Он стукнул по кнопке первого этажа, оставив братьев на попечение Мыша. Может, удастся настичь ее в вестибюле…
Способность ясно мыслить вернулась еще до того, как открылись двери.
В присутствии полусотни свидетелей он ничего не мог поделать. Страдая от боли, он беспомощно смотрел, как толстуха забирает хромого сообщника и уходит.
Его била дрожь. Еще немного — и все было бы кончено.
Когда Нивен добрался до пятого этажа, Мыш снова обрел человеческий облик.
— Прикончил ее?
— В вестибюле? На глазах у полусотни свидетелей?
— Из лифта. Сквозь голограмму тебя бы не увидели.
— Гм… — Это ему в голову не пришло. — Что с теми парнями?
— Надо с ними что-то делать.
— Да и черт с ними, отпусти. Уже без разницы… — Он взглянул еще раз, и его снова затошнило, уже сильнее. — Тебе что, пришлось…
— Угу, — вызывающе ответил Мыш.
Им двигала убийственная ненависть ко всему, связанному с сангари, которая выплескивалась и на всех, кто с ними сотрудничал.
Что-либо объяснять он отказался.
— Лучше убрать их из холла, пока обслуга не наткнулась.
Схватив тело за ногу, Нивен поволок его прочь.
Мыш вытер кровавые пятна.
— Местным бандитам это вряд ли понравится, — сказал Нивен, затаскивая второй труп в номер. — На нас наверняка объявят охоту.
— И что? Нам уже доводилось бывать чьей-то мишенью. Так или иначе, какое-то время мы выиграли. Прежде чем что-то предпринимать, они наверняка захотят спрятать подальше эту жирную сучку. И потом пришлют кого-то нового. С этим у них все тщательно. А мы пока попробуем на них надавить.
— Как? Охота уже идет. Кто станет что-то говорить? Любой, кто хоть что-то знает, будет уверен, что мы уже покойники.
— Пока гроб не заколочен, ты не покойник.
— Мыш, не нравится мне все это.
— Док, ты чересчур беспокоишься. Пусть все идет своим чередом. Главное — не высовываться и держаться спиной к стене, и, может быть, кое-какие слухи до нас долетят. Просто будь начеку. Как говорили в старину — когда тебе дают лимон, делай из него лимонад.
— Вряд ли все уж настолько жестко, — сказал Нивен. — В смысле, ты прав. Не стоило мне всерьез беспокоиться.
— Знаешь, в чем твоя проблема? Ты — не ты, если тебе не о чем волноваться. Старая дева с семью кошками и то тебя смелее.
3. Год 3048Операция «Дракон»: Космопорт Блейк-Сити
Бен-Раби оглушал шум терминала. От запахов и водоворота красок кружилась голова. Он занервничал.
Так всегда бывало, когда он оказывался перед входом в логово льва. Или, на этот раз, в пещеру дракона. В записях, которые он просмотрел во время инструктажа, говорилось, что звездные рыбы в космосе напоминают драконов длиной в двести километров.
Двигаясь вместе с очередью, он наконец добрался до стола. Сейнер задал ему несколько вопросов, на которые он машинально ответил.
— Подпишите здесь и оставьте отпечаток пальца, господин бен-Раби. И отдайте той девушке с остальными вашими документами.
Дрожа, он заполнил контракт. Девушка-сейнер в конце стола улыбнулась, отправляя его бумаги в пасть микрофильмирующей машины.
— Пожалуйста, пройдите в ту дверь и посидите, — сказала она. — Челнок скоро будет готов.
Он ошеломленно последовал ее совету. Бледная девушка-сейнер, со светлыми волосами и выдающимися скулами, напомнила ему Элис, любовь времен Академии. Ему это не понравилось — прошло больше десяти лет, но боль все еще пробивала броню.
Не потому ли у него всегда были проблемы с женщинами? Каждый роман с тех пор неизбежно оборачивался бурей эмоций, превращаясь в поединок на мечах с желанием ранить как можно сильнее.
Но ему не с чем было сравнивать. Возможно, ему лишь везло на истеричек.
Сев в кресло в зале ожидания, он достал потрепанный блокнот — многолетний спутник в путешествиях. На этот раз он поклялся, что закончит «Иерусалим».
«И выковал коварный Локи нерушимые цепи, связавшие Великого волка Фенрира, из шума кошачьих шагов, корней гор, женской бороды, рыбьего дыхания и птичьей слюны.
— Младшая Эдда».
Да, чем больше он думал, тем больше убеждался: это лучшая цитата для начала романа. Она обладала неоспоримой всеобщностью.
В каждой жизни имелся свой Локи, способный сковать ее тонкими и вместе с тем прочными цепями.
Вернулись горькие, словно полынь, воспоминания об Академии — неуничтожимая память о романе с однокурсницей, дочерью заместителя командующего и внучкой начальника штаба Флота.
Он был идиотом, тупым, как чугунная чушка, дураком. Как он вообще уцелел? Теперь, вспоминая Элис, он считал это чудом.
И какой ценой? Что, если бы он не прекратил отношения, как ему приказали? Что, если бы он настоял на своем? Именно этого она и требовала, бросая вызов тому, что казалось ему ужасающим средоточием власти.
Для нее эти люди были семьей — матерью и дедом. Ему же они казались могущественными чудовищами.
И ночной зверь с клыками вины длиннее, чем у прочих его кошмаров: что теперь будет с ребенком?
«Хватит, — проворчал он себе под нос. — Что толку копаться в воспоминаниях и романтической чуши?» В конце концов, он взрослый человек. Следовало вернуться к «Иерусалиму», нанеся удар по империи ужаса его души.
Одна из его любимых строф, из «Дунсиады» Поупа[11]:
О Хаос, возродил ты ужаса империю, Мертвотворящим словом мир вогнав во тьму…
— Дамы и господа…
Он поднял взгляд. Что еще? Ах вот оно что. Последняя возможность передумать.
Беседу проводил человек со столь скрежещущим голосом, что, казалось, его изменили механически.
— Мы не хотим видеть вас на нашем корабле. Вы не из тех, кто нам нужен, — начал он. — Что вас сюда привело? Каковы ваши мотивы?
«Хороший вопрос», — подумал бен-Раби.
— Причин две. Вас либо увлек миф о сейнерах, который на самом деле всего лишь выдумка из голосети, либо вы явились сюда шпионить. Посвящу вас в тайну — вам предстоит отнюдь не романтическое приключение. И никакой информации вы не получите. Все, что вас ждет, — множество тяжелой работы в окружении культуры, не похожей ни на одну вам известную. Мы не собираемся облегчать вам вхождение в наш мир. Мы не намерены с вами нянчиться. У нас нет на это времени.
Сейнер преднамеренно пытался внушить им тревогу. «Интересно, зачем?» — подумал Мойше.
— Мы собрали вас по единственной причине. Иначе нам не соблюсти квоты на урожай следующего года.
У бен-Раби внезапно возникло ощущение — можно сказать, предчувствие, — что у этого человека на уме далеко не только урожаи. Его одолевало некое беспокойство или даже страх. Нечто большое и кошмарное повергало его в ужас.
Адмиралу Бекхарту нравилось работать с бен-Раби, поскольку интуиция подводила Мойше редко.
В голосе выступавшего сквозило некоторое разочарование, смешанное с отвращением к планетянам. Казалось, он ощутил на языке кислый вкус предательства.
Можно было не сомневаться, что эти сейнеры оказались в отчаянном положении. Иначе они никогда не стали бы искать работников на стороне.
Бен-Раби подавил внезапный порыв сочувствия.
Домом того, кто к ним обращался, был корабль-тральщик где-то в Великой Тьме. Чтобы выжить, ему требовалось немало опытных техников. Сейнер был мрачен, поскольку из миллиардов населения Конфедерации вызвались лишь двести человек. И большинство из них внушали подозрения.
Сейнер порылся в карманах старомодного твидового пиджака. Бен-Раби стало интересно, не архаист ли он. Несмотря на все предубеждения к сейнерам, он не думал, что они тоже могут оказаться подобными чудаками.
Достав из кармана странное маленькое устройство, сейнер сунул его в зубы и, зажав между большим и указательным пальцами правой руки, запыхтел, поднеся к чашечке устройства небольшой язычок пламени. Лишь когда он начал извергать облака ядовитого дыма, бен-Раби понял, что происходит.
— Трубка! — пробормотал он. — Что за черт? — Вонь табака ударила в ноздри. — Не могу поверить, что эта гадость до сих пор существует. — Его передернуло.
И не только его. Среди спутников Мойше поднялся ропот. Какая-то женщина встала и направилась к выходу, затем закашлялась и вернулась на место. Даже на лице Мыша отразился ужас.
Сколько еще кошмаров припасено впереди? То был архаизм, доведенный до крайней степени грубости.
Какое бы отвращение ни вызвала у него трубка, бен-Раби мысленно поаплодировал психологической подоплеке происходящего. Все-таки этот человек облегчил им вхождение в чужую культуру, смягчая последствия дальнейших культурных потрясений.
— Как я уже говорил, — продолжал сейнер, когда слушатели беспокойно заерзали, — среди вас есть шпионы. Знаю, шпион — непристойное слово. А шпионаж — непристойное занятие. Но реалист признает существование шпионажа, а мы здесь все реалисты. Разве не так? Шпионаж сегодня окружает нас повсюду. Мы сидим в нем по самую задницу, и все потому, что каждый, у кого есть хоть какая-то власть, готов на все, чтобы получить контроль над стадом звездных рыб.
Он едва заметно улыбнулся, словно насмехаясь над всеми. Ему хотелось вызвать чей-то отклик на этот спектакль, где он играл роль напыщенного дурака. Бен-Раби ощутил за его маской спокойствие и уверенность. Собственно, в нем было нечто намекающее, что на самом деле он офицер службы безопасности.
— Вы, шпионы, все равно ничего не узнаете. До конца вашего контракта вы не увидите ничего, кроме потрохов корабля. И даже тогда вы будете видеть лишь то, что мы сочтем нужным и когда захотим. Каждый из вас. Запомните: режим безопасности будет соблюдаться круглые сутки. Такова Одиннадцатая заповедь. Высеките ее в ваших душах — если они у вас есть. Даже малейшее нарушение вызовет незамедлительный ответ с нашей стороны. Поскольку мы не знаем в точности, какую информацию сочли ценной хозяева шпионов, мы намерены делать все возможное, чтобы не выдать вообще никакой.
Бен-Раби поморщился. Неужели этот глупец пытался произвести на них впечатление сейнерской паранойей и ксенофобией? Он мог трепаться так неделю, но профессионалов этим не запугаешь.