– Это моя операция, Иллини. Я проведу ее по-своему или никак. Таков уж я. Именно поэтому вы меня и наняли, помните?
Иллини сделал глубокий вдох, словно собрался нырять, потом фыркнул:
– У тебя ничего не получится, Ульрих! Ты все бросаешь – ради чего?
– Не все. Вы по-прежнему платите за оконченную работу. Так что вам и карты в руки. Можете доложить, что проверили контейнер и не нашли ничего необычного. Выкинете какой-нибудь фокус – и пузырь лопнет.
– Нас тут двое. Мы можем взять вас голыми руками.
– Пока я держу руку на пистолете у меня под мышкой – не можете.
Человечек обжег меня взглядом. Он много чего хотел сказать, но вместо этого скроил такую гримасу, словно жевал стекло, и кивнул своему наемнику. Бочком пробравшись к выходу, оба спрыгнули вниз. Я смотрел, как они отступают.
– Я тебе это припомню! – крикнул Иллини, когда окончательно решил, что я блефую, и добавил: – Клянусь!
– Ничего подобного, – сказал я. – Ты просто сосчитаешь эти миллионы и будешь помалкивать. Иначе Боссу не понравится.
Они развернулись, а я выпрямился и опустил руки. Поднак резко крутанулся и выстрелил; удар отбросил меня к контейнеру, я пролетел двадцать футов.
Мир наполнился ревущими вспышками и слепящими звуками, но я держался за тонкую нить сознания, превращая ее в веревку, выползая по ней обратно. Я должен был делать это – и делал. И успел вовремя. Поднак вошел в люк; где-то у него за спиной тявкал Иллини. Я прицелился, нажал на кнопку и вышиб Поднака из своего поля зрения.
Я омертвел, словно палец, по которому только что врезали кувалдой. Горячие струйки бежали внутри моего скафандра, терлись друг об дружку сломанные кости. Я попытался пошевелиться и едва не потерял сознание. Я понял: из этой передряги мне не выбраться. Мне конец. Иллини победил.
Его голос вырвал меня из полузабытья:
– Ульрих, я не приказывал ему стрелять! Ты слышал, что я ему говорил! Я за это не отвечаю!
Я моргнул несколько раз и разглядел этого типа через открытый люк. Он полуприсел на том месте, где я видел его в последний раз, и пялился на темный проем, ожидая вспышки, которая его прикончит. У него на руках были все козыри, но он этого не знал. Он не знал, насколько серьезно я ранен, не знал, что может войти сюда и закончить работу, а я не сумею ему помешать. Он думал, что крутой, умный Бэрд Ульрих увернулся от выстрела и теперь держит его на прицеле, хладнокровный, смертоносный, владеющий ситуацией.
Что ж, отлично. Я сделаю все, чтобы он и дальше так думал. Мне конец – но и ему тоже, если я смогу сейчас одурачить его и добиться, чтобы он ушел. Когда Служба наблюдения пожалует сюда и обнаружит мой труп, а при нем записку, которую я как-нибудь напишу, прежде чем закончится моя последняя ночь, Иллини и компания вылетят из бизнеса по краже планет и очутятся в колонии-поселении быстрее, чем вы успеете сказать «должностное преступление в центральном офисе». Я собрался с силами, немного продышался и крикнул:
– Ладно, Иллини, проехали. Забирай своего парня и улетай. Я за тобой присмотрю. И оптика Службы тоже. Если попытаешься приземлиться снова – будешь объясняться с ними.
– Я все сделаю, как ты скажешь, Ульрих. Это твое шоу. Я… мне придется использовать подвеску, чтобы забрать Поднака.
На это я не ответил. Просто не смог. Иллини забеспокоился:
– Ульрих? Я собираюсь доложить, что здесь все в порядке. Не делай глупостей. Помни о шести миллионах кредитов.
– Вали давай, – выдавил я. Иллини отступил на несколько шагов, потом повернулся и полез вверх по склону. Огоньки гасли и вспыхивали снова.
Внезапно Иллини снова появился, волоча в подвеске обмякшее тело своего протеже. Потом я отпустил все, за что держался, и навсегда провалился в бесконечность.
Когда я очнулся, рядом со мной сидел Джонни Гром.
Он дал мне воды. Я выпил ее и сказал:
– Тупой бычара! Что ты здесь делаешь?
Я сказал это, но наружу вырвался лишь сухой свистящий хрип, как бывает при поврежденном легком. Я лежал, упираясь головой в стену – так он меня положил, – и смотрел на большое исхудалое лицо, потрескавшиеся и шелушащиеся губы, спутанные волосы, полные ледяной крошки, ярко-голубые глаза, пристально глядевшие на меня.
– Я очнулся и обнаружил, что ты ушел, Карл Паттон. – Его голос потерял былую звучность, сделался стариковским. – Вула привела меня сюда.
Я думал, что все кончено, а потом до меня дошло, и я чуть не заулыбался. Записка, написанная кровью, могла проделать дыру в планах Иллини – но живой великан просто их похоронит.
Я предпринял еще одну попытку и добился вполне сносного шепота:
– Послушай, Джонни. Слушай внимательно: второго раза, скорее всего, не будет. Все это был договорняк, хитрость, чтобы погубить тебя. Пока ты жив, они не могут прикоснуться к твоей планете. Этим людям тут никогда не грозила опасность, или, по крайней мере, так предполагалось. Потом план изменили. Но для этого надо было решить вопрос с тобой. А раз ты жив… – Все выглядело слишком сложно. – Ладно, не важно. Ты их обставил. Всех нас обставил. Несмотря ни на что, ты оказался жив. Теперь главное – продолжать в том же духе. Затаись. Здесь есть тепло и аварийный запас продуктов: хватит до тех пор, пока тебя не найдут. А дальше все будет в порядке. Тут была сдвинута катушка управления, понимаешь? Ты знаешь, как она выглядит? А ты ее поправил и спас этих людей. Ты будешь героем. Они не посмеют тебя тронуть…
– Ты сильно ранен, Карл Паттон…
– Да никакой я не Карл Паттон, черт подери! Я Ульрих! Наемный убийца. Понял? Я пришел сюда, чтобы покончить с тобой…
– Ты потерял много крови, Ульрих. Здесь есть медикаменты?
– Ничего такого, что мне помогло бы. Мне выстрелили в ногу из энергетического пистолета. Вместо левого бедра – осколки костей и гамбургер. Скафандр немного помог, но этого недостаточно. Впрочем, забудь об этом. Важно другое: они не знают, что ты жив! Если они тайком проберутся сюда и обнаружат тебя – прежде, чем прибудет спасательная команда, – выйдет, что они победили. А они не должны победить, понял? Я им не позволю!
– В моем доме есть медицинский аппарат, Ульрих, – сказал здоровяк. – Его поставили доктора, после Недуга. Он сможет тебя вылечить.
– Конечно… а в медцентре я бы отплясывал сомали уже через тридцать шесть часов. А будь я поосторожнее, вообще не влип бы в это! Забудь обо всем и сосредоточься на том, чтобы остаться в живых…
Должно быть, я потерял сознание; следующее, что я помню, – как мне в бок тыкали тупыми ножами. Пришлось поднять веки. Я увидел свой раскрытый скафандр и море крови. Большой Джонни что-то делал с моей ногой. Я велел ему отвалить, но он продолжал пилить меня раскаленной пилой и поливать раны горячей кислотой. А через некоторое время – я возвращался после долгого пути в никуда – я обнаружил, что моя нога перевязана бинтом из аптечки первой помощи.
– У тебя осталось много сил, Ульрих, – произнес великан. – Ты сражался со мной, словно инеистый демон.
Я хотел потребовать, чтобы он оставил меня в покое, дал спокойно умереть, но изо рта не вырвалось ни звука. Великан стоял, завернутый в фиолетовый и зеленый мех. Потом присел, подобрал меня и развернулся к выходу. Я снова попытался заорать, сказать, что теперь его задача – спасти единственное, что осталось: месть. Что теперь его очередь изображать святого Бернара, спасателя людей, что очередной безнадежный путь по снегу будет означать лишь одно: Поднак с Иллини все-таки победили, и мой блеф пропал впустую. Но все было бесполезно. Я почувствовал, как он пошатнулся под порывом ветра, и услышал, как щелкнул термостат моего скафандра. А потом меня накрыло ватным одеялом.
Я мало что помню об обратном пути. Встроенные в скафандр устройства, следившие за обменом веществ, всю дорогу накачивали меня обезболивающим – вместе с природной защитой это избавляло от ощущения, что меня несут перекинутым через плечо сквозь метель. Обломки кости тем временем разделились и начали пробираться сквозь размозженное бедро. Однажды я посмотрел в большое, израненное морозом лицо и встретил взгляд, полный притупленной боли.
– Оставь меня, – сказал я. – Я не желаю помощи. Ни от тебя, ни от кого бы то ни было. Я одержу победу или потерплю поражение, но только сам.
Джонни покачал головой.
– Почему? – спросил я. – Почему ты это делаешь?
– Человек, – сказал он. – Человек… должен выполнить… то, что решил…
И он зашагал дальше. Он был трупом, но отказывался лечь и умереть.
Я рефлекторно ел и пил то, что попадало в рот из трубочек. Если бы я нормально бодрствовал, то заморил бы себя голодом, чтобы скорее положить конец страданиям. Иногда я бывал в сознании добрых полчаса, понимая, как чувствует себя окорок на крюке у мясника; а порой спал и во сне сдавал вступительный экзамен в преисподнюю. Несколько раз я соображал, что упал и лежу на снегу, что слышится ворчание, что большие руки кое-как поднимают меня и большое измученное тело бредет дальше.
Потом произошло еще одно падение, чуть более окончательное, чем остальные. Я долго лежал, ожидая смерти. Через некоторое время стало ясно, что скафандр не даст умереть мне так легко. Пища и лекарства, способные поддерживать здорового человека целый год, будут поддерживать умирающего в мучениях почти столько же. Я застрял по эту сторону реки, хочу я того или нет. Я открыл глаза, собираясь сказать великану все, что думаю, но не увидел его. Вместо этого я увидел его дом, высившийся среди огромных деревьев в сотне ярдов от меня. Мне потребовалось больше дня, чтобы добраться дотуда. Я одолевал сотню миль зараз ползком по ковру из битого стекла. Дверь некоторое время не поддавалась, но в конце концов я навалился на нее своим весом, и она распахнулась, и я упал на дощатый пол. Последовал очередной, долгий, плохо запомнившийся промежуток: за это время я добрался до невероятно большой медицинской капсулы, открыл ее и ввалился внутрь. Заработало диагностическое устройство, по моему телу задвигались сенсоры. Потом я очень-очень долго не осознавал ничего.