Им и хотелось, и было страшно — как подросткам. Удовольствие, которое они желали разделить, несло с собой немалый риск боли.
Таковы были следы, оставленные грехами прошлого. Оба настолько боялись повторить старые ошибки, что у них даже не возникало мысли попробовать что-то новое.
Мойше ошеломленно наблюдал за процессами в собственном мозгу. Некая его отстраненная часть не могла понять, что происходит. Он пережил не один роман, в том числе с женщиной-сангари. Откуда этот возврат к подростковым страданиям и замешательству времен Элис?
Последовал долгий, тягостный и напряженный момент, когда ночь балансировала на острие обоюдоострой бритвы. Эми не сводила взгляда с Мойше, пока тот медленно слезал со скутера, а затем, поморщившись, воткнула вилку зарядника в розетку.
На Мойше нахлынула волна облегчения. Эми спасла его от необходимости принимать решение. И если что-то пойдет не так, вина за это ляжет только на нее.
Они все так же нервничали и боялись, и из-за напряжения у них далеко не сразу все получилось, несмотря на ободряющие слова, которые шептали друг другу. Бен-Раби никак не мог забыть свой первый раз с Элис. Тогда оба были девственны.
Теперь, как и тогда, они достигли кульминации лишь после немалых усилий, хотя опыт прошлого облегчал задачу.
По-настоящему жестокий удар обрушился лишь в завершающее мгновение.
На пике наивысшей страсти Мойше ощутил, как его мужское достоинство заливает горячий поток — нечто, что он прежде относил исключительно к области порнографии.
Эми расплакалась. Ее подвел мочевой пузырь.
Безмерно польщенный подобным подтверждением своих мужских способностей, бен-Раби расхохотался и рухнул на Эми, крепко сжимая ее в объятиях.
Она решила, будто он смеется над ней.
Ее ногти вонзились в его кожу, с губ сорвались гневные слова. Она попыталась ударить его коленом, и он, что-то ошеломленно бормоча, откатился в сторону.
С развевающимися волосами, мокрая от пота, волоча за собой влажную смятую простыню, Эми выбежала в коридор. К тому времени, когда бен-Раби натянул комбинезон и кинулся следом, она уже убежала на сто метров вперед, позабыв о скутере и пытаясь на бегу завернуться в простыню.
— Эми! Вернись! Прости меня.
Слишком поздно — она его не слышала. Он бросился за ней, но отказался от своих намерений, когда из дверей начали выглядывать любопытствующие.
Вернувшись, он задумался над тем, что совершил.
Он дал ей крепкого пинка прямо в гноящуюся рану. Наверняка подобное уже случалось и доставляло ей немало страданий. Вот почему она так боялась. И все же она пришла к нему, надеясь на понимание.
А он над ней посмеялся.
— Дурак, — пробормотал он, швырнув подушку в стену, и тут же добавил: — Ей следовало меня предупредить…
Он тут же сообразил, что именно это она и сделала — со свойственной ей робостью.
Нужно было что-то предпринять, пока ее гнев не затвердеет, превратившись в ненависть.
Он пытался, причем всерьез. Он вернул ее одежду, оставив длинную записку с извинениями. Он звонил ей, но она не ответила. Он побывал у Киндервоорта и просил помочь, но, похоже, от этого не было никакого толку.
Их пути больше не пересекались. На работу она не вернулась. Он уже не мог загнать ее в угол и заставить его выслушать.
Меч обрушился.
Новым начальником бен-Раби стал неприятный коротышка по имени Лайл Брюс, тоже из людей Киндервоорта, отличавшийся необщительностью и предвзятостью. Он был слишком раздражителен и чрезвычайно несправедлив. Любой ремонт следовало делать только так, как требовал он, хотя опыта у него было меньше, чем у Эми.
Мыш и бен-Раби в ответ лишь улыбались, и Брюс из кожи вон лез, чтобы им досадить.
— Скоро мы от него избавимся, — пообещал Мыш. — Это некое испытание, которому подвергает нас Киндервоорт.
— Долго он не протянет, — согласился бен-Раби. — Я его своей покорностью в гроб загоню.
Бен-Раби оказался прав. Неделю спустя Брюса сменил другой представитель ремонтной группы. Мартин Кинг не отличался особым дружелюбием, но и враждебности не проявлял. Если у него и имелись предубеждения, то он подавлял их ради блага «Даниона». И ничем не мешал их работе.
— Мне велели проводить тебя в кабинет Киндервоорта, — сказал он однажды Мойше в конце смены.
— Вот как? Зачем?
— Он не говорил.
— А ужин как же?
— Что-нибудь организуют.
— Ладно, пошли.
Кабинет Киндервоорта был обставлен в уютном стиле Англии девятнадцатого века — много черного дерева, ряды книг. Не хватало лишь идеально вписавшегося бы сюда камина.
— Садись, Мойше, — предложил Киндервоорт. — Как ты?
Бен-Раби пожал плечами.
— Дурацкий вопрос, да? — Встав с кресла, Киндервоорт обошел вокруг стола и присел на его край. — Дела это не касается, так что расслабься. — Он помедлил. — Хотя и не совсем. Рано или поздно все так или иначе касается дела. Я бы хотел поговорить насчет Эми. Готов?
— Почему бы и нет?
В конце концов, именно к этому человеку он прибежал за помощью, когда все посыпалось.
— Дело личное, и я подумал, что тебе это может быть неприятно.
— Да.
