– Такси!
На ее призыв подлетело авто. За рулем – смутно знакомый профиль. Господи, да это же Холмский собственной персоной! Он и без того готов навесить на нее причастность к убийству, а за спиной остался свежий покойник! Какая-то сила, выкроившись из клубка обуревавших Лизу побуждений, подхватила ее, будто сдунув с тротуара, и мигом усадила в машину.
Лишь бы увести его отсюда подальше! А потом – будь что будет…
– Скорее, Алексей Трофимович! Я попала в такую скверную историю…
Ей даже не надо было прикидываться насмерть перепуганной: весь ее вид говорил сам за себя. Холмский, не дожидаясь новых понуканий, вдавил педаль газа в пол и погнал по кривым ялтинским улочкам.
– Что там у вас стряслось? – осведомился он, косясь на растерзанную пассажирку. – Говорил же я вам – не связывайтесь с Бондаренко!
– Я все расскажу! – лепетала она. – Скорее, скорее, ради бога!..
Дикий вальс не оставлял ее: он гнался за нею следом, прорезаясь в гудении мотора, в визге шин и скрежете тормозов на крутых поворотах, в свистках городовых, настигая ее, подхватывая и неся на крыльях кошмара через ночной город. Едва ли не из-под самых колес выскакивали с криками неосторожные гуляки; налетали, вспыхивали отблесками на ветровом стекле и оставались за спиной огни фонарей, но она ничего этого не видела: перед ее взором стоял труп с кровавой дырой в спине.
– Не зря я, выходит, за вами следил! – продолжал Холмский, то ли стараясь разговорить Лизу, то ли давая ей время прийти в себя. – Думаете, я не разгадал ваших маневров в Симеизе, а потом так просто дал вам сорваться с крючка? Нет, этого я не мог себе позволить, уж больно вы меня заинтриговали! Ваш пароход едва отплыл, а мои люди уже ждали вас на всех причалах! И потом вели вас до самой Поликуровской горки. Ну как – развлеклись? Утолили жажду к авантюрам?
«Это мне кажется! – твердила себе Лиза. – Только кажется!» Она ли пять минут назад держала в своих объятиях зарезанного человека, умершего у нее на глазах? Она ли сбежала, как преступница, пойманная с поличным? Она ли сейчас так доверчиво кладет голову на плечо сильному мужчине, способному и спасти ее, и погубить, цепляется за его руку, лепечет что-то умоляющее и, пока так и не застегнутое платье как бы ненароком сползает с ее фигуры, посылает ему из-под робко трепещущих ресниц призывные взоры? Неприкрытое самодовольство следователя чуть встряхнуло ее, и она спросила, желая увериться, что понесенные жертвы не будут напрасны:
– У вас есть оружие?
– Что вы, Елизавета Дмитриевна! – изумился Холмский. – Откуда у меня оружие? Да и зачем оно мне?
– Какой же вы сыщик! – вяло упрекнула его Лиза, не спеша, впрочем, отодвигаться.
– Сыщики, как вы соизволили меня назвать, – язвительно ответил Холмский, притормозив на каком-то темном проезде, – не гоняются за бандитами с револьверами! Наше оружие – перо и бланк допроса! А теперь, может, все же поведаете, от кого вы собрались отстреливаться?
Как же он неподатлив к женским чарам! Ну, вспомни же, что рядом с тобой – не какая-нибудь Манюня с Базарной! Но Лиза еще не исчерпала всего своего арсенала. Даром ли сам Тичкок зовет ее в свои картины?
– Погоня!! – завопила она, мельком увидев в заднем стекле приближающиеся фары, – и, сама себя взвинтив этим криком, чуть ли не взаправду повалилась в обморок.
Холмский досадливо чертыхнулся. Мужские ладони шлепнули ее по щекам – по левой, по правой, снова по левой. Лиза лишь застонала, когда ее голова моталась от этих ударов, но глаз не открывала. Потом она на груди ощутила его пальцы – он начал стаскивать с нее платье. Не меняя картинной позы, Лиза начала дышать поглубже. Может, теперь его наконец проймет?! Любой нормальный мужчина давно бы потерял голову! Но тут щелкнул замок, машина качнулась.
– Не смей ее трогать, гад!
Открыв глаза, Лиза едва не подскочила. Маскарад продолжается?! Какой-то юнец в гусарском мундире, вытащив Холмского наружу, сцепился с ним в драке. Холмский свирепо отбивался, но карнавальный гусар ловким ударом в челюсть отправил его в нокаут. Тот, стукнувшись затылком о машину, сполз на мостовую.
– Что вы натворили! – воскликнула Лиза, когда ее неожиданный избавитель просунул голову в салон. – Это же следственный пристав!
– А мне плевать, пристав или не пристав! – ответил тот ломким мальчишеским баском. – Я никому не дам вас в обиду!
Тут только она вспомнила, где видела его раньше: это был тот молодой человек, который так пристально смотрел на нее на балу, когда Бондаренко раскрыл ее инкогнито. Вот ведь из огня да в полымя! Конечно, он из той же самой шайки – у Лизы пропали всякие сомнения в этом, когда она поняла, что юноша поразительно похож на Барсова: тот же по-романовски высокий, чуть скошенный лоб, такие же узкие губы и тупой, немного мясистый нос. Впрочем, разглядев его нежную кожу и светлый пушок усиков, наверняка ни разу не знавших бритвы, Лиза подуспокоилась: уж с этим-то мальчишкой она справится.
Стыдливо прикрыв рукой грудь, едва не выпадавшую из лифа, она повернулась к юноше спиной:
– Застегните мне платье!
Пока молодой человек, жарко сопя у нее над ухом, непослушными пальцами возился с зиппером, Лиза спросила:
– Кто вы, собственно, такой?
– Ах, извините, Елизавета Дмитриевна! Я забыл представиться – Юрий Бобринский, гардемарин, – и прибавил: – Ваш преданный поклонник.
– Что же нам теперь делать, Юра? – вздохнула Лиза после того, как молния наконец уступила его усилиям.
Выбравшись из машины, она наклонилась над Холмским. Тот пошевелился и что-то пробормотал сквозь зубы.
Увидев, что Холмский приходит в себя, Юра воинственно замахнулся.
– Сейчас я ему еще раз врежу, а потом увезу вас отсюда! – заявил он.
Лиза удержала его руку.
– Вы что, хотите под суд попасть?! Он же был при исполнении!
– Это приставать к женщинам нынче называется «исполнением»? – не сдавался тот.
– Нет, Юра, так нельзя! Ударить полицейского – дело нешуточное! Уезжайте поскорее! Вы меня не видели, и я вас не видела! Вы катались по городу, а уж что тут случилось и кто на него, – указала она на Холмского, – напал, мы с вами знать не знаем!
– А как же вы? – спросил Юра чуть ли не с обидой. – Я не могу вас тут оставить!
Да что с ней теперь еще может случиться! Но, несмотря на все желание избавиться от мальчишки, нужно было как-то выбираться из этой глухомани. Вероятно, Холмский завез ее куда-то на окраину Массандровского парка. Вокруг не было видно ни огней, ни построек – ничего, кроме черной стены зарослей.
– Я отвезу вас домой, – заявил Юра. – Вы же в Симеизе живете?
– Не надо меня везти домой, – отказалась Лиза. – Высадите меня в городе, а там я такси возьму.
Уступая ее понуканиям, Юра оставил Холмского в покое и усадил ее в свой кабриолет – тот самый, чьи фары послужили ей поводом к притворному обмороку. Уже по дороге в Ялту Лиза спросила:
– Как вы вообще здесь оказались?
– Отец… каперанг Барсов велел караулить внизу – на случай, если Бондаренко попытается вас увезти. Увидев, как вы сели в машину к этому типу, я решил поехать следом за вами – и рад, что оказался вам полезен!
Темные окраины кончились; они снова были на шумных улицах субботней Ялты.
– А теперь, Юра, – сказала Лиза, – я буду рада, если вы меня здесь высадите. Дальше я сама! Будьте умницей, не делайте себе же хуже!
Заставив гардемарина остановить машину, она чмокнула его в щеку, ускользнула от попытки ответного поцелуя и, выскочив из кабриолета, поспешила скрыться среди гуляющей публики. И тут на нее снова налетело. В вечерней городской духоте ее колотило так, что зуб на зуб не попадал, а в толпе мерещились то Зинаидино домино, то раскосые глаза Харуки, то спина Жоржа, готового обернуться к ней своим мертвым лицом, и чудилось, что сейчас она снова услышит его страшное «По-мо-ги…».
Спеша избавиться от этих видений, она завернула в первый попавшийся ресторан. Швейцар у входа с сомнением покосился на растрепанную посетительницу, но за его спиной Лизе уже радушно кланялся метрдотель.
– Будьте любезны, столик в укромном уголке, – попросила Лиза.
– Понимаю, сударыня, – поклонился тот и щелкнул пальцами, подзывая официанта в белом полуфраке с витыми погончиками на плечах.
Оркестр играл «Сент-Луис блюз»; лица музыкантов, по обычаю выкрашенных в негров, скрадывались интимным освещением, и над воротниками светлых костюмов парили лишь огромные бледные губы.
Получив столик, Лиза заказала бутылку алеатико, но, когда вино было налито ей в бокал, в ужасе оттолкнула его, едва не расплескав по скатерти. Показалось, что бокал полон крови.
– Уберите его, уберите! – взмолилась она, не в силах смотреть на ярко-красную жидкость. – Принесите мускат!
Ей хотелось поскорее напиться и забыть кошмар последних часов. Но едва она подносила бокал к губам, ей снова чудилось, что она пьет кровь, горло сдавливала спазма, и мускат обретал вкус мерзопакостного пойла.
Знала же, кретинка, отправляясь на бал, что нечего лезть в эту кашу! Так нет же, дернул ее черт на подвиги, захотелось барышне приключений на свою голову и другие части тела! И правильно предупреждал ее Бондаренко, чтобы она не надеялась легко отделаться. Пусть этот лицемер лишь заговаривал ей зубы, пока японец или кто другой из его бандитов тащил беднягу Жоржа к порогу будуара, чтобы всадить ему в спину ножницы и втолкнуть в комнату! И шампанским Бондаренко облил ее нарочно – рассчитывая задержать, да еще устроив так, чтобы на пленку к Горобец – которая, конечно же, не случайно бродила под окнами, прихватив камеру со вспышкой, – она попала по возможности в пикантном виде. Да уж, в любви к красивым жестам ему не откажешь…
Она уже сама не понимала, зачем сидит здесь под рыдания трубы, чего ждет – одинокая женщина в обнимку с бутылкой. Пару раз ее приглашали на танец – сперва какой-то моряк, затем темпераментный человек с Кавказа. Лиза отделывалась от них вялым «Я не танцую», но даже это усилие так утомляло ее, что она была рада, когда оркестранты взяли паузу. Впрочем, долго та не продлилась. Голубой луч пробежал по проборам мужчин и перманентам дам и замер на эстраде, поймав в свой конус коротко остриженную худощавую барышню в синем панбархате. Она подошла к микрофону, и после первых тактов музыки полился хрустальный голос, подобный журчанию горного ручья.