Он был дома, сидел, задрав ноги на стол, и читал журнал. Я постучал по косяку. Он поднял глаза и буркнул:
— Ну?
— Серж… то есть лейтенант…
— Давай, выкладывай!
— Сэр, я хочу стать кадровым военным. Он опустил ноги под стол:
— Протяни сюда правую руку.
Затем, обругав меня на чем свет стоит, вытянул ящик стола и достал оттуда мои документы.
Он уже приготовил их. Бумаги только ждали моей подписи. А я даже Эйсу не сказал. Каково?
Глава 12
Для офицера отнюдь не достаточно одного только опыта. Он должен быть джентльменом с широким образованием, манерами, неизменной вежливостью и чувством собственного достоинства… Заслуги подчиненных не должны избегать его внимания, даже если наградой за них будет только похвала. И напротив, он не должен закрывать глаза ни на один проступок подчиненного… Как бы ни были верны политические принципы, за которые мы сейчас сражаемся, кораблями нужно командовать по системе абсолютного деспотизма. Мне кажется, я достаточно ясно объяснил вам, какая ответственность на вас ложится. Мы должны добиться максимума с теми средствами, которые у нас в наличии.
«Роджер Янг» вновь вернулся на базу за новыми капсулами и новой живой силой. Эл Дженкинс получил искупление грехов, прикрывая отход; тогда же погиб и падре. И меня следовало заменить. Теперь я носил новенькие лычки сержанта (вместо падре Мигелаччо). Однако у меня было предчувствие, что, как только я уйду с корабля, эти лычки тут же наденет Эйс — я их носил скорее так, для пущей важности. Прощальный подарок от Джелли — меня ведь отправляли в училище.
Все же это не мешало мне гордиться ими. С космодрома я вышел с задранным носом и пошел к пропускному пункту — поставить штампы в мои бумаги. Пока ими там занимались, сзади прозвучал солидный, вежливый голос:
— Простите, сержант, это катер, который только что прибыл, — с «Роджера Янга»?..
Я обернулся, взглянул на его рукав — небольшого роста сутуловатый капрал, наверное, один из наших…
— Папа!
Капрал протянул руки ко мне:
— Хуан! Джонни, маленький мой…
Я обнял его, поцеловал и, похоже, заплакал. Наверное, штатский клерк за конторкой впервые в жизни видел двух целующихся младших командиров. Если б я заметил, что у него хоть брови подняты — по стенке размазал бы. Но я его вообще не замечал — занят был. Потом вспомнил, что надо забрать у него мои бумаги.
К этому моменту мы уже просморкались и бросили смешить народ.
— Папа, пойдем посидим где-нибудь. Я о многом хочу с тобой поговорить. — Тут я глубоко вздохнул. — Я думал, ты умер.
— Нет, хотя мог. Раз или два. Но, сынок… Сержант, мне действительно нужно знать, что за катер сейчас приземлился. Видишь ли…
— А, это… Он с «Роджера Янга». Я…
Отец ужасно расстроился.
— Тогда мне нужно поторапливаться. Я должен прибыть и доложиться. Но ты ведь скоро вернешься на борт, верно, Хуанито? Или у тебя отпуск?
— Э… нет.
Я прикинул, что к чему. Ну надо же, чтобы так все вышло…
— Пап, я знаю расписание катера. Ты еще час с лишним можешь туда не являться. Назад он пойдет не скоро. Пилот экономит топливо и ждет, когда «Родж» подойдет по орбите ближе — а может, и следующего витка будет ждать, если к первому загрузиться не успеет.
Отец, поколебавшись, сказал:
— Но мне приказано сразу доложиться пилоту первого же катера.
Папа, папа! Неужели тебя так трогают эти инструкции? Девчонке, которая заводит это корыто, плевать, прибудешь ты сейчас или перед взлетом. Все равно они дадут позывной корабля за десять минут и обо всем объявят. Ты обязательно услышишь!
Он наконец позволил увести себя в свободный угол. Когда мы сели, он добавил:
— Ты полетишь на этом же катере, Хуан? Или позже?
Я показал ему мои бумаги, это был самый простой способ сообщить новость. Корабли, разошедшиеся в ночи, как в истории про Эванджелину! Случится же такое!
Он просмотрел бумаги, и на глазах его показались слезы, а я виновато сказал:
— Пап, я постараюсь вернуться обратно. Другой части, кроме Дикобразов, мне не надо… да еще если там будешь и ты… я понимаю, что огорчил тебя, но…
— Ты вовсе не огорчил меня, Хуан.
— Как?
— Я горд. Мой сын станет офицером. Мой маленький Джонни… Нет, я и огорчен тоже — слишком долго ждал сегодняшнего дня… Но могу и еще малость подождать.
Он улыбнулся сквозь слезы:
— Ты вырос, парень. И возмужал.
— Да, похоже… Но, пап, я ведь пока не офицер и, может, уже через несколько дней вернусь обратно на «Роджера». Я хочу сказать, что меня ведь могут и отчислить…
— Пре-кра-ти-те, молодой человек!
— А?
— Все у тебя выйдет. И никаких больше разговоров об «отчислении».
Он вдруг улыбнулся:
— Да, в первый раз приказал сержанту заткнуться!
