— Ну… по крайней мере, говорят они на другом языке, это точно.
— Да, ясней не скажешь. Помнишь мадам Рутман? Когда я закончил учебку, мне дали отпуск на несколько дней, и я поехал домой. Виделся там со многими нашими друзьями, прощался, и ее тоже видел. Ну, она щебечет, как всегда, и говорит: «Так вы, значит, уезжаете? Если будете на Фарэвэй, обязательно разыщите моих лучших друзей — Ригатосов». Ну, я ей как можно деликатней объясняю: мол, Фарэвэй оккупирована, и это невозможно. Но это на нее не произвело впечатления. Она сказала: «А, ну это ничего — они ведь не военные!»
Отец невесело улыбнулся.
— Да, понимаю.
— Но я забегаю вперед. Как я уже говорил, я был выбит из колеи. Смерть твоей мамы подсказала мне, что делать. Пусть даже мы были друг другу ближе, чем многие, я почувствовал себя свободным. Тогда я перепоручил наш бизнес Моралесу…
— Старику Моралесу? А он справится?
— Да. Должен. Теперь многие из нас проделывают такое, на что никогда не считали себя способными. Я отделил ему приличную долю — знаешь ведь, что сказано по поводу волов молотящих, — а остальное поделил на две части: половину на Армию спасения, половину тебе, когда вернешься. Если вернешься… Ладно, вздор. В конце концов я выяснил, в чем были мои проблемы.
Отец сделал паузу, а потом тихо сказал:
— Я хотел сам принять участие в драке. Я хотел знать, что я мужчина. Не просто производяще-потребляющее животное — мужчина…
И тут, прежде чем я успел что-либо сказать, из динамика на стене полились звуки: «…сияет в веках, сияет в веках — имя Роджера Янга!», и женский голос сказал:
— Персоналу корвета «Роджер Янг» собраться у катера. Причал Эйч, девять минут.
Отец вскочил и подхватил свои вещи.
— Мне пора. Держи себя в руках, сынок. И чтобы прошел эти экзамены без задоринки, я не посмотрю, что вырос, — выдеру так, что своих не узнаешь!
— Постараюсь, пап.
— До встречи!
Отец заторопился к причалу.
Придя в училище, я доложился сержанту флота, выглядевшему в точности, как сержант Хоу, у него даже не было той же руки. Разве что улыбки сержанта Хоу ему недоставало.
— Кадровый сержант Хуан Рико поступает в распоряжение коменданта, согласно приказу.
Он посмотрел на часы.
— Ваш катер прибыл семьдесят три минуты назад. Что скажете?
И я сказал ему все как было. Он задумчиво потеребил нижнюю губу.
— Да, все уважительные причины я знал наизусть. Но вы, похоже, добавили к ним еще одну. Ваш отец, ваш собственный отец, действительно назначен на корабль, с которого вы отбыли?
— Чистая правда, сержант. Можете проверить — капрал Эмилио Рико.
— Мы не проверяем все, что говорят наши молодые джентльмены. Мы просто отчисляем их, если выясняется, что они говорят неправду. Ладно. Парень, не решившийся опоздать, чтобы увидеться со своим стариком, нам в любом случае не подошел бы. Забыто.
— Спасибо, сержант. Могу я теперь доложиться коменданту?
— Вы уже доложили ему о своем прибытии.
Он сделал пометку в списке.
— Может, через месяц он и вызовет вас вместе с парой дюжин других. А пока — вот вам ордер на комнату, вот — экзаменационный лист, а начать можете с того, что спорете шевроны. Только не выбрасывайте — может, еще пригодятся. С этого момента вы не «сержант», а просто «мистер».
— Есть, сэр.
— Не называйте меня «сэр» — это мне положено вас так называть, но думаю, вам это не доставит особого удовольствия.
Нет смысла подробно описывать военное училище. Это все равно что учебный лагерь, только в квадрате и в кубе, да плюс еще учебники. По утрам мы занимались тем же, чем и все рядовые в учебке и в бою, и за это сержанты порой мылили нам шеи. А днем мы становились кадетами и «джентльменами», и отвечали уроки, и выслушивали лекции по громадному количеству предметов: математика, естественные науки, галактография, ксенология, гипнопедия, логистика, стратегия и тактика, связь, военная юриспруденция, ориентирование