Последняя фраза «всюду, где не было тебя» была несколько выделена. «Хочет переложить всю вину на меня, — подумала Анджела. — Очень похоже на него».
— Она прилипла ко мне как банный лист. Однажды я немного перебрал, и все с этого началось. Но ничего серьезного не было. Она для меня ничего не значит. И этот браслет — это действительно прощальный подарок. Клянусь! Она была просто… просто подстилкой. — Он посмотрел на пол, затем опять на нее. — А ты всегда такая… такая холодная. Кажется, ты никогда не испытываешь радости от близости со мной, — продолжал он, оживляясь. — Я всегда хотел тебя, только тебя. — Он подошел и попытался обнять ее, но она вырвалась.
— Это не поможет, — проговорила она ледяным голосом и с горечью добавила: — Я так любила тебя… Но уже не люблю. Ничего не осталось. Ничего!
Внезапно он схватил ее и бросил на кровать. Анджела попыталась вырваться из-под него, но он придавил ее своим весом. Одной рукой он держал ее голову и покрывал лицо страстными поцелуями, другой — расстегивал «молнию» на брюках, потом он задрал ей платье и с силой вошел в нее, как будто это грубое проникновение могло решить все их проблемы. Он шептал ей в рот грязные слова, заполняя ее своим семенем.
После того как все кончилось, он слез с нее и пошел в ванную. Когда он вернулся, на его лице была его обычная обаятельная мальчишеская улыбка. Он вел себя так, словно между ними все было в полном порядке. Анджела близко подошла к Дику и плюнула ему прямо в лицо. Наблюдая, как исчезает его улыбка, она сказала:
— Если я забеременею, то убью и его, и тебя!
— Скажи мне, когда кончишь спектакль. Мы опаздываем, — произнес он, вытирая лицо.
— Я уже кончила. Мы оба кончили. Ты можешь это понять? Завтра я уезжаю в Саутгемптон и больше не вернусь. К тебе не вернусь. Это тебе ясно?
Однако он был спокоен. Неужели он ей не верил?
— Я ухожу от тебя, действительно ухожу. Я собираюсь получить развод. И этот браслет будет уликой против тебя. Я собираюсь развестись на основании твоей измены.
— А как насчет церкви? А сыновья? Ты хочешь, чтобы твоим сыновьям пришлось это пережить? Ты хочешь, чтобы они росли в атмосфере скандала, как росла ты сама? Сломай мою жизнь, и ты сломаешь их жизнь тоже. Ни за что не поверю, что ты способна сделать это по отношению к Дикки и Тимми из-за какого-то паршивого браслета. — Он говорил совершенно спокойно.
— Вовсе не обязательно устраивать скандал. Если ты просто отпустишь меня, я не буду говорить об измене, — ответила она с уже меньшей убежденностью.
— Не говори глупостей. Я не могу позволить тебе развестись со мной, — бесстрастно сказал он. — Это погубит мою карьеру. Мне придется бороться, если ты решишься на это. Но это будет твой выбор. Твой выбор и твои сыновья.
Он использовал против Анджелы ее же оружие. Она была слабым человеком, и ему удалось выиграть в этой схватке. Она ненавидела себя. Кики никогда бы не позволила, чтобы с ней так обошлись. Кики всегда делала первый ход и никогда не оказывалась в проигрыше.
Ей нужно этому учиться. Ей надо стать сильнее и… бездушнее. Ей нужно думать только о себе, о том, что хочется ей, что ей нужно. И все-таки придется немного подождать.
4
Из динамика раздался голос командира лайнера, сообщающий пассажирам, что через двадцать минут они произведут посадку. Он сообщил о погоде в Милане и пожелал счастливого пребывания в этом городе. Анджела стала вспоминать, сколько же раз она летала в гости к Кики? И сколько раз встречала Кики в аэропорту?
Сестры горячо обнялись — они не виделись почти год.
— Кики, дай я на тебя взгляну!
— Что ты хочешь увидеть? Морщинки у глаз? Не найдешь. Одно из преимуществ жизни в Милане — это близость к Швейцарии. — Анджела внимательно посмотрела на нее. — Не волнуйся, я ничего не делала… пока. Я просто пошутила.
— Да нет, я смотрю на волосы. Как ты могла остричь такие роскошные волосы?
У Кики была стрижка «под мальчика» — сзади светлые волосы едва доходили до шеи, косая челка почти закрывала один глаз.
— Неужели тебе не нравится? Похожа на уличного мальчишку, правда? Это последний писк. Сейчас вся провинция носит длинные волосы. Это так скучно. Может быть, и ты подстрижешься, пока ты здесь? Тебе еще не надоело ходить с одной и той же прической всю жизнь? Только для этого мы должны поехать в Рим. Что касается меня, то мне приходится ездить в Рим даже для того, чтобы сделать приличный маникюр.
Шофер помог им сесть в белый «роллс-ройс». Это была модель тридцатых годов, в машине были бар, телефон, вазы с розами. В каждой вазе находилась едва распустившаяся роза.
— Кики, тебя возит шофер? Ты ведь любишь водить машину сама, ты всегда сама водила, когда жила в Лос-Анджелесе.
— О, я воспользовалась этой машиной исключительно для того, чтобы произвести на тебя впечатление.
— Впечатление ты произвела, но это не твой стиль. Я всегда представляю тебя несущейся с бешеной скоростью в спортивной машине с полосами, как у гоночной. Но ты вообще не похожа на себя сегодня. На тебе даже пет соболей.
