никогда.
Тем не менее, культурой сыт и одет не будешь. И Анна Петровна в 1836 году написала отчаянное письмо-мольбу «на высочайшее имя»:
«Августейший монарх, всемилостивейший Государь!
Отчаяние, безнадежное состояние и жесточайшая нужда повергают меня к стопам Вашего Императорского Величества. Кроме Вас, Государь, мне некому помочь! Совершенное разорение отца моего, равно отказ мужа генерал-лейтенанта Керна давать мне законное содержание лишают меня всех средств к существованию. Я уже покушалась работою поддерживать горестную жизнь, но силы мне изменили, болезнь истощила остальные средства, и мне остается одна надежда — милосердное воззрение Вашего Императорского Величества на мои страдания. Я не расточила своего достояния — это внушает мне смелость взывать к милосердию…»
Удивительно, но Анна Петровна получила в ответ на свое прошение единовременную материальную поддержку от двора, а её супруг — строжайший приказ впредь содержать жену так, как подобает. Императора не интересовали интимные проблемы супругов, он требовал соблюдения закона. Генерал попробовал возмутиться, но с императором Николаем Павловичем спорить не приходилось и пришлось формальному супругу исправно содержать Анну Петровну, которой только что исполнилось тридцать девять лет и которая ждала своего третьего ребенка от человека, бывшего моложе неё почти на двадцать лет.
По существу её любовник — Александр Марков-Виноградский, воспитанник Кадетского корпуса в Санкт-Петербурге — приходился Анне Петровне троюродным племянником. На правах родственницы, она взяла над ним опеку, когда его, шестнадцатилетнего юношу, привезли в Северную Пальмиру. Первоначально искренние почти материнские чувства Анны Петровны к красивому мальчику постепенно сменились чувствами совершенно иными, а юный кадет без ума влюбился в свою прекрасную тетушку. Та была все так же романтична, восторженна и готова к любви, как и в юности. В результате в 1839 году у незаконной четы родился сын Александр.
Скандал разразился грандиозный. Молодому офицеру, выпускнику Кадетского корпуса, с этих пор не приходилось рассчитывать ни на материальную поддержку, ни на наследство. Ему пришлось стать строевым офицером, он получал мизерное жалование. Его связь с сорокалетней женщиной выглядела в глазах других офицеров, мягко говоря, странно, и в 22-летнем возрасте подававшему блестящие надежды Александру Васильевичу пришлось выйти в отставку в чине всего лишь подпоручика. Огорчило ли это его? Нимало! Он по-прежнему души не чаял в своей подруге и маленьком сыне.
Но если молодого человека, неопытного, поглощенного первой любовью ещё можно понять, то поведение Анны Петровны понятно и непонятно одновременно. В 1841 году её законный супруг, генерал Керн, скончался. Она могла бы оставаться вдовой генерала, получать приличную пенсию и спокойно жить в Петербурге с дочерью-невестой, Сашей-большим и Сашей-маленьким. Сплетни вокруг её поведения и имени давно уже её не волновали. Но она выбрала иную судьбу.
В 1842 году Анна Петровна обвенчалась с Александром Васильевичем, получив «в приданное» проклятие отца, который заявил, что не даст ей ни копейки, и потеряв право на генеральскую пенсию. Снова нищета… Зато с этого дня и до конца жизни она с гордостью подписывалась: Анна Виноградская. Ненавистная фамилия Керн осталась в прошлом. А в настоящем, помимо вечной бедности, было то, о чем она писала одной из своих подруг:
«Муж сегодня поехал по своей должности на неделю, а может быть и дольше. Ты не можешь себе представить, как я тоскую, когда он уезжает! Вообрази и пожури меня за то, что я сделалась необычайно мнительной и суеверной: я боюсь — чего бы ты думала? никогда не угадаешь! — боюсь того, что мы оба никогда ещё не были, кажется, так нежны друг к другу, так счастливы, так согласны! На стороне только и слышно, что ставят в пример нас. Говорят молодые, новые супруги: „Нам только бы хотелось быть так счастливыми, как Анна Петровна и Александр Васильевич!“ И нам теперь так трудно расставаться, что Василич три дня откладывал поездку: сегодня насилу решился выехать — и то потому, что получил на это предписание от начальства…»
У них не было ничего, кроме их любви, и они были счастливы. Места службы Александра Васильевича были мелки, неинтересны, приносили крохотный доход, на который едва можно было свести концы с концами — уныния в семье не было. Супруги даже исхитрялись устраивать какое-то подобие приемов, на которых присутствовали не титулованные аристократы, а такие люди, как Тютчев, Анненков, Тургенев. Последний, кстати, вот что написал о встрече с четой Виноградских:
«Вечер провел у некой мадам Виноградской, в которую когда-то был влюблен Пушкин. Он написал в честь её много стихотворений, признанных одними из лучших в нашей литературе. В молодости, должно быть, она была очень хороша собой, и теперь ещё при всем своем добродушии (она не умна), сохранила повадки женщины, привыкшей нравиться. Письма, которые писал ей Пушкин, она хранит как святыню. Мне она показала полувыцветшую пастель, изображающую её в 28 лет — беленькая, белокурая, с кротким личиком, с наивной грацией, с удивительным простодушием во взгляде и улыбке… немного смахивает на русскую горничную вроде Варюши… На месте Пушкина я бы не писал ей стихов. Ей, по-видимому, очень хотелось познакомиться со мной, и, так как вчера был день её ангела, мои друзья преподнесли ей меня вместо букета. У неё есть муж на двадцать лет моложе нее: приятное семейство, немножко даже трогательное и в то же время комичное».
