— Повторяю: у агентов извне попросту не будет шансов на общение с кем-либо, кто обладает критически важной информацией. За попытки вступить в контакт с подобного рода людьми последует наказание. Я ясно выразился?
Кто-то отпустил ехидную реплику.
— Вам следует понять, — ответил сейнер, — что мы считаем себя самодостаточным народом. Мы не Конфедерация и не желаем ею быть. Нам плевать на Конфедерацию. Все, о чем мы когда-либо вас просили, — чтобы нас оставили в покое. То же самое, чего мы хотим от любой бандитской группировки. Архаика — наш образ жизни, а не чокнутое хобби. К примеру, мы до сих пор иногда применяем смертную казнь.
Его слова произвели эффект бомбы, рухнувшей в океан тишины.
Бен-Раби задумался: сколько раз Конфедерация пыталась заманить этих странных и крайне независимых людей в правительственные объятия? Наверняка таких попыток были десятки. Лунное командование отличалось настойчивостью, будто клыкастый гончий пес, который не выпустит кость из зубов.
В течение полутора столетий звездным ловцам удавалось избегать «защиты» со стороны Лунного командования. В основном — за счет того, что их дьявольски тяжело было найти, но также они давали понять, что в случае чего готовы сражаться.
Лунное командование никогда не сдавалось и не собиралось сдаваться. Даже ловцы вынуждены были это признать, подумал бен-Раби. Они прекрасно понимали, что стоит на кону правительства.
В зале ожидания повисла нервная тишина, рискуя обернуться неосторожно вызванным демоном. Проводивший беседу сейнер по очереди смотрел каждому в глаза, и от этого ежились романтики, вдруг осознавшие, что у легенды есть клыки и когти.
Никто больше не казнил людей. Даже варвары за пределами Конфедерации повторно использовали отбросы общества, пусть даже посредством киборгизированных вычислительных систем.
Все эти штатские сейчас выясняли то, что представители профессии бен-Раби знали уже давно. Приключения кажутся куда забавнее, когда с потрохами приходится расставаться не тебе, а кому-то другому.
— В свете только что сказанного и зная, что ваше будущее может оказаться вовсе не таким, каким вы его представляли, — сказал сейнер, — все желающие могут отказаться. Мы покроем все расходы, как и было объявлено.
Бен-Раби улыбнулся себе под нос.
— Я так и думал, что ты к этому клонишь, — прошептал он. — Пытаешься запугать слабаков, да?
В ответ послышался ропот, но отправляться по домам никто не захотел. Слабаки, похоже, испугались, что будут глупо выглядеть. Звездный ловец пожал плечами и собрал записи.
— Ладно. Увидимся наверху, — сказал он и вышел.
Оставалось только сидеть и ждать челнок. Бен-Раби вернулся к блокноту и «Иерусалиму».
Работа над книгой продвигалась с трудом. Казалось, его разум чересчур упорядочен и приземлен, чтобы создать нечто в стиле хаотичного необъективного символизма Макгуэна или Потти Уэлкина. Его нарочитая невразумительность отказывалась оставаться таковой — возможно, потому, что он знал, о чем хотел сказать.
Может, следовало писать в виде простого повествования, подумал Мойше. Стремиться к тому, что рецензенты-архаисты называли «освежающим привкусом анахронизма». Тогда его творение вполне могло выжить на рынке архаистов, где до сих пор пользовалось популярностью настоящее искусство прошлого.
«Станция Икадабар шести месяцев в длину и два года в ширину, пятнадцать минут в высоту и четверть года навеки; песни звучат в ее небесах, и барабаны бьют в ее стенах. Дороги приблизились к своему концу…»
Не ошибся ли он? Не был ли он одинок в своем ощущении, что все люди — изгнанники во времени? Не важно. Что он мог поделать? Ничего, черт побери. Повествованием должна двигать страсть, яростное бессилие.
Люди вокруг возбужденно зашевелились. Шум голосов стал громче. Бен-Раби с трудом вернулся к реальности.
— Похоже, челнок готов, — пробормотал он.
Да. Его спутники уже выходили на летное поле. Сейнеры экономили — они даже не позаботились об аренде посадочного рукава.
Снаружи было прохладно, дул легкий ветерок. По щеке бен-Раби, будто слеза, сползла дождевая капля. По небу пронесся потрепанный партизанский отряд облаков, беспорядочно обстреливая землю водяными пулями, которые скатывали в грязные шарики пыль, густым слоем покрывавшую бетон. Предзнаменование? Дождей в Блейк-Сити почти не бывало. Вода в этой части Карсона была редкостью.
Он нервно рассмеялся. Предзнаменования! Что с ним случилось?
— В челнок, троглодит, — пробормотал он.
Корабль был древностью еще в те времена, когда дед бен-Раби пачкал пеленки. Коммерческим лихтером он никогда не являлся, скорее напоминал летающее помело Первого века, гроб без удобств, чисто военного предназначения. Сплошной строгий функционал выкрашенного в черный или серый цвет металла. Похоже, его списали из Флота, вероятно, после войны с улантонидами.
