Лайем, поразмыслив, решил, что не стоит выпускать детей из своих рук.
— Дикки ходит в подготовительный класс здесь, и вы знаете, как плохо при таком положении менять у детей режим. Хватит того, что их матери нет с ними.
Мари помолчала, раздумывая, — в том, что он говорил, был смысл.
Пауэр продолжал.
— Здесь есть кому присмотреть за детьми — у них есть няня, потом миссис Питерс. Да и Хелен О'Нил — очень толковая женщина. Все будет в порядке, Мари. Все обойдется. Я прослежу за этим, можете мне поверить. А теперь, как насчет того, чтобы поужинать со мной? Я бы очень оценил такое общество.
— Я согласилась оставить Анджелу в этой клинике, по крайней мере пока, и оставить с вами детей, но я хочу, чтобы вы все поняли правильно. Вы меня не проведете, ублюдки! Вы выгнали одну из моих дочерей из страны и довели мою вторую дочь до нервного срыва. Я этого вам никогда не прощу, и вы ответите за все перед судом. Я вам это обещаю.
Лайем Пауэр не сомневался в ее словах.
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯПалм-Спрингс, Сакраменто, Брентвуд, 1958
— Голливуд был в полном отчаянии из-за болезни Анджелы. Хотя она уже давно нигде не снималась, к ней относились как к своей. Она была актрисой до того, как вышла замуж за Дика Пауэра, а затем была женой конгрессмена от нашего родного округа, ну а потом, конечно, стала первой леди нашего штата, став женой губернатора. Да, Голливуд считал Анджелу одной из своих дочерей. Кроме того, она всегда была одной из самых очаровательных и приятных женщин, какую только можно себе вообразить, — утонченная, с аристократическими манерами. Все так говорили, особенно Ник Домингез, наиболее известный фотограф города. Он мною раз фотографировал ее.
Было много разговоров о причине нервного расстройства Анджелы, я, разумеется, тоже участвовала в этих разговорах, однако никогда ничего такого не напечатала. Конечно, у меня было свое собственное мнение обо всем этом. Все знали, что брак ее не особенно удачен, но только Хедда что-то писала об этом в прессе.
Что касается Кики, то ее актерская карьера в Италии развивалась очень успешно, пока ее муж не связался с этим иностранцем Зевом Мизрахи. Мизрахи стал снимать Кики в итальянской киноэпопее «Война и мир». Единственное, что я могу сказать, это то, что русская литература не для итальянцев, если вы меня понимаете. В Голливуде вариант «Войны и мира» Мизрахи восприняли как полный провал. Этот фильм стал посмешищем во всем мире.
Весь Голливуд ликовал, когда Анджела почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы покинуть лечебницу…
1
— Кики, ну пожалуйста, стань сама собой! Почему бы тебе не обращаться со мной, как всегда?
— Но, дорогая моя, что я делаю такого, чего не делала раньше?
— Ты слишком заботлива и осторожна, как будто я сделана из стекла. Ты больше не дразнишь меня и не орешь, и не говоришь, как мне поступать для моего же блага, как ты всегда делала с самого детства. Я совершенно такая же, как и была всегда, или почти такая же.
— Я это знаю. Вообще-то ты выглядишь просто прекрасно, как никогда. Кожа великолепная, глаза ясные и блестящие, а фигура вообще сногсшибательная, может быть, тебе не мешало лишь чуть-чуть поправиться.
— Ну должно же было все это лежание в кровати принести пользу. Ох, сколько же я проспала! И здесь, в Палм-Спрингсе, я уже нахожусь целых три недели и только и делаю, что жарюсь на солнце. Мама просто не позволяет мне вставать с этого шезлонга. Даже на прошлой неделе, когда приехали ребята.
— Почему мальчики не остались погостить подольше? Почему они приехали только на неделю, когда почти целый год…
— Дикки надо идти в школу. А через пару недель я тоже поеду… домой, если можно это так назвать.
— Это действительно тебя так сильно пугает, малышка? Возвращение?
— Да, пожалуй, немного. Да нет, довольно сильно. Но доктор Престон говорит, что я не должна об этом думать. Я не должна думать ни о следующей неделе, ни о следующем месяце. Я должна жить только сегодняшним днем.
— А что доктор Престон прописал для твоего брака? Что он предлагает делать с Диком?
— Кики, доктор Престон не консультант по вопросам семьи, но он говорил мне, что разговаривал с Диком и сказал ему, что для моего душевного здоровья лучше всего будет развестись, однако ему не удалось уговорить. Дика дать мне развод.
Кики присела на край ее стула.
— Как только у Дика хватает совести?..
— Доктор Престон сказал, что Дик после президентских выборов в 1960 году отпустит меня, если проиграет. Сама я в это не верю. Я думаю, он все равно не захочет оставить меня, потому что останется губернатором, но он так сказал. И он также сказал, что если победит на президентских выборах, то отпустит меня после четырех или восьми лет работы в этой должности.
— Ты, конечно, не согласилась?
— Доктор Престон понял по словам Дика так, что тогда они заберут детей под предлогом моей психической неуравновешенности…
— Вот подонок! Настоящий сукин сын! Мерзкий, вонючий ублюдок… И что сказал на это доктор Престон? Он, наверное, был шокирован?
