— Я чувствую разницу… Немного, но чувствую. Когда «А» — щекотно и чуть-чуть покалывает.
Дмитрий Дмитриевич, словно пораженный какой-то мыслью, зорко взглянул на Человека, затем вновь перевел взгляд на кубик.
— Садитесь, Лена, — сказал он. — Ты, Коля, подвинь руку, пусть и Лена научится звездной азбуке… А мы с Человеком пойдем… Нам нужно еще о многом поговорить.
Они вышли на кухню, и Дмитрий Дмитриевич плотно прикрыл за собой дверь. Коля и Лена остались одни. Лена, не мигая, глядела на серебристые буквы, прислушиваясь к ощущениям в кончиках пальцев.
Буквы вскоре перестали появляться, и перед ними повис шар. Какой-то деревянный голос уныло повторял:
«Шар… шар… шар…»
— Тебе не надоело? — спросила Лена.
— Ты не о том думаешь, о чем нужно.
— А о чем нужно думать, Коля?
— О том, что мы прикасаемся к искусственному мозгу… В этом кубике, если Человек сказал правду, хранятся миллионы книг, картин, а он весит не больше килограмма.
— А как отыскать в нем то, что нужно?
— Наверно, при помощи вот этих двух контактов, к которым прикасался Человек… Знаешь, что, Лена? Я попробую сюда подключить батарею… Ему хорошо, он сам электрический, а вот нам…
— Но ты можешь испортить что-нибудь…
— Ничего, не бойся. Здесь у Дмитрия Дмитриевича под столом есть совсем севшие батареи.
Коля залез под стол и подал Лене пачку связанных проволокой сухих батарей. Потом он зачистил две проволочки и соединил оголенные концы батарей с контактами кубика. Раздался громкий треск, и по стенам заметались цветные тени.
— Кажется, я испортил… — упавшим голосом проговорил Коля.
— Погоди-ка. — Лена оторвала проволочки от кубика, и перед ними мелькнул шар, сразу же сменившийся пирамидой, потом высоким цилиндром. — Все в порядке. Только быстрее все меняется.
— Мы все-таки угадали. Кубик действительно управляется токами. Значит, так… — Коля пустился было в предположения, но вдруг зазвонил телефон. Коля взял трубку. — Слушаю.
Чей-то по-военному четкий голос сказал:
— Прошу Михантьева.
— Одну минуту…
Коля осторожно положил трубку на маленький столик и подошел к двери на кухню. За дверью гремел уверенный голос Человека. Коля прислушался — разговор шел о нем.
— Коля мне нравится, — говорил Человек. — Я возлагаю на него большие надежды… Таких, как он, две-три тысячи, наивных, немного глуповатых, в хорошем смысле слова, без излишнего нездорового любопытства, — и с ними я многое сделаю.
— Но все, что вы делаете, насколько я понял, вы делаете для себя, — ответил Дмитрий Дмитриевич.
— Да, конечно… Мне нужны люди… Правда, немного…
— А что вы думаете делать с остальными? Коля осторожно открыл дверь в кухню:
— Дмитрий Дмитриевич, вас к телефону зовут.
— Спроси, что нужно, сейчас не мешай. У нас тут занятный разговор, — Коля вернулся к телефону.
— Что передать Михантьеву? — спросил он. — Михантьев подойти не может.
— Примите телефонограмму, — ответил голос.
— Одну минуту…
Коля ногой толкнул дверь в кабинет:
— Лена! Дай бумагу, скорее! Я принимаю телефонограмму… Да брось ты кубик, потом займемся!
Лена разыскала на столе чистый лист бумаги и карандаш.
— Я, кажется, начинаю понимать, как управлять кубиком, — шепотом сказала она.
— Говорите, я готов, — крикнул Коля в трубку.
— Сообщаю координаты нового метеорита, зарегистрированного сегодня в семнадцать часов десять минут…
Коля старательно записал ряд непонятных цифр.
— Кто принял телефонограмму?
— Ростиков, — серьезным голосом сказал Коля. Он бросил трубку, схватил листок с записью и бросился на кухню.
Человек по-прежнему сидел на табуретке, скрестив на груди руки, а Дмитрий Дмитриевич стоял перед ним, нагнув голову и сжав кулаки. По-видимому, они о чем-то спорили, и Коля смущенно попятился. Дмитрий Дмитриевич оглянулся.
— Что там такое? — раздраженно спросил он.
— Телефонограмма…
— Давай…
Дмитрий Дмитриевич вырвал из рук Коли листок и, снова повернувшись к Человеку, продолжал:
— Нет, дорогой мой, не для того я неделями не вылезал из танка и хоронил погибших друзей от Волги до Эльбы, чтобы…
— Это к делу не относится. Вы уверены в нереальности моего замысла?
— В конечном итоге — да!
— И вы думаете, что я не найду людей?
— Подлецов на ваш век хватит… Вас даже будут хвалить… кое-где, но, в общем-то, вы не туда попали.
— То есть?
— Думаю, где-нибудь западнее вы нашли бы больше претендентов на должность… Там вы скорее нашли бы рабов, которые лизали бы вам пятки и убивали бы по вашей указке.
— Не понимаю… Почему западнее?..
— Другое воспитание. И вообще… Многого вы еще не понимаете.
Дмитрий Дмитриевич бегло проглядел листок телефонограммы.
— Так… так… Постой-ка! — Он вынул из кармана потрепанную записную книжку и, переводя глаза с ее раскрытых страниц на телефонограмму, закричал: — Еще одна пустышка прилетела! То-то, я смотрю, вы сегодня осмелели! Все совпадает — те же высоты, те же координаты… Вот почему вы совсем по-другому заговорили и больше не затягиваете ответов! Это ваш хозяин прилетел! Вот что! Хозяин прилетел!