Та часть бен-Раби, которая все еще оставалась строевым офицером, отметила, что корабль поддерживается в надлежащем порядке. Нигде не видно ни единого пятнышка грязи или ржавчины. Корабль выглядел как бывший в употреблении, но хорошо сохранившийся предмет редкого антиквариата. Сейнеры с любовью заботились о технике.
Пассажирское отделение являло собой полную противоположность роскоши. Бен-Раби пришлось оставить при себе сомнения в том, пригоден ли корабль для перевозки людей. Тем не менее в переоборудованном грузовом отсеке имелись ряды новых противоперегрузочных коек. А из скрытых динамиков лилась успокаивающая музыка — старинная и безмятежная, вероятно что-то из Брамса, — сглаживая неровный вой работающих на холостом ходу двигателей.
Он понял, что взлетать им предстоит вслепую. На месте снятых экранов внешнего обзора болтались разноцветные пучки проводов, похожие на водоросли. Сейнеры предпочитали не рисковать.
Похоже, с безопасностью они несколько перестарались. Что, черт побери, могли показать выключенные экраны? Собственно, даже и включенные? Он и так знал, где находится. И он знал, куда направляется, по крайней мере в ближайшей перспективе.
Что это — утонченный психологический трюк? Некий способ приучить пассажиров к полету вслепую?
Бен-Раби поколебался, выбирая койку.
Шишка за ухом, содержавшая в себе основную часть маячка межзвездной связи, впилась в него острыми шипастыми пальцами. Бюро подключило его к сети.
«Почему именно сейчас?» — подумал он, пошатнувшись от боли. Предполагалось, что они дождутся выхода лихтера на орбиту.
К нему поспешила худая бледная девушка — та самая, которая микрофильмировала бланки.
— Вам плохо?
Весь вид ее выражал неподдельную тревогу, что потрясло его больше, чем предательство со стороны Бюро. Он уже много лет жил под прицелом и не привык к тому, что о нем могут беспокоиться другие.
К тому же ее забота вовсе не походила на безликое внимание профессиональной стюардессы. Она в самом деле хотела помочь.
«Хочу!» — промелькнуло у него в мозгу.
— Да. Мигрень разыгралась. А лекарства в багаже.
— Присядьте, — сказала девушка. — Я вам что-нибудь принесу.
Бен-Раби опустился на противоперегрузочную койку, чувствуя, как на затылок обрушивается пинок дьявольского кованого сапога. Жестокая маленькая тварь не унималась, и он, не удержавшись, застонал.
Боль стучала в голове будто большой барабан, заглушая все прочие страдания. Он взглянул в бледно-голубые глаза девушки, идеально подходившие к ее бледному лицу и бесцветным волосам, и попытался благодарно улыбнуться.
— Я сейчас вернусь, — сказала она. — Потерпите.
Она поспешила прочь. Бедра ее изящно двигались, несмотря на торопливую походку, но головная боль не позволила бен-Раби оценить красоту.
Расшатанные нервы давали о себе знать. У них что, есть под рукой таблетки от мигрени? Странно. И с чего вдруг она проявила такой интерес к его здоровью? Что-то сразу же заинтриговало ее и встревожило, едва он упомянул про мигрень.
На этот раз он слегка слукавил, но головной болью страдал всю жизнь. В свое время он глотал обезболивающие килограммами.
И все же в последнее время мигрень его не беспокоила. Подверженность ей была отмечена в медицинской карте как прикрытие для боли, вызываемой маячком…
Почему, черт побери, его подключили именно сейчас?
Как утверждали психологи, у его головной боли ментальное происхождение. Ее причина в неразрешенном конфликте между его происхождением со Старой Земли и требованиями культурной среды, в которую он вошел.
Он в это не верил и вообще никогда не встречал психологов, которым можно было доверять. В любом случае головными болями он страдал еще до того, как задумался о военной службе.
Бен-Раби в сотый раз спросил себя, почему Бюро вживило ему столь несовершенное устройство. И, как всегда, ответил: потому что маячок был единственным способом последовать за кораблем сейнеров к стаду звездных рыб.
Не содержавший ни грамма металла маячок был единственным устройством, которое можно было незаметно протащить на корабль.
Знание ответов не удовлетворило бен-Раби — слишком уж они чертовски неприятны. Больше всего ему хотелось отправиться в отпуск — настоящий, вдали от всего, что напоминало о том, кем и чем он является. Хотелось вернуться домой, где он мог бы столкнуться с хорошо известными, понятными и знакомыми вызовами. И еще он скучал по личной вселенной, каковой была его коллекция марок.
Вернулась девушка-сейнер, одарив его широкой теплой улыбкой. В одной руке она держала бутылку с водой, а в другой упаковку таблеток.
— Это наверняка вам поможет, — сказала она. Казалось, проклятая улыбка проглотит его целиком. — Я принесла вам двенадцать штук. Хватит на весь полет.
Он нахмурился. Сколько им предстоит провести на этой груде летающего металлолома?
— Я спросила, можно ли мне остаться с вами, пока мы не выйдем на орбиту, но Ярл не разрешил. Слишком много другой работы.
Улыбнувшись, она пощупала его лоб. У него уже возникало чувство, что она собирается кому-то о нем доложить. Именно таков был первый ее порыв при упоминании о мигрени.