То был первый урок, который ему надлежало выучить, и самый трудный для начинающего ментотехника. Он старался изо всех сил, час за часом, но это было примерно то же самое, как заставить себя заснуть. Чем больше усилий он прилагал, тем более отдаленной становилась цель.
— Мойше? — послышался слабый голос. — Мойше? Пора выходить.
Ему не хотелось уходить. Пребывание вне собственного тела и ощущение полной свободы стоило всего того, что ему пришлось пережить. У Звездного Рубежа смерть заглядывала через плечо. Здесь, где ему ничто не угрожало, он ощущал воистину райское наслаждение, каким мог бы сопровождаться первый выход в открытый космос или первый оргазм.
Он неохотно заставил себя поднять левую руку.
К нему тут же вернулись страдания и боль смертной плоти, и он на какое-то мгновение понял искавших ложную нирвану, которую обещали наркотики и религия.
С него сняли шлем и укололи в плечо.
— На всякий случай, — сказала Клара. — Вряд ли у вас будет особая реакция на контакт, но никогда не знаешь заранее.
Муки плоти постепенно отступили. Начинавшаяся мигрень умерла, не родившись.
— Потрясающе, — проговорил он. — Мне не хотелось возвращаться.
— В таком случае у вас настоящий талант контактера, — сказал Ганс. — Им никогда не хочется уходить и никогда не хочется возвращаться.
— Поешьте как следует и хорошенько поспите, — велела Клара. — Контакт требует куда больше сил, чем кажется.
Он еще трижды пообщался с Пузаном, и они крепко подружились — насколько это могли позволить их чуждые друг другу сущности.
Во время пятого учебного сеанса с ним вступило в контакт существо, называвшее себя Судьей Старейшин. Судья нисколько не походил на Пузана. В нем было нечто воистину чуждое. Он вошел в разум Мойше холодно, будто змея, копаясь во всех закоулках, пока тот не почувствовал себя букашкой под микроскопом. Судья не предпринимал никаких попыток его обучать, не разговаривал с ним и не скрывал свою задачу определить, годится ли тот для связи со звездными рыбами. Когда контакт наконец прервался, Мойше был только рад, несмотря на все страдания реального мира.
В контакт со старейшинами он вступал еще дважды, и каждый оказывался столь же холоден и флегматичен, как и Судья. То были бесстрастные существа, которых наверняка имел в виду Чижевский, когда писал «Древнего бога». Именно так бен-Раби и представлял себе богов.
Затем последовали два восхитительных, веселых и радостных дня в обществе Пузана, которого назначили его «постоянным» контактером. Пузан не проявлял ни малейшего почтения к Старейшинам, отпуская в их адрес весьма рискованные замечания. Бен-Раби в ответ пытался обучить звездную рыбу понятию юмора.
А потом все закончилось. Мечте пришел конец.
— До свидания, человек-друг Мойше, — сказал Пузан, и на бен-Раби нахлынула бескрайняя грусть. — Я буду часто о тебе думать, человек-друг. Ты был более странным, чем другие.
— Я тоже буду тебя помнить, Пузан, — пообещал Мойше. — Попытайся поймать мои мысли, когда я увижу тебя во снах.
Клара и Ганс подумали, что он страдает от боли, и хотели дать ему вторую дозу обезболивающего, но он оттолкнул их. Дав волю слезам, он обнял Клару:
— До свидания. — Он пожал руку Гансу. — Я буду скучать по вам.
Они стояли и смотрели, как он, сгорбившись, в последний раз покидает контактную группу.
19. Год 3049Возвращение домой
Дни на «Данионе» подошли к концу. Оставались последние часы, но Мойше так и не связался с Киндервоортом, не найдя в себе смелости осознать, чего же он, собственно, хочет. Пока он спал, «Данион» вышел из гиперпространства, готовясь к старту вспомогательного корабля.
Звездные рыбы и акулы наверняка кружили вокруг остатков флотилии тральщиков. И Пузан наверняка наблюдал за крошечной стальной иглой, которая должна была навсегда забрать Мойше.
Лежа на койке, он вспоминал рассказы воспитателей в детском саду, когда был малышом. Герои всех этих историй никогда не топтались в нерешительности, и им никогда не бывало страшно. Но все они были родом из далекого и, вероятно, придуманного прошлого.
В калейдоскопе современного мира не оставалось места для уверенных в себе людей, вроде Мыша. В нынешние времена робость способствовала выживанию.
Он часто думал о том, на самом ли деле Мыш столь хладнокровен, каким казался. Наверняка его беспокоило и нечто иное, помимо взлетов и посадок.
Через два часа вспомогательный корабль должен был стартовать к Карсону. Что мог поделать Мойше? Как ему следовало поступить? Он знал, чего хочет, знал, чего хочет Эми… Но продолжал разрываться между новым долгом и старым, считая, что предать Бюро ради личной выгоды — то же самое, что предать самого себя.
Казалось, его преследовали новые призраки, сменив уже побежденных. Но в них, по крайней мере, было больше смысла.
Оставшееся у него время сжалось до часа. Вещи были уже собраны. Он расхаживал по каюте, будто зверь в клетке, не в силах оставаться на месте. Эми неподвижно сидела на койке, то пребывая в мрачном молчании, то обрушивая на него потоки слов. Нужно было уйти, убраться отсюда…
Он отправился на поиски напарника. Возможно, Мыш чем-то поможет. У паранойи имелись свои достоинства.