Кики расстегнула свой поплиновый плащ, и Анджела увидела подстежку из собольего меха.
— Ну что, так лучше? — спросила Кики.
— Безусловно. Мне бы не хотелось, чтобы ты менялась.
— Но я смотрю, моя сестричка тоже носит соболя. Что произошло? Как тебе удалось выжать это из мистера Жадюги? Это манто появилось в то же время, когда и браслет с бриллиантами?
— Я вижу, ты действительно не изменилась, все такая же язва.
— Разумеется. А чего это ты вдруг решила, что я должна измениться?
— Да нет. Немного изменилась. Совсем чуть-чуть.
— Да? И как же? — с вызовом спросила Кики.
— Не такая кипучая, как обычно. Ты стараешься, но в тебе этого уже нет. Появилась какая-то внутренняя серьезность.
— Должно быть, это Милан так на меня действует. Нет, в самом деле. Я и представить себе не могла, что жизнь здесь будет такой скучной. Если бы не поездки на выходные в Санкт-Мориц или в Рим, я просто не знаю, как бы я это выдержала. Боже, я бы отдала все на свете, чтобы пообедать в «Чэсен» или опять попасть на настоящий прием в Голливуде! Я помню, как однажды, на одном из таких приемов, Мэрилин Монро и Джейни Мэнсфилд спорили, у кого грудь больше. Это было нечто! А потом мы ходили на пляж, и многие там бегали голышом. Кроме Брэда, разумеется. И старика Боги, хотя он тоже там бывал, — представляешь, в смокинге! А потом другие ребята притворялись, что они полицейские, и все убежали, чтобы как-то прикрыться… — Она глубоко вздохнула.
— Но, Кики, ты всегда жаловалась, что тебе скучно в Голливуде.
— Я помню. Но это было до того, как я стала жить в Милане. Что я тогда знала о Европе? Ривьера. Париж. Лыжи в Швейцарии. Рим. Великолепные места. Но Милан? Мои собственные приемы — это такая тоска, что я сама на них чуть не засыпаю. Полная комната мужиков, говорящих о станках, фабриках, забастовках и налогах. — Она выглянула из окна. — Вот мы, наконец, и приехали. Это мой дом, если хочешь, можешь его так называть.
Анджела посмотрела вверх. Высоко в горах, великолепно вписываясь в окружающий пейзаж и похожий на парящую птицу, стоял дом, весь из стали, стекла и бетона, с навесной террасой; казалось, он был высечен из скалы.
— О Боже! Я ожидала увидеть итальянскую виллу. Что-то в стиле Возрождения, но только не это.
Кики опять глубоко вздохнула.
— Я знаю. Милан ничем не интересен, кроме того, что он является законодателем в области самой современной архитектуры. Говорят, что здесь работают лучшие архитекторы Европы. В Риме мы действительно жили ни вилле, это был фамильный дом Вика. Как он мне нравился! Все это богатство рококо…
— Богатство барокко. А рококо — это французский стиль. Он более изысканный, — поправила ее Анджела.
— Как я говорила — пока меня не перебили самым грубым образом, — я обожала тот дом. Я обожала Рим!
Они прошли к дому.
— Ну и что случилось? Почему ты уехала из Рима и переехала сюда? Ты мне никогда об этом не рассказывала. Разве в Милане есть кинопромышленность?
— Нет, конечно. То есть никакой другой, кроме «Мизрахи — Роса фильм компани», — с раздражением ответила Кики.
— О чем ты говоришь?
— Ладно, потом. Сейчас пойдем, посмотришь все остальное в этом миланском чудище. Ну и с племянницей, конечно, познакомишься.
— Мама говорила, что она очень умненькая.
— Если о ребенке нельзя сказать, что он хорошенький, говорят, что он умненький, а Никки уж точно призов за красоту получать не будет.
— Неужели внешность имеет такое большое значение?
— Очень даже. Как будет себя чувствовать Никки, когда узнает, что она — гадкий утенок — является сводной сестрой Мисс Вселенная?
Они вошли в дом и очутились внутри дворика с крышей из цветного стекла.
— Это центр дома, — сказала Кики. Здесь все напоминало джунгли, даже воздух был влажный, как в тропиках. — Весь дом построен вокруг него, — объяснила она. — Понимаешь, все окна в доме выходят сюда, во дворик, включая спальни на верхнем этаже.
— Так здорово, Кики! Очень красиво!
Они открыли полированные стальные двери и вошли в гостиную.
— О, Кики, это действительно очень красиво!
Вся мебель здесь была сделана в стиле артдекор — сплошные изгибы и углы, обитые темно-зеленым атласом; мраморные полы. Столовая была отделана сталью, стеклом и полированным хромом. В библиотеке стояли черные кожаные диваны; кресла, обитые замшей, стальные книжные шкафы и всевозможные оловянные безделушки.
— Не хочешь искупаться в бассейне? — спросила Кики; она все еще была в своем подбитом соболями плаще и, откинув полы, стояла, сунув руки в карманы черных брюк, — больше, чем когда-либо, похожая на мальчишку. — Он, разумеется, закрытый и с подогревом. Туда можно пройти прямо из гостиной.
— Ради Бога, только не сейчас, Кики. Я хочу познакомиться с Никки!
Они поднялись по стальной лестнице в детскую. Пожилая женщина и ее молодая помощница склонились над Никки, сидевшей в манеже необычной конструкции. Кики что-то сказала им по-итальянски, и молодая женщина, вытащив девочку из манежа, поставила ее на пол. Та постояла с секунду на месте, затем заковыляла к Кики.