В кухню заглянула Лена и дернула Колю за рукав.
— Идем в кабинет, быстро, — сказала она, — там сейчас такое делается…
СТРАННЫЕ, СТРАШНЫЕ СКАЗКИ
— Я без тебя несколько раз включала и выключала батарею, и вот…
Коля уже занес было ногу, чтобы переступить порог кабинета, да так и застыл с поднятой ногой: в кабинете не было пола, мутная болотная вода, поросшая зеленой пеной водорослей, плескалась у его ног, вместо стен кабинета был лес. Высокие, наклонно стоящие в воде деревья, похожие на зеленые фабричные трубы, окружили Колю. Но вот лес неожиданно дрогнул и понесся к нему навстречу, забурлила вода, и сплошной стеной поднялись впереди фонтаны брызг. Лес расступился, и открылась поросшая сочными травами степь. Слева синела полоска озера. Небо над Колиной головой было молочно-белым, от него веяло сыростью, в странных, похожих на шляпки грибов, кронах одиноких деревьев застыли клочки тумана.
Прямо к Коле брел какой-то человек. Он был еще далеко, но каждый его шаг отдавался подземным гулом, широкая полоса смятой травы тянулась за ним. Он был ростом с четырехэтажный дом, и, когда он приблизился, Коле пришлось задрать голову, чтобы взглянуть ему в лицо: о земли голова казалась несоразмерно маленькой, лицо гиганта закрывала беспорядочная лохматая борода, под округлыми густыми бровями светились добродушные зеленовато-синие глаза. К животу он прижимал какой-то пузырь со вставленными в него пустотелыми стволами деревьев, и дул в один из стволов, и, перебирая похожими на бревна пальцами, свистел и гудел, локтями надавливая на пузырь этой своеобразной волынки, и, изгибаясь в такт всем телом, время от времени притоптывал босой ногой.
Какое-то дикое, непередаваемо вольное веселье было в этой музыке, и Коля, подчиняясь ритму, тоже топнул ногой и почувствовал, что сейчас сам пустится в пляс, но вдруг откуда-то сбоку, из леса, вынырнула огромная ящерица и, подбежав к ногам гиганта, поднялась на задние лапы и закивала головой. Ящерица была втрое выше, чем Коля, но доходила великану только до колен.
— Это ящер! Смотри-ка… — сказал Коля.
— Брат, — загремел голос гиганта, — зачем прилетел? Шестьсот лет ты не был у меня, моих лет…
— Но моих только двести, — услышал Коля и вздрогнул: это был голос Человека.
— Слабое оправдание, — заметил гигант, и по движению его губ было видно, что слова его имели совсем другое звучание: кубик все старательно переводил, — впрочем, что мне до тебя? Мне подарили эту планетку, и я не жалею ни о чем — здесь я счастлив…
— А ты еще вырос, — раздался голос Человека.
— Это верно, — самодовольно усмехнулся гигант. — И мне, пожалуй, было трудней остановить рост, чем продолжать расти.
— Но как ты вернешься назад?
— Зачем?
— Ты не сможешь вернуться, ты вырос, ты слишком вырос для своего снаряда, а другого тебе не сделать. Да и зачем тебе возвращаться? Там, дома, ты стал бы пугалом для детей.
— Ты дурак! Я счастлив, понимаешь? Вчера я боролся с существом, один вид которого заставил бы тебя содрогнуться. Его — шкура сейчас на мне, а череп я отдал летающим ящерам. А сегодня утром было душно, жарко, и я прыгнул вон в то озеро, и как улепетывало от меня всё живое!.. Но скоро я уйду на север, здесь начнутся дожди, а там, на скалах, прохладно, и ящеры слетаются туда, чтобы отложить яйца… Что за прелесть, брат, яйца летающих ящеров! Ешь, ешь — и все мало… Но и клювы у мамаш — того и гляди, что глаз выколют!..
— Должен сказать, — зазвучал голос Человека, — что твои работы по законам роста до сих пор не теряют своего значения… О них говорят, и некоторые жалеют, что ты прекратил их…
— Да, я все оставил… Потом, со скуки, может быть, и займусь чем-нибудь… Есть у меня и новые наблюдения и мысли…
— Какие мысли?
— Вот уж тебе говорить опасно.
— Так ты все-таки меня боишься?
— Я?.. Боюсь?! Ну говори, зачем прилетел! Я знаю, зря ты не прилетишь!..
— Представь, что просто так… Захотелось поговорить с кем-нибудь близким… Все заняты. Слишком заняты, слишком… Ничего не замечают вокруг себя!
— Что ж, если надоело дома, то оставайся здесь! Что может быть прекраснее усталости после борьбы?! А победа, честная, заслуженная победа… Но тебе не понять!
— Это не принесет мне радости… Мы слишком разные с тобой. Ты, верно, забыл, кто ты, и последние битвы… А я все помню: ведь на мне уже тогда был шлем воина и миллионы механических рук подчинялись мне. Этого не забыть…
— Да, такой разгром забыть трудно! Но к чему эти глупые воспоминания? — загремел гигант. Он отбросил свою волынку, гневно поддел ногой дремавшего ящера, и тот убежал в степь с заячьим повизгиванием. — Разве нам с тобой не сохранили жизнь? И тебе очень нравилось, когда хвалили твои работы по управлению на расстоянии… Может быть, слишком нравилось, не возражай — ты был доволен.