- Фамилия? Ваша фамилия, имя, отчество?
- У меня нет имени,- резко сказал Человек.
- Так, а, простите, у вашего отца также не было имени?
- У него было имя, но оно не произносится вашими звуками.
- А все-таки предположим, что вы увидели своих знакомых, родных, как бы вы обратились…
- Их здесь нет! - со злостью сказал Человек.
- Странная логика,- пожал плечами начальник милиции.- Были бы вы нашим, земным человеком, я назвал бы это запирательством… Но вы нам здесь такое диво показали, что и сейчас в глазах рябит.
- Мы называем его Человек,- сказал Коля,- и он откликается.
- Так и запишем.- Начальник милиции четко написал на бланке: «Человек».- Когда вы родились? - задал он следующий вопрос.
- Это невозможно определить,-ответил Человек.
- Непонятно… Укажите год своего рождения.
- У нас совсем другой принцип летоисчисления. Мы считаем время с того дня, как мы изменили наклон оси вращения своей планеты. Наша естественная ось была почти перпендикулярной к плоскости орбиты. Слишком резкими были различия в климате между различными зонами, мы не знали, что такое времена года… Меня изгнали…
- Вас изгнали? - спросил начальник милиции.
- Изгнали… Послали в полет… к вам. Ваша речь имеет слишком много оттенков.
- Так в каком году произошло это ваше… то есть когда вы вылетели?
- Мне лучше написать…- Человек взял карандаш и написал на обложке желтой брошюрки, лежащей на письменном столе: «27875». Он выписывал цифру за цифрой, не торопясь, что-то обдумывая.- У нас в основе лежит не десять, а ваше шестьдесят, мне пришлось переводить… Но в нашем году 561 день…
- А летели вы сколько времени?
- Не знаю… Вначале я видел вблизи вашего Солнца только Юпитер, потом появился Сатурн. Сравнительно недавно, тысяч восемь оборотов вашей Земли вокруг Солнца, я смог рассмотреть Землю. Засверкали взрывы атомных бомб, и я понял, что вы на пороге открытий, которые уже перевернули нашу жизнь, сделали ее такой могучей и такой сложной, и я стал спешить, иначе, иначе я вам был бы не нужен. Мое место здесь, с вами. Я ушел от своего мира, я принесу вам знание, которого у вас еще нет…
- А что вы ищете у нас? - спросил начальник милиции.
- Дом,- ответил Человек.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Когда Коля, Дмитрий Дмитриевич и Человек, выйдя из отделения милиции, шли по улице, им навстречу бросился человек с ружьем за плечами. Коля с любопытством на него оглянулся.
- Вот это да! - сказал человек с ружьем.- Вот так встреча!
- Это же Серафим Яковлевич! - обрадованно закричал Коля, всмотревшись в человека с ружьем.- Ну как, вы не помните? Он с Человеком в одной палате лежал.
- Узнаю,-сказал Дмитрий Дмитриевич.
- Ко мне, сейчас же ко мне! - решительно заговорил Серафим Яковлевич.-Я ведь тут неподалеку живу. Это дело отметить нужно, а как же,-с выздоровлением! И охотник обещал зайти попрощаться. Охотника-то помнишь, а, Человечина? - Серафим Яковлевич хлопнул Человека по плечу.
Совсем стемнело. Они перешли на другую сторону улицы.
- А Борис Федорович ругался, ужас, как ругался,- говорил Серафим Яковлевич.- Больного из самой главной палаты утащили!
- Борис Федорович меня ругал? - Дмитрий Дмитриевич остановился.- Как я раньше не подумал, это ужасно! Нужно к нему немедленно сходить…
- Идемте, идемте,-сказал Серафим Яковлевич.- Подумаешь, дело великое! Да он потом и вовсе успокоился. Я один раз ему напомнил, так он как закричит: «Не напоминайте мне про дурацкие фокусы Дмитрия Дмитриевича!» Я и стал помалкивать.
- Как неприятно, ужасно! - сказал Дмитрий Дмитриевич.- Нужно позвонить, нет, зайти, только зайти и объяснить, что все это вышло и для нас неожиданно. Коля, приведешь Человека ко мне, я уже, наверно, буду дома…
Всю дорогу Дмитрий Дмитриевич мысленно оправдывался перед Борисом Федоровичем. Он механически сделал пересадку, механически извинялся, толкаясь и наступая на ноги, и пришел в себя только в клинике.
- Борис Федорович сейчас на операции, его срочно вызвали,- сказала ему сестра.
- Когда он освободится, вы передайте ему, что его ждет Михантьев. По вопросу о Человеке.
- Хорошо. Подождите здесь. Как только окончится операция, я скажу ему.
Минут через двадцать появился Борис Федорович.
- А, Крокодилище! Здорово, здорово! - раздался его бодрый голос.-Я уже все знаю, все знаю…
Они прошли под сводчатым потолком к выкрашенной белой краской скамейке, стоявшей у открытого окна.
- Знаете. Борис Федорович, я, собственно, за-шел перед вами извиниться. Тот больной, который был у вас,- вы, конечно, имели из-за него кучу неприятностей…
- Больной! - В голосе Бориса Федоровича зазвучали непонятные нотки.- Я не хочу об этом говорить. Я врач, медик, мой удел-живое, будем говорить о живом.
- О живом?
- Ах вот как? Вы еще и прикидываетесь?
- Прикидываюсь?! Объяснитесь! Человек принес нам бессмертие…
- Бессмертие? - Борис Федорович рассмеялся.- Полно, Дмитрий Дмитриевич, не валяйте дурака! Бессмертие! Ваш «человек», конечно, бессмертен. Бессмертен, как камень! Как камень!
- Камень?!
Борис Федорович ушел, а Дмитрий Дмитриевич все еще растерянно стоял в коридоре. Какое-то чувство подсказывало ему, что в словах Бориса Федоровича была глубокая, пока скрытая от него правда.
Чьи-то шаги раздались в коридоре.
- Я рентгенолог,- сказал подошедший к нему человек.-Здравствуйте. Меня к вам прислал Борис Федорович… Вы, кажется, физик?
- Да, физик.
- Вот, не угодно ли рентгенограммку.- Григорий Матвеевич вынул из конверта темный продолговатый прямоугольник.
- Я ничего не понимаю,- сказал Дмитрий Дмитриевич.
- Разве вы не в курсе дела?
- Я сказал Борису Федоровичу, что Человек…
- Ах, «человек»!.. Понимаете ли, Борис Федорович нашел у него целый ряд отклонений от нормы, какая-то игра природы, так нам всем вначале показалось… Стоял вопрос лишь о том, чем вызваны подобные изменения. Какое-либо заболевание, или мы имели дело с прирожденными аномалиями. Мы попытались сделать его снимок. Два раза подносили к трубке, но как только больной, ваш Человек, как вы его называете, приближался, начинался разряд, как в результате сильной ионизации. Мы вначале думали, что осталась поверхностная проводимость на цилиндре трубки. Протерли спиртом - опять та же картина… Кассету я ему подложил под голову, но могу гарантировать, что под лучом она не была ни секунды, потому что трубка не держала и тридцати киловольт. Про кассету я совсем забыл, но мой лаборант, человек очень внимательный, проявил и ту пленку, что была под его головой. Вот эта пленка, вы ее держите.
Дмитрий Дмитриевич наложил пленку на ярко освещенное матовое стекло и взял из рук рентгенолога лупу.
- Смотрите, смотрите, вы физик и сразу все поймете. Я, вообще говоря, думал, что вам все известно, а Борис Федорович и сейчас так думает. Подшутил надо мной Дмитрий Дмитриевич, говорит, а я еще консилиумы устраивал…
Дмитрий Дмитриевич всмотрелся в поверхность пленки. В трех ее местах были крупные черные звезды с белыми пятнышками посередине, а между ними сеть тонких темных линий с какими-то шарообразными узелками… Через лупу было видно, что от каждого такого узелка отходят все новые и новые, еще более тонкие нити.
- Фотография в его собственном излучении,- сказал Дмитрий Дмитриевич.
- И излучении, обладающем большой проникающей способностью, что-нибудь вроде гамма-лучей.
- И поэтому он и вызывал ионизацию вокруг рентгеновской трубки… Но позвольте! - вскричал Дмитрий Дмитриевич.- Ведь это радиомонтаж!..
- Теперь вам понятна реакция Бориса Федоровича? Он лечит, ищет, волнуется, беспокоит очень занятых людей, а это не человек, это НЕЧЕЛОВЕК…
- Я не знал… Так это нечеловек!!! - Дмитрий Дмитриевич выбежал из кабинета, пробежал через вестибюль.
- Все ложь! - повторял он.- И нет бессмертия, и нет Человека! Есть кукла, манекен, робот!!!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
- Ну и ругался же Борис Федорович,-говорил Серафим Яковлевич,- ну и ругался же… Одно, говорит, спасение, что ни имени, ни фамилии, ни самой болезни не значится… Ну и задаст он Дмитрию Дмитриевичу…
Чем ближе они подходили к дому, тем больше отставал Коля от Человека и Серафима Яковлевича. Летом, когда Человек еще был в клинике, Коля очень часто видел Лену. Потом, когда Человек поселился у Дмитрия Дмитриевича, они стали видеться реже, и сейчас он и хотел и боялся встречи.
- Пришли,-сказал Серафим Яковлевич.- Вот он, мой дом.
Две большие сосны росли у калитки, сам дом был в глубине участка. Серафим Яковлевич перекинул через забор руку, сдернул щеколду и, не открывая калитки, громко крикнул:
- Лена! Леночка! Как Ласточка, привязана?
- Странное имя для собаки,- сказал Коля,- Ласточка…
- Собака…-усмехнулся Серафим Яковлевич.- Это у меня не собака, а универсальная тварь… Лена, как Ласточка? - снова закричал он.
- Ласточка привязана,-донесся из глубины участка голос Лены.- Иди, не бойся!
- Гости, гости какие у нас, Леночка! - говорил Серафим Яковлевич, осторожно пробираясь по посыпанной золой дорожке.-Да ты привязала ее, Леночка? .
На террасе зажегся свет, и Коля с замирающим сердцем поднялся по ступенькам и, протягивая руку, сказал:
- Здравствуй, Лена. Ты меня не забыла?
- Что ты? Как я могла забыть будущее светило науки?!
- Ленка! Перестань валять дурака,-строго сказал Серафим Яковлевич. Он явно осмелел, когда очутился на террасе.- Чаю давай нам, готовь нам чай…
- Сейчас,-ответила Лена и ушла на кухню.
Коля увязался за ней. Когда они вернулись,
Серафима Яковлевича на террасе не было.
- Входи, входи, уважаемый,- донеслось из сада. По ступеням террасы поднялся человек со страшными шрамами на лице. За ним поднимался Серафим Яковлевич.
- Вот он, охотничек-то,-говорил Серафим Яковлевич,-все и собрались, вся палата, и все живы и здоровы.