После того как бен-Раби начал учиться на ментотехника, они почти не виделись.
Мыш приятно удивился, открыв ему дверь.
— Я уже собирался идти тебя искать, — первым делом заявил он. Его рука дрожала. — Хочешь сыграть, пока ждем?
— Ладно.
Партия-другая вполне могла помочь им расслабиться.
— Как там Эми? Переживает?
— Ведет себя, как и подобает настоящему бойцу.
Мыш был чрезмерно взбудоражен. Бившая его дрожь не ограничивалась поврежденной рукой. Мойше не обращал на это внимания, считая, что друг, как обычно, нервничает перед полетом.
— Слышал, что я нашел? — Мышу хотелось поговорить. — Много лет искал, а тут наконец заполучил у одного из наших. Он носил ее на счастье.
Мыш показал древнюю бронзовую монету с дырой посередине.
Бен-Раби оценил, что ей по крайней мере две тысячи лет, у нее восточное происхождение, она в хорошем состоянии, но относительно распространена. Определенно ничего особенного. Возбуждение Мыша начало его озадачивать.
— Что ж, неплохо. Эми на самом деле воспринимает все куда хуже, чем я предполагал. — Он снова бросил взгляд на монету, которую продолжал подсовывать ему Мыш. — Уверен, что это не подделка?
— Ничего, переживет. С женщинами всегда так, если ты любил их как надо. Нет, это не подделка. — Мыш, похоже, был чем-то разочарован. — Тебе играть белыми.
Начав с ритуального дебюта, бен-Раби попытался обсудить свои проблемы:
— Мыш, я хочу здесь остаться.
Мыш взглянул на него искоса. На лице его отразились смешанные чувства, будто он ожидал подобного, но надеялся на нечто иное.
— Давай поговорим после игры, — ответил он, нервно вертя в пальцах монету. — Как насчет того, чтобы выпить? Похоже, немного расслабиться тебе не помешает.
Человеку, которому предстояли перегрузки и временная невесомость, вряд ли нужно спиртное, но бен-Раби согласился. Ему действительно было это необходимо. Подойдя к шкафу, Мыш достал бутылку с готовым коктейлем. Пока он искал стаканы, бен-Раби окинул взглядом каюту. Исчезло все, свидетельствовавшее о присутствии Мыша, вещи, которые на время превращали это место в его дом. Все, за исключением вездесущих шахмат.
Стакан разбился. Выругавшись, Мыш собрал осколки и снова выругался, порезавшись.
— Почему, черт побери, их не делают из пластика?
— А зачем ты брал его поврежденной рукой?
И тут бен-Раби увидел, что здоровая рука Мыша занята другим: он намазывал клейкой дрянью «жучок» службы безопасности. Затем он принес выпивку и возобновил игру.
Игра шла медленно. Мышу недоставало обычной уверенности в себе. Он тщательно обдумывал каждый ход, продолжая вертеть в пальцах монету, будто хотел полностью ее стереть, прежде чем подняться на борт вспомогательного корабля. Бен-Раби допил свою порцию, потом еще несколько. Постепенно он расслабился, отключившись от мучивших его тревог. Он увлекся игрой и какое-то время удерживал инициативу. Мыш, несмотря на все усердие, по-прежнему выглядел отстраненным, встревоженным и невнимательным.
Внезапно Мыш совершил несколько быстрых ходов. Бен-Раби потерял ферзя, а затем услышал:
— Мат!
Алкоголь больше не помогал. Поражение, столь незначительное, но столь неизбежное, внезапно обернулось аналогом всей жизни бен-Раби, что лишь усилило депрессию.
— Я не убирал шахматы далеко, чтобы мы могли поиграть по пути домой, — сказал Мыш, неловко пряча фигуры в коробку поврежденной рукой. — Но теперь ты говоришь, что хочешь остаться?
— Да. Это именно то, чего я искал…
— Этого я и боялся.
Мыш повернулся, и оказалось, что у его неловкости есть причины. Здоровая рука сжимала оружие ловцов, позаимствованное из каюты Марьи.
— Тебе следовало сообразить, Мойше. И бегом бежать к Киндервоорту. — Мыш доигрывал до конца. — Сам знаешь, насколько все переплетено. Мы все еще работаем на Бекхарта. И я не могу тебя просто так оставить.
Мойше подумал, что, возможно, в глубине души сам об этом догадывался. И пришел сюда, чтобы Мыш принял решение за него.
— Психологи запрограммировали тебя, чтобы ты стал перебежчиком. Чтобы ты сумел проникнуть туда, куда не мог я. Они могли даже знать про Звездный Рубеж — что, если с этим связаны твои видения с оружием?
Мойше взглянул на монету, которую вертел в поврежденной руке Мыш. Странно, он никогда не говорил, что хочет такую. Возможно, это был некий гипнотический ключ, открывший в памяти Мыша всю суть их задания.
— Все это с самого начала планировалось надолго, Мойше. Нам нужна амбра для Флота. Вся, какая есть. Для войны.
— Войны? Какой войны? Никто всерьез не воспринимает перевооружение улантонидов. Ты сам говорил, что это полная чушь.
Мыш пожал плечами: