– Отдохнем тут, – сказал великан.
– Черт, ну какой отдых! – отозвался я. – Для этих бедолаг минуты могут оказаться решающими.
– Человеку надо отдыхать, – резонно заметил он и сел, упершись голыми локтями в колени. Его глаза теперь находились на одном уровне с моими, так как я стоял. Мне это не понравилось, и я тоже сел.
Ровно через десять минут он двинулся дальше. Я понял, что Джонни Гром – из тех, кого на слабо не возьмешь. Он знал свой оптимальный темп. Даже при всем моем понтовом оборудовании пришлось бы изрядно попотеть, чтобы добиться кончины гиганта на его территории.
Таким был план, изложенный мне еще в Альдо: никаких ран на большом теле, когда его найдут, никакой грязной работы, просто мужик умер при попытке помочь другим; ну да, размером он больше среднего героя пиктоновостей, но все же в достаточной мере человек, чтобы неверно оценить свои великанские возможности. Босс будет доволен расследованием и останется чистехоньким, словно сельскохозяйственный рабочий, ожидающий последнего автобуса с окружной ярмарки. От меня требовалось лишь использовать высокотехнологичное оборудование, чтобы подгонять великана, находясь все время рядом с ним. Несложная задача. Нелегкая, но несложная. С этой мыслью я погрузился в сон.
Мы пересекли широкую долину и пошли вверх, в горы. Было холодно, лес сделался редким, а деревья, чахлые и низкорослые из-за мороза, искривленные из-за ветров, цеплялись за землю, словно скрюченные от артрита руки. Встречались участки рыхлого подтаявшего снега, а небо намекало на то, что вскорости снегопад может возобновиться. Я не ощущал резкого ветра, дувшего с вершин, но великан шел с голыми руками.
– А у вас нет какой-нибудь куртки? – спросил я его на следующем привале. Мы остановились на каменном выступе, под ударами ветра, скорость которого достигала уже миль сорока.
– У меня есть плащ. Тут. – Он хлопнул по тюку. – Потом я его надену. Позже.
– Вы сами делаете себе одежду?
Я посмотрел на дубленую кожу, вывернутую мехом вовнутрь, на большие стежки парусного мастера.
– Эту одежду сделала для меня женщина, – сказал он. – Давно.
– А!.. – сказал я. Я попытался представить его с женщиной, вообразить, как она выглядит, как двигается. Женщина десяти футов ростом.
– А у вас есть ее изображение?
– Только в моем сердце, – буднично произнес он.
Я задумался, каково это – быть последним в своем роду, но спрашивать его не стал. Вместо этого я задал другой вопрос:
– Почему вы это делаете? Ну, живете здесь один?
Великан оглядел бескрайние замерзшие камни.
– Это мой дом, – сказал он. Еще один прямой ответ, без всякой рисовки, просто недоступной этому переростку-деревенщине. Ему никогда не приходило в голову, что можно извлечь выгоду из своего положения, развести несколько миллиардов жадных до сенсаций поклонников на слезы и звонкую монету. Невыдуманная мыльная опера. Конец тропы. Бедный Джонни Гром, такой храбрый и такой одинокий.
– А почему ты делаешь то, что делаешь? – вдруг спросил он меня. У меня все внутри сжалось.
– Что вы имеете в виду? – выдавил я сквозь зубы; кратерный пистолет из крепления на запястье переместился в ладонь.
– Ты тоже живешь один, Карл Паттон. Ты – капитан космического корабля. Переносишь одиночество и невзгоды. А сейчас готов пожертвовать жизнью ради товарищей.
– Они мне не товарищи! – огрызнулся я. – Ценный груз, только и всего! Нет доставки – нет оплаты. И я совсем не жертвую жизнью. Прогуливаюсь для здоровья.
Великан изучающе посмотрел на меня:
– Немногие стали бы подниматься на Кооклайн в это время года. И только по очень важной причине.
– У меня есть очень важная причина. Миллионы причин.
Он чуть улыбнулся:
– Я думаю, Карл Паттон, ты много кто. Но не дурак.
– Пойдемте уже, – сказал я. – Впереди долгий путь.
Джонни Гром старался идти в таком темпе, какой, по его мнению, мог выдержать я. Псина, похоже, нервничала: поднимала морду, нюхала воздух, все время уносилась вперед. Я спокойно топал за ними, пыхтел, когда мы шли вверх, и шумно дышал на привалах, стараясь поубедительнее переводить дух – достаточно, чтобы создать видимость нагрузки, но не до такой степени, чтобы великан решил притормозить. Я прибавлял скорость, постепенно, незаметно, пока мы не стали проходить больше четырех миль в час. Очень неплохой темп для пешехода, идущего по ровной местности при стандартном тяготении; надо быть тренированным спортсменом, чтобы поддерживать его длительное время. Здесь же, с мощными пьезоэлектрическими мышцами скафандра, выполнявшими большую часть работы, это было раз плюнуть – для меня.
Мы сделали привал и пообедали. Великан достал из заплечного мешка хлеб, сыр и большую бутыль с вином и вручил мне порцию, которой хватило бы на два раза. Я съел немного, а остальное украдкой сунул в карманный утилизатор на плече. Когда он справился со своей долей – ненамного больше моей, – я встал и выжидающе посмотрел на него. Он не шевельнулся.
– Мы должны отдохнуть около часа, – сказал он мне.
– Ладно, – кивнул я. – Отдыхайте сами. У меня есть дело.
Я зашагал по пятнам снега и успел сделать примерно десяток шагов, когда мегапсина галопом обогнала меня и остановилась, преградив путь. Я попытался обойти ее справа, но она снова встала у меня на дороге. И влево тоже не пустила.
– Отдохни, Карл Паттон, – произнес этот Голиаф. Он лежал на спине, заложив руки за голову и закрыв глаза. Что ж, заставить его идти не получилось, но можно не давать ему спать.
– Пустынные места, – сказал я.
Великан не ответил.
– Такое впечатление, будто тут не ступала ничья нога, – добавил я. – Даже медведя не видать.
И снова мне не удалось развести его на ответ.
– А как вы добываете пропитание? – спросил я. – Из чего делаете сыр и хлеб?
Он открыл глаза:
– Из сердцевины друг-дерева. Идет на муку или пасту, которую потом ферментируют.
– Ясно, – сказал я. – А вино, наверное, привозное?
– Плоды того же дерева дают нам вино.
Он сказал «нам» так же непринужденно, словно его возвращения домой ждали жена, шестеро детей и капитул Рыцарей Пифии.
– Должно быть, сперва тут было нелегко, – сказал я. – Если вся планета такая же, непонятно, как ваши предки вообще выжили.
– Они боролись, – проговорил великан таким тоном, словно это все объясняло.
– Вам больше не надо сражаться, – сказал я. – Вы можете оставить эти камни и спокойно жить там, где теплее.
Великан посмотрел в небо, словно размышляя:
– У нас есть легенды о месте, где воздух теплый, а земля открывается, чтобы извергнуть плоды. Не думаю, что мне там понравилось бы.
– Почему же? Вам нравятся трудности?
Он повернул голову и посмотрел на меня:
– Это ты переносишь трудности, Карл Паттон, страдаешь от холода и усталости в чужом краю. А я – дома.
Я заворчал. Что бы я ни сказал, мои реплики отскакивали от Джонни Грома и возвращались ко мне.
– Я слыхал, тут водятся всякие злобные животные, – сказал я. – Но что-то не вижу их следов.
– Скоро увидишь.
– Это ваша интуиция или…
– Стая снежных скорпионов идет по нашему следу уже несколько часов. Когда мы выйдем на открытое место, ты их увидишь.
– Откуда вы знаете?
– Вула мне сказала.
Я посмотрел на здоровенную псину, положившую голову на лапы с усталым видом.
– А откуда у вас появились эти собаки?
– Здесь всегда жили собаки.
– Может, на корабле была парочка, – сказал я. – Или замороженные эмбрионы. Я думаю, тогда везли даже племенной скот.
– Вула происходит от боевых псов. Ее предком был могучий гончий пес Надежный, который убил собак короля Руна на поле Сломанного Ножа.
– Ваш народ вел междоусобные войны? – Он не ответил. Я фыркнул. – Я-то думал, выживание стоило вам больших трудов и вы слишком ценили жизнь, чтобы воевать.
– Чего стоит жизнь без правды? Король Рун сражался за свои убеждения, принц Даль – за свои.
– И кто победил?
– Они сражались двадцать часов. Принц Даль упал, а король Рун отступил и дал ему встать. Но в конце концов принц нанес королю сокрушительный удар.
– И это доказало, что он был прав?
– Не важно, во что человек верит, Карл Паттон, если он верит в это всем сердцем и душой.
– Как бы не так. Фактам плевать, верят в них или нет.
Великан сел и указал на сверкавшие вдалеке белые пики.
– Горы – это истина, – сказал он. Потом посмотрел в небо, где высокие, исчерна-фиолетовые тучи громоздились, словно стены крепости. – Небо – это истина. И эти истины значат куда больше, чем факты о камне и газе.
– Не понимаю этой поэтической манеры изъясняться, – сказал я. – Благо состоит в том, чтобы вкусно есть, сладко спать, иметь все лучшее. Всякий, кто утверждает другое, – либо мученик, либо обманщик.
– Что такое «лучшее», Карл Паттон? Разве ложе мягче усталости? Разве соус лучше аппетита?
– По книжке чешете?
– Если ты настолько жаждешь легкой роскоши, как говоришь, почему ты здесь?
– Очень просто. Чтобы заработать деньги и купить на них отдых.
– А потом ты, если не умрешь по пути, отправишься туда, на прекрасную планету, чтобы есть обильные плоды, собранные чужими руками?
– Конечно, – сказал я. – Почему нет?
Я почувствовал, что разозлился, не смог понять почему и от этого разозлился еще сильнее. Тогда я сделал вид, будто ничего не произошло, и притворился, будто сплю.
Четыре часа спустя, после долгого подъема, мы увидели лес и ледник, раскинувшиеся на тысячу квадратных миль – достаточно много, чтобы дать представление о размерах планеты под названием Вангард. Мы шли уже девять часов, и, невзирая на сервоприводы и все прочее, я начал это ощущать. Здоровяк же был как новенький. Он прикрыл ладонью глаза от солнца, слишком маленького и слишком яркого, будто перед бурей, и показал на пик, возвышавшийся у края долины, – до него было мили две.