— Ну я постараюсь, пап. И конечно, изо всех сил буду потом проситься обратно на «Родж». Но…
— Ясно. Твоя просьба ничего не будет значить, пока не откроется вакансия. Ладно, вздор. У нас есть целый час, так не будем тратить его зря. Я так горд тобой, что чуть не лопаюсь по швам. Как ты жил все это время, Джонни?
— Просто замечательно.
Я подумал, что скрывать нечего. У «Дикобразов» отцу будет лучше, чем во всякой другой части. Все там — мои друзья, они уж позаботятся о нем, присмотрят, чтобы он остался цел. Надо дать телеграмму Эйсу — отец ведь сам никогда не скажет им, кто он такой.
— Пап, а ты давно в армии?
— Чуть больше года.
— И уже капрал?!
Отец невесело улыбнулся.
— Да, по службе теперь растут быстро.
Я и не спрашивал, что он имел в виду. Потери. Вакансий сейчас столько, что солдат на них не хватает. Вместо этого я спросил:
— Но, пап… А возраст твой не мешает тебе быть солдатом? Может, на флоте или где-нибудь в тыловом обеспечении…
— Я хотел в МП, и я здесь, — гордо сказал отец. — И я не старше, чем большинство сержантов, даже младше многих. Если уж я на 22 года старше тебя, так ты готов меня в инвалидную коляску засадить. А ведь возраст тоже дает некоторые преимущества.
Да, в этом что-то было. Я припомнил, как сержант Зим всегда прежде продвигал старших, когда раздавал наши салажьи шевроны. И в лагере отец наверняка был не таким тормозом, как я, — ему-то небось плетей не доставалось. Наверное, он стал младшим командиром перед самым окончанием учебки. Армии нужны солидные взрослые люди в среднем звене, организация эта весьма патерналистская.
Я не стал спрашивать отца, почему он выбрал МП и как попал на мой корабль. Просто от этого мне было тепло — много лучше, чем когда-либо, когда я удостаивался его похвалы. И зачем он пошел на службу — я, похоже, знал. Мама. Никто из нас и словом о ней не обмолвился — тема слишком больная.
А потом я перевел разговор в другое русло:
— А как ты все это время жил? Где был, что делал?
— Тренировался в лагере «Сан-Мартен»…
— Не в «Кюри»?
— Нет, это новый. Но шишки все те же, надо думать.
Только выпустили нас на два месяца раньше — выходных не было. Потом я просился на «Роджер Янг», но вместо этого попал к Добровольцам Макслаттери. Хорошая часть.
— Да, слыхал.
Добровольцы имели репутацию ребят жестких, крутых и серьезных в деле — почти как Дикобразы.
— То есть была хорошая часть. Я несколько раз ходил с ними в десант, и несколько ребят нашли себе могилу, а потом я получил это.
Он поглядел на свои шевроны.
— Когда мы ходили на Шеол, я уже был капралом.
— Ты там был? Я тоже!
В эту минуту отец стал для меня ближе, чем когда-либо в жизни.
— Я знаю. То есть уже потом я узнал, что вы там тоже были. А мы дрались миль на пятьдесят севернее. Мы отражали их контратаку, когда они полезли из-под земли, как летучие мыши из пещеры.
Отец передернул плечами.
— Так что, когда все кончилось, я остался капралом без части. Ее уже не было смысла восстанавливать. И меня отправили сюда. Была еще вакансия у Белых Медведей, но я договорился с сержантом по распределению, и, будто по волшебству, пришла заявка на капрала с «Роджера Янга». И вот я здесь.
— А когда ты пошел на службу?
Как только я задал этот вопрос, я понял, что этого не стоило делать, но надо было увести разговор от Добровольцев Макслаттери — человеку, потерявшему свою часть, лучше поскорей забыть о ней.
Отец сказал тихо:
— Вскоре после Буэнос-Айреса.
— Понимаю.
Некоторое время отец молчал, а потом мягко сказал:
— Нет, сынок, похоже, ты не все понимаешь.
— Сэр?
— Ммм… даже не знаю, как толком объяснить. Конечно, гибель твоей мамы сыграла большую роль. Но я пошел в армию не только чтобы отомстить за нее. Свою роль здесь сыграл и ты…
— Я?
— Да, ты. Я с самого начала лучше мамы понимал твой поступок, не стоит винить ее, ведь женщины смыслят в таких делах не больше, чем куры в плавании. Мне кажется, я понимал, почему ты пошел на службу, хотя и сомневался тогда, что ты сам это понимаешь… В конце концов, половина моей злости на тебя была из-за того, что ты сделал то, что — я всем сердцем чувствовал — должен был сделать я. Но причиной того, что я пошел на службу, ты, конечно, не был — только дал толчок да помог выбрать род войск.
Отец помолчал.
— Я был в плохой форме, когда ты пошел в армию. Тогда я регулярно ходил к гипнотерапевту — ты и не замечал, верно? — но дальше выяснения, что я глубоко неудовлетворен, мы не пошли. Когда ты ушел, все это вылилось на тебя — но причина была во мне самом, и мы с гипнотерапевтом это знали. Что на нас надвигается беда, я понял гораздо раньше многих. Нам предложили военный заказ еще за месяц до объявления чрезвычайного положения. Мы полностью работали на военные нужды, еще когда ты был в лагере.
Все это время я чувствовал себя лучше, работая для смерти и не имея времени на гипнотерапевта. Но затем нервы расшатались еще пуще. Сынок, ты что-нибудь знаешь о штатских?