— Да нет. Мне кажется, психиатры не бывают шокированы. Они привыкли иметь дело с людьми разного склада, разного характера… даже если эти характеры ужасны. Так что доктор Престон сказал, что, поскольку в настоящее время я не могу разорвать этот брак, мне придется принять его как данность, примириться с ним. Он от моего имени договорился с Диком, что это будет фиктивный брак. То есть я не буду спать с ним, я просто буду жить с ним в одном доме и иногда появляться вместе на официальных мероприятиях. Никаких личных контактов. Ничего такого. И я могу жить своей собственной жизнью, естественно, так, чтобы не было никаких публичных скандалов. Доктор Престон — просто необыкновенный человек, добрый… понимающий.
— Не слишком ли он хороший? Скажи мне, пожалуйста, а ты чуть-чуть не влюбилась в доктора Престона, ну, самую малость? Я считаю, это вполне нормально, когда твой психиатр тебя возбуждает.
— Кики!
— Хорошо, молчу, больше ни слова. — Она закрыла рот руками, однако через секунду отвела их. — А можно задать один маленький вопросик? Он темноглазый, смуглый брюнет с усиками?
Анджела встала с шезлонга.
— Пожалуй, я пойду искупаюсь. Не хочешь со мной, сестричка дорогая?
— Ты же знаешь, терпеть не могу, когда я мокрая… снаружи, конечно.
Анджела с притворным ужасом покачала головой, натянула купальную шапочку, нырнула в бассейн и, проплыв несколько кругов, вылезла обратно. Она набросила на себя купальный халат и опять опустилась в шезлонг.
— Послушай, Анджела, я хочу у тебя спросить еще кое-что.
— Да?
— Я просто хочу спросить: ты с ним не говорила об отце?
— Ну конечно же, я говорила с ним о папе. Но это не значит, что я должна передавать весь этот разговор тебе, — сказала она с явным вызовом.
— А Ник Домингез? Ты о нем говорила?
Анджела холодно посмотрела на сестру:
— Почему я должна была говорить о нем?
— Значит, нет?
Анджела смотрела прямо перед собой, ничего не отвечая. Они некоторое время сидели в молчании. Затем Кики сказала:
— Если ты хочешь, чтобы я еще немного побыла здесь и поехала с тобой в Сакраменто, то я могу.
Анджела вскочила и обняла ее.
— Правда? Сможешь? Это будет здорово. Мне так хотелось, чтобы ты поехала со мной, но я стеснялась попросить, думала, что это будет уже слишком.
Кики хитро улыбнулась:
— Может быть, ты сначала хотела спросить доктора Престона. То есть спросить его, нужно ли это делать?
— Нет, я не буду его спрашивать. Он может сказать, что ты для меня будешь вроде костылей и что мне надо учиться обходиться без них. Так что я его и спрашивать не буду! Я только не знаю, могу ли принимать от тебя такую жертву. Я знаю, как тебе тяжело жить в Калифорнии и не видеться с Рори. Кики, почему ты ее не навещаешь?
— Нет. Этого не стоит делать. Если я ее увижу, то мне будет еще хуже. Я просто не переживу, если увижу ее и буду знать, что опять придется расстаться.
— А Брэд? Вы с ним общаетесь?
— Да. Он время от времени пишет мне, сообщает, чем занимается и что умеет делать Рори. Присылает фотографии.
— А как Вик с Никки? Вик не очень расстроится, если ты погостишь в Сакраменто?
— О, Вик слишком занят своими киношными делами, чтобы замечать, что я делаю. Он сейчас опять в Израиле, снимает вестерны с еврейским акцентом, представляешь? После нашего провала с «Войной и миром» он просто как побитая собака.
Анджела ничего не ответила. Мать говорила ей, что киноэпопея с треском провалилась.
— Иногда мне кажется, Мизрахи хотел, чтобы фильм провалился, — сказала Кики.
— Какая чепуха. Зачем ему это? В конце концов, на карту поставлена его репутация, да и стоило это не один миллион.
— Если точнее, то двадцать восемь. Это такой хитрый тип. Никто не знает, что у. него на уме. Может быть, ему было нужно потерять деньги, чтобы не платить налоги. Я знаю только одно — с того момента, как мы связались с этим человеком, все пошло к черту. Все! Моя карьера, мой брак. Я даже позволила ему уговорить себя… А, ладно. Что толку теперь говорить?
«О чем чуть не проговорилась Кики?» — подумала Анджела. О том, что она позволила уговорить себя использовать свою сестру в какой-то игре? Но почему? И для чего? А, все это уже быльем поросло…
Кики нервно рассмеялась:
— Он был просто в ярости, когда узнал о твоей болезни.
— Что значит «в ярости»? Очень странная реакция. И какое ему до этого дело?
— Он считает, что ему есть до этого дело. Он считает тебя своим очень близким другом. И он страшно зол на Дика. Он говорит, что это Дик довел тебя до нервного расстройства. Он считает, что Дик — это просто чудовище, которое ужасно плохо обращается с тобой.
— Правда? — сухо спросила Анджела. — Интересно, откуда у него такие сведения? Кики, неужели ты могла обсуждать с ним мои отношения с мужем?