настоящим воином, и он не будет знать жалости.
Малыш родился раньше срока, но даже несмотря на это, крепко ухватился за жизнь. В ясных очах светится ум, он мало плачет, хорошо ест, а маленькие кулачки уже сейчас пытаются хватко удержать все то, что ему попадается на глаза.
Рута добилась желаемого, и все остальное ее больше не волновало. Какое ей дело до состарившихся отца с матерью? Они пожили в свое удовольствие, так пусть теперь довольствуются тем, что она из милости позволила им устроиться в одной из дальних комнатушек. Судьба младшего брата ее также не интересовала. Гуннар никогда не позволит ему даже помыслить о батюшкином наследстве, пусть спасибо скажет, что вообще еще по земле ходит.
А вот Купаву она с удовольствием прямо сейчас отправила бы на тот свет. Казалось бы: девчонка потеряла все, что имела — богатство, мужа, сына, свободу, но по-прежнему ходит по этой земле, не наложила на себя руки и глаза заплаканные не прячет, смотрит так презрительно, словно ее вовсе не унижает положение брошенной жены, живущей на положении почти что служанки. Рута не раз хотела отправить ее ходить за скотиной, но Гуннар из какого-то упрямства велел обращаться с ней достойно. Порой Руте даже казалось, что суровый варяг хочет сжалиться над бывшей женой. В такие моменты она ловила его странные взгляды, обращенные в сторону Купавы. И чтобы заставить его не думать о младшей сестре, Рута выпускала из себя всю страсть любовного томления и устраивала такую сумасшедшую ночь любви, что наутро Гуннар выходил из спальни рыжеволосой искусительницы совершенно обессиленным.
Жаль, что нельзя было избавиться от ненавистной сестрицы, оставалось лишь наслаждаться ее страданием. Не раз, завидев во дворе Купаву, Рута брала у нянек ребенка и с горделивым видом подходила к сестре якобы для того, чтобы посочувствовать ей в горе, спросить — не нуждается ли она в чем, хорошо ли кормят ее на кухне, не холодно ли в ее каморке. При этом Рута нежно тетешкала малыша, целовала его румяные щечки, называла сыночком любимым. Она надеялась побольней уязвить Купаву. Ей хотелось, чтобы сестра сама сжила себя со свету от горя, но ошибалась.
Купава была рада этим коротким мгновениям, счастлива тому, что малыш жив-здоров, что глазки его сияют, словно звездные лучики, а пухленькие щечки украшают милые ямочки. И с каждым денечком сын становился все более похожим на своего родного отца, ясноглазого князя Позвезда.
Жестокая, неумолимая и неминуемая брань приближалась. Воины Ярослава выступили из Новгорода и с каждым днем все ближе продвигались к Киеву. Святополк дольше ждать не мог и выступил навстречу. И Гуннар теперь уже не мог остаться в стороне от войны. Если Ярослав одержит победу, все одно придется лишиться только что обретенного состояния. А заодно и жизни. Если жизнь его близится к завершению, то он предпочтет оказаться в Вальхалле с мечом в руке, нежели гнить в безвестности.
Всю жизнь проведя в бесконечных разъездах и сражениях, варяг был скор на сборы. Его воины спешно облачались в доспехи, собирали оружие, чистили коней, слуги набивали их сумки едой. Наскоро дав распоряжения управляющим, Гуннар быстро простился с Рутой и долго тетешкал на руках маленького сына, а затем решительно сбежал с крутой лестницы во двор, где его уже поджидал оседланный конь. Но перед тем, как запрыгнуть в седло, он неожиданно развернулся и направился в сторону сараюшки, где ютилась Купава.
— На бой отправляюсь. Знаю, что виноват перед тобой, потому прошу прощения.
— Вели отдать мне сына. Боле ничего от тебя не нужно.
— Недосуг с этим разбираться. Рута может скандал учинить, а мне не хочется в ссоре отправляться в поход. Обещаю одно: если дашь слово не чинить вреда ребенку, ежели не станешь с ведьмами знаться — все будет иначе, когда вернусь. Подумай пока о моих словах.
С этим он и отбыл.
В Вышгород вскоре пришли слухи о том, что битва между Святополком и Ярославом никак не начнется. Вблизи города Любеча полки встретились, и разделял их теперь лишь Днепр. Все окрестности наполнились шумом, да только никак не решались войска Киева и Новгорода на виду у неприятеля переправляться через могучую реку. Началось долгое противостояние, хотя всем было ясно, что сечи кровавой все одно не избежать.
Никто не ведал, чем окончится схватка, но Рута не собиралась дожидаться решения Божьего суда. Нельзя допустить возвращения варяга к жене. Она слышала, что сказал перед отъездом Гуннар Купаве и решила, что теперь не станет медлить и во что бы то ни стало найдет способ извести сестру. Но как? Питается Купава на кухне, вместе со слугами. Дворовых, конечно, не жаль, но было опасение, что отрава случайно попадет и в пищу самой Руты. Велела она нагружать Купаву работой сверх меры, надеясь, что сестра надорвется, но и это не помогло. Холопы жалели Купаву и, невзирая на запреты, старались помочь ей по мере возможности. Вконец обозленная женщина решила попросту запереть сестру в холодном подвале. Посидит сестрица ненавистная в холоде без теплой одежды — застынет, а там сама в последний путь и отправится. А Гуннар, ежели выживет, то вернется лишь на похороны Купавы. Что поделаешь, все люди смертны.
Было холодно, мрачно, на столе мигал светильник, через окно вливался и оседал изморозью на стенах холод. Пламя светильника рождало мысли о желанном тепле, и Купава не могла оторвать взгляда от его мерцания. Укутавшись в вязаный платок из козьего пуха, девушка изо всех сил пыталась не растерять то тепло, которое сжалось внутри нее.
Наверно, она и впрямь замерзла бы к утру, если бы в ее каморку не пробралась служанка. Охнув, она поспешно положила сухие дрова в маленький очаг и разожгла их. Весело затрещал огонь, но в подвале по-прежнему бродил холод. Заставив себя встать, Купава с трудом дошла на застывших ногах до настила, где было устроено для нее ложе, забралась под холодные одеяла и уставилась пустыми глазами на бревенчатые стены. Холодно. Как же холодно жить.
Она почти уснула, когда ее разбудил скрежет ключа. Наверно, еще кто-либо из слуг решился заглянуть к ней…
— Отец? — поразилась Купава, когда увидела на пороге своей темницы отца.
— Скорей поднимайся сюда.
Девушка с трудом сбросила с себя оцепенение и принялась карабкаться по стылым ступеням наверх. Тело ее содрогалось от холода, и Блюд без всяких расспросов спешно укутал замерзшую дочь в огромную шубу и велел надеть теплые валенки.
— Скорей ступай к воротам. Там тебя ждет конь, в седельных сумках — припасы на дорогу.
— Зачем…
— Уходи, моя девонька. Погубит тебя сестра… Расплата моя за грехи тяжкие… Зачем тебе нести чужое наказание… Отправляйся в Спас-Берестово. Княжна Предслава была добра к тебе, она укроет тебя на своей половине и от князя Святополка, и от Руты.
— Я не оставлю сына, — замотала головой Купава. — Если Гуннар погибнет, Рута уморит Зареока.
— Твоя матушка уже вынесла его из терема. Беги же… — отец расцеловал дочь, перекрестил и подтолкнул в сторону ворот. — Все мои молитвы только о тебе будут.
Но они напрасно надеялись, что Рута уже крепко спит в своей светлице. Купава лишь успела принять из рук матери укутанного в теплое одеяло ребенка, как в доме поднялся сильный переполох и на крыльцо выбежала Рута.
— Ах, злодеи! Бежать решили! И сына украли! Теперь я вам спуску не дам! Что стоите, ротозеи! — рявкнула она на слуг. — Вяжите их!
Голос ее был полон ярости, глаза сверкали безумным блеском, красивое лицо исказилось от лютой злобы и казалось чудовищным при свете факелов.
Высокая лестница загремела под ногами прислужников Руты. Отец быстро подсадил Купаву на коня и отворил ворота:
— Скачи, не медли!.. Я задержу их!
— Батюшка! Родненький! — взмолилась Купава, с трудом сдерживая рвущегося буланого скакуна. — Я не могу оставить тебя на расправу ей!
— Внучка спаси! Погубят они его, злодеем вырастит! Беги же!
Сильный жеребец легко вынес девушку за ворота и, словно понимая, что от него требуется, помчался в сторону городских ворот. И Купава уже не видела, как боярин Блюд начал бой на своем подворье.
Словно разъяренный седой медведь, он мигом расшвырял во все стороны осмелившихся броситься на него слуг и ринулся к широкой лестнице, на верхних ступеньках которой стояла красная от гнева старшая дочь.
— Довольно я терпел твои выкрутасы! Забыла отцовские вожжи, мерзавка! Сейчас напомню!
Грузный боярин тяжело поднимался по заледеневшим ступенькам. Рута напрасно надеялась, что холопы, до сегодняшнего дня безропотно подчинявшиеся ее власти, вновь набросятся на Блюда. Вместо этого слуги темной толпой сгрудились возле лестницы, ожидая, кто одержит верх — отец или дочь.