Интересно, правда, что «главная любовь» Тургенева — певица Полина Виардо — была просто на удивление некрасива. Так ведь известно: на вкус и цвет товарищей нет.
«Письма Пушкина она хранила как святыню…» И лишь жесточайшая нужда побудила Анну Петровну продать эти реликвии в журнал «Русская старина». Но и это не помогло: Александр Васильевич все чаще прихварывал, денег не было вовсе. Пришлось даже обратиться за помощью к давнему другу-любовнику Алексею Вульфу:
«Не подосадуй, мой друг, на меня, что я при сей верной оказии прибегаю к тебе за помощью, мой верный друг и моя опора! Помоги мне ещё раз… Не откажи мне, вышли сто рублей в Петербург». Но Анна Петровна не была бы сама собой, если бы это письмо-вопль не завершала такая вот фраза: «Весна так хороша, что я и тебе подобной желаю…»
К концу жизни от прежней красоты ничего не осталось. Современники, время от времени проявлявшие любопытство к той, которой так восхищался Пушкин, видели:
«…маленькую-маленькую, сморщенную как печеное яблочко древнюю старушку в черной кацавейке, и разве только пара больших, несколько моложавых для своих 80 лет глаз немного напоминало о былом, давно прошедшем».
Александр Васильевич был по-прежнему нежно привязан к ней и окружал всевозможными заботами. Воистину, это оказалось любовью до гроба. Он скончался в начале февраля 1879 года. она пережила его лишь на четыре месяца и умерла в мае — самом любимом своем месяце, когда можно слушать соловьев, любоваться луной и наслаждаться необъяснимой и вечной красотой этого мира.
Красота, конечно, дело вкуса и вообще понятие спорное. Для Александра Сергеевича Пушкина Анна Керн была «гением чистой красоты». Но можно было бы сказать и по-другому.
Зачумленный дворец
«Король умер — да здравствует король!» — такова была традиционная формула начала каждого нового царствования во Франции. Но восшествие на престол Людовика Пятнадцатого уместнее было бы предварить так: «Все умерли — да здравствует король!»
Людовик Четырнадцатый — будущий «Король-Солнце» — родился в 1638 году, когда у его родителей после почти двадцати пяти лет бесплодного брака не было уже никакой надежды обзавестись потомством и дать трону наследника. Младший брат короля, герцог Гастон Орлеанский (тоже, кстати, бездетный!) уже чувствовал на своем челе французскую корону, но… Почти сорокалетняя Анна Австрийская разрешилась от бремени первенцем — Людовиком, а два года спустя родила второго сына — Филиппа. И следующим королем, после того, как его отец, Людовик Тринадцатый, скончался, не дожив даже до сорока пяти лет, стал пятилетний Людовик, уже и в этом нежном возрасте понимавший, что он — выше всех остальных людей по своему происхождению.
Людовик Тринадцатый не был весельчаком, как его отец — легендарный «Анри Четвертый». Любимой фразой короля с несчастливым порядковым номером была: «Поскучаем, хорошенько поскучаем». И весь двор разделял это времяпрепровождение — а что ещё оставалось делать? Король не терпел танцев, ненавидел карточные игры, в жизни ни разу не был в театре. Даже женщины его мало интересовали, впрочем, мужчины тоже. Так что Анна Австрийская, овдовевшая в сорок два года, не слишком печалилась — разве что об утрате своей прежней прославленной красоты. Богиня, сводившая с ума герцога Бэкингема, кардинала Ришелье и многих других не столь известных и блестящих вельмож, превратилась в разжиревшую матрону, с отвисшим подбородком и крючковатым носом. Впрочем, и это её мало заботило: на пятом десятке лет она обрела пылкого и нежного возлюбленного (злые языки поговаривали, что и тайного мужа) в лице преемника кардинала Ришелье — кардинала Мазарини.
«Ясновельможный синьор Джулио Мазарини обладает приятной наружностью и хорошо сложен, вежлив, ловок, бесстрастен, неутомим, сметлив, прозорлив, скрытен, умеет молчать, точно так же, как и говорить красно и убедительно, не теряется ни при каких обстоятельствах. Одним словом, он одарен всеми качествами, необходимыми искусному дипломату. Первый его дебют на этом поприще обличает мастера своего дела, в свете он, конечно, займет одну из первых ролей. Судя по его здоровой комплекции, он ещё долго будет пользоваться готовящимися ему почестями, путь к которым затруднен лишь ограниченным его состоянием», —
такую хоть и лестную, но достаточно точную характеристику дал кардиналу его современник-дипломат. Он забыл добавить, что Мазарини был чудовищно скуп, так что королю Людовику первые десять лет его формального царствования приходилось спать на грязных и рваных простынях, а камин в его спальне топили от силы раз в неделю.