— Что ж, по крайней мере честно. Буду тоже честен. Я хочу помочь, потому что вы — мои друзья. Не близкие, но друзья. И у меня, естественно, имеется профессиональный интерес. Проблемы подобного рода наверняка возникнут еще не раз, а для «Даниона» это нехорошо. Так что мне хотелось бы найти способ их сгладить.
«Неплохо отрепетированная речь», — подумал Мойше.
— Хочешь использовать нас с Эми как подопытных кроликов?
— В каком-то смысле. Но не просто в порядке эксперимента. В конечном счете главное — вы.
Мойше изо всех сил пытался сдержаться в ответ на заявление Киндервоорта, загоняя вглубь злость и негодование, вызванные подобным вмешательством…
Водоворот звезд и тьмы. Образ пылающего пистолета на бархатно-черном фоне. Видение никогда еще не было столь сильным, во всех подробностях. Злость сменилась страхом. Что происходит? Что означает это смертельное видение для его подсознания?
— Мойше, что с тобой? — Киндервоорт склонился над ним, заглядывая в глаза. Голос звучал издалека.
Бен-Раби попытался ответить, но язык не повиновался. Перед глазами плясали призраки, не давая сосредоточиться.
В правую глазницу вонзилась раскаленная кочерга.
— Мигрень! — выдохнул он.
Все произошло столь внезапно. Никаких маленьких пятнышек или геометрических фигур, служивших обычным предупреждением. Лишь призраки, оружие и до странности знакомая картина звездного неба.
Бен-Раби застонал. В череп будто вцепился сам дьявол, пытаясь сдавить его до размеров горошины.
Вновь обежав вокруг стола, Киндервоорт достал что-то из ящика, метнулся в ванную и вернулся с таблетками и водой. Бен-Раби без особого интереса наблюдал за ним. Боль стала доминирующей силой в его вселенной. Существовали лишь он и она… А теперь еще и голоса.
Он слышал их — слабые и далекие, неразборчивые, но реальные, будто обрывки разговоров, доносившиеся по коридору из отдаленной комнаты. Он пытался вслушаться, но мучительная боль не давала сосредоточиться, ставя перед ним огненный барьер.
— Мойше, вот таблетки. Мойше, слышишь меня?
Рука ухватила бен-Раби за подбородок, пальцы раскрыли рот. Сухие горькие таблетки обожгли язык. По лицу потекла вода. Рука зажала рот и нос, не оставив иного выбора, кроме как сглотнуть. Рука отодвинулась, и он судорожно вздохнул, ловя ртом воздух.
Он не кричал — не мог. Боль убивала, и ему ничего не оставалось, кроме как судорожно цепляться за ее падающую звезду, которая катилась все дальше и дальше во тьму…
Несколько секунд спустя он пришел в себя — боль исчезла столь же быстро, как и появилась. Вместе с ней пропали призраки и голоса. Но он все еще ничего не соображал.
Киндервоорт снова сидел за столом, быстро говоря по коммуникатору:
— …в ту самую минуту, когда вы переключились на ментопривод. — Он взглянул на часы. — Сеть связи была открыта? Спасибо.
Он отключился. Лицо его посерьезнело.
Мойше мучила жажда. Во рту царила сушь, будто летом в Блейк-Сити. Он попытался встать.
— Воды…
— Сиди! — бросил Киндервоорт. — Не двигайся. Я принесу.
Со стаканом в руке он поспешил в ванную.
Бен-Раби снова упал в кресло, дрожа от потрясения и холода. Из него вылился добрый литр пота. Обезболивающее, подействовавшее со скоростью нервного яда, сработало идеально, но никак не облегчило нервного истощения. Он понял, что какое-то время не сможет пошевелиться.
Несколько стаканов воды и одеяло помогли. И когда он в достаточной степени почувствовал себя человеком, чтобы снова говорить, Киндервоорт продолжил, как если бы ничего не случилось:
— Мойше, думаю, нам крайне важно решить вопрос отношений между тобой и Эми. Как в личном, так и в общественном смысле.
— Гм…
— Поговоришь с ней?
— Я уже полторы недели пытаюсь.
— Ладно, успокойся. — Он нажал кнопку коммуникатора. — Билл? Пришли ко мне госпожу Колридж.
В дверь ворвалась Эми:
— Что случилось? Я слышала…
Тихо, чтобы Мойше не слышал, Киндервоорт все ей объяснил. Озабоченность на лице Эми сменилась смятением. Она подошла к бен-Раби:
— Как ты?
— Жив. К несчастью.
— Мойше, Мойше… Что же нам теперь делать?
— Я намерен попросить прощения, — пробормотал он.
Они изливали друг другу свои чувства, перемежая их извинениями и объяснениями, но при этом Мойше старался не ранить Эми. Как он и подозревал, ее проблема доставила ей немало горя.
Киндервоорт благоразумно удалился. Примерно через час они заключили осторожное перемирие.
14. Год 3047Былое: Академия
Перчевский смотрел в иллюминатор аэробуса, заходившего на посадку в Женеве. У озера что-то происходило — у берега сбились в кучу мерцающие красные огни.
— Дамы и господа, говорит пилот. Служба управления воздушным движением попросила меня передать предупреждение службы безопасности. В северном туннеле возникли проблемы. Террористы заняли станцию номер три. Они могут попытаться отступить по туннелю или взять в заложники пассажиров. Туннель открыт, но пользоваться им можно лишь на собственный страх и риск.