В тот же вечер Перчевский отвел девушку в приемную Бюро.
— Потенциальный новобранец, — сказал он ночному дежурному, который узнал гостью по голопортрету, успевшему его опередить. — Грета Хельсунг, из Гамбурга. Не обижайте ее.
— Конечно, капитан. Присядьте, госпожа. Можно начать оформлять документы.
— Что, все настолько просто? — спросила она Перчевского.
— Завтра будете ночевать на Луне, госпожа, — ответил дежурный. — Вы уже уходите, капитан?
— У меня рейс в одиннадцать тридцать до Монреаля.
Грета взглянула на него с немой мольбой.
— Будете ее спонсором, капитан?
Он знал, что этого делать не следует. По сути, он принимал на себя юридическую ответственность, равную родительской. Адмирал наверняка будет в ярости…
— Конечно. Где оставить отпечаток? — Он протянул большой палец.
— Здесь. Спасибо. — Что-то зажужжало. Дежурный взглянул в сторону и прочитал что-то с невидимого Перчевскому экрана. — Ого.
Он дотронулся до замка, и выдвинулся ящик.
Достав оттуда кольцо, он подал его Перчевскому.
— Зачем?
Это было кольцо вызова, которое известит его в случае, если он срочно потребуется Бюро. С помощью кольца можно было также отслеживать все его перемещения.
— Приказ из головного офиса. Готовы, госпожа Хельсунг?
— Грета, увидимся в Академии. — Он записал номер на клочке бумаги. — Не потеряйте. Позвоните, когда вас определят в казарму.
Он снова собрался уходить.
— Капитан? — Он повернулся. Теплые юные руки обхватили его за шею. Форма тут же промокла от слез. — Спасибо вам.
— Грета, — прошептал он, — ничего не бойтесь. Все будет хорошо.
Он знал, что к ней будут относиться как к принцессе, пока не начнется учеба.
— До свидания. Удачи.
Снаружи его поджидали четверо парней с экскурсии. Пришлось сломать одному руку, прежде чем до них дошло. Он едва не опоздал на рейс, и переодеваться в штатское пришлось уже на борту аэробуса.
Североамериканский Центральный директорат сообщил, что его мать живет по тому же адресу в зоне Сент-Луис. Он отправился к ней, не позвонив, поскольку опасался, что она найдет какой-нибудь повод, чтобы с ним не встречаться. Хотя намерения у обоих были вполне дружескими, все предыдущие визиты заканчивались скандалом. Она так и не простила ему, что он «пошел против своих».
Поездка через каньон в лучах закатного солнца напомнила ему путешествие домой по старой дороге отчаяния.
Места, где он играл в детстве, нисколько не изменились. Там все так же возвышались груды мусора и рыскали молодежные банды. Более прочные пластиковые стены были исписаны корявыми, безграмотными ругательствами. Возможно, археологи будущего когда-нибудь станут осторожно, слой за слоем, снимать распыленную из баллончиков краску, реконструируя все отклонения, возникавшие в течение поколений в необразованных мозгах.
Он изо всех сил пытался убедить себя, что это еще не вся Старая Земля.
— Бывает и хуже, — пробормотал он и тут же обругал себя за предвзятость.
Большинство земного человечества действительно жило подобно зверям, но далеко не все. Имелись анклавы, где еще сохранялись понятия о гордости, устремлениях, амбициях. На планете существовала промышленность. Земля производила большую часть собственного продовольствия и предметов первой необходимости. Были также художники, писатели, провидцы… Они просто затерялись среди варварской орды, составляя крохотный процент всего населения.
В земном генофонде иссякла не только склонность к риску, но и большая часть таланта и интеллекта.
Средний коэффициент умственного развития на Старой Земле был на двадцать пунктов ниже среднего по Конфедерации.
Перчевский расщедрился на чаевые водителю, и тот уверился, что вез крупную шишку преступного мира. Криминал был единственной профессией, позволявшей завоевать хоть какое-то уважение.
К его удивлению, кодовый замок сработал на знакомый шифр — после стольких лет.
Еще один симптом происшедшего с его родной планетой. Террор стал столь повсеместным явлением, что никто больше всерьез не пытался ему противостоять.
Мать была пьяна.
— Ты не Гарольд, — бросила она. — Кто ты, черт побери? Где Гарольд? Тут никого не бывает, кроме Гарольда.
Перчевский взглянул мимо нее туда, где провел большую часть детства. Пространство размером три на четыре метра разделялось на три крошечные комнатки. Тогда оно казалось больше, даже когда с ними жил отец.
Он промолчал.
— Слушай, братец… господи! Это ты! Что, черт возьми, ты тут делаешь? — Голос ее был полон злобы. — Чего стоишь и пялишься? Заходи, пока нас кто-нибудь не спалил.
Проскользнув мимо нее, он плюхнулся на маленькую кушетку, которая служила ему детской постелью.
Квартира нисколько не изменилась. Изменилась лишь мать. К худшему.
Дело было не только в возрасте и неумолимой нищете. Она катилась под откос сама по себе.
Она располнела. Одежда ее была помята, волосы много дней не чесаны…
— Дай мне привести себя в порядок. Я только что проснулась. — Она скрылась за раздвижной перегородкой, игравшей роль стены спальни. — Чем ты занимался все это время? — спросила она.
— Это тебя надо было бы спросить. Я же посылал письма.
И твердую валюту Внешних миров тоже. Ни на то, ни на другое не последовало ответа.
— Похоже, я так и не собралась написать.
По крайней мере, она обошлась без дурацких оправданий, вроде того, что не нашлось денег на писца. Он знал, что она носила его послания чтецу — на это ее хватало. На ответ — уже нет.
— Но два раза я все-таки писала, — продолжала она. — Сразу после того, как ты побывал тут в прошлый раз, а потом два или три года назад, после того как отца убили во время мятежа Таннера. Меня это уже мало волновало, но я подумала, что тебе стоит знать.
— Он умер?
— Мертвее некуда. Его повесили во время Крестового похода реваншистов. Они тут много чего натворили, а потом большинство погибли, напав на крепость Сил безопасности.
— Я не получил письмо. И ничего не знал.
Он никогда не слышал о мятеже Таннера или Крестовом походе реваншистов.
— Они хотели повернуть все назад. Вернуть золотой век, или что-то вроде того. Объединить Землю и сделать ее центром галактики. Многие считают, что за этим стоите вы, лунатики. Говорят, из-за вас началось все движение архаистов.
Раннее детство архаического движения на Старой Земле совпало с его собственным. Но если у создателей и имелся какой-то план, то он обернулся против них. Былая слава не пробудила к жизни планету-мать. Она лишь нашла новый способ бегства от реальности.
Романтика прошлого пользовалась немалой популярностью. Мужчинам нравилось играть в империи. Женщинам нравился былой шарм.
Мужчины погибали, когда группировки вроде «Стального шлема», «СС Мертвой головы» или «Черного сентября» вступали в столкновение с «Иргуном» или «Штерном»… Самые маленькие и редко упоминаемые группы оказывались и самыми опасными.
Дамы, похоже, предпочитали балы эпохи регентства, французский двор или восточный сераль.
Поиски собственной уникальности в сочетании с потребностью найти свое место приводили людей в самые дальние закоулки земной истории.
Во время полета Перчевский смотрел прямой репортаж об облаве на представителей мексиканского культа возрождения ацтеков. Полицейские с боем прорвались в храм, но не успели спасти принесенных в жертву.
Вернулась мать, одетая достаточно нелепо для женщины ее возраста — в просвечивающую блузку и доходившую лишь до середины бедра юбку. Он ничем не выдал своих чувств, понимая, что это наверняка лучшее, что у нее есть.
— Я таким не увлекаюсь, — ответил он на реплику про «лунатиков». — Не мое. Хотя знаю кое-кого, кто в порядке хобби пытается спасти эту помойку от самой себя.
Его отношение к делу не слишком ей понравилось.
— Как тебя зовут на этот раз?
— Перчевский. Корнелий Перчевский.
Он уставился на мать, вдруг увидев перед собой Грету, какой та могла бы стать сорок лет спустя. Если только… Если девочку примут, он сможет считать свой жизненный выбор вполне оправданным, зная, что спас кого-то от превращения вот в это…
— В чем это ты? — спросил он. — Не узнаю эпоху.
— «Битлз» и «Твигги».
— Гм?
— Двадцатый век. Седьмое десятилетие. Англо-американские группы, начинавшие в Англии. Светлый период.
— Молодость и никакой философии? Это я сообразил, хотя толком и незнаком.
— Сейчас это последний крик моды. Крайне необычно и потрясно. Скандально и шизофренично. Ты ведь говоришь по-английски?
— Нам приходилось учить язык. На большинстве планет Первой экспансии в той или иной степени его помнят.
— Почему бы тебе не прекратить заниматься глупостями? Все эти мерзкие инопланетники… Мог бы преподавать здесь английский и прекрасно жить. Всем хочется его изучать.
«Ну вот, начинается, — подумал он. — Опять она о том же, что и восемь лет назад. Только хуже становится. И зачем я приехал? Чтобы наказать себя за то, что вырвался из этой чертовой дыры?»
Мать почувствовала его состояние:
— Сейчас будут новости. Посмотрим, что происходит.
Она просвистела несколько нот незнакомой ему мелодии.
Подбор новостей казался невероятным. Одна группировка архаистов совершила то-то, другая то-то. «Бомбардировщики залива» обыграли «Крысиную стаю» со счетом двадцать один — девятнадцать. О фон Драхау не говорилось ни слова, как и о чем-либо ином за пределами планеты, не считая упоминания о русской баскетбольной команде, разбившей наголо гастролирующую команду из Новгорода.
— Подумаешь! — буркнул он. — Сила тяжести на Новгороде составляет семьдесят три процента от обычной земной. Им пришлось бы выставить карликов, чтобы все было честно.
Мать вспыхнула. Она ненавидела иностранцев так же, как и инопланетников, но русские, по крайней мере, были жителями Старой Земли, которым хватило здравомыслия остаться на планете-матери…
Он успокоил ее, в очередной раз заподозрив себя в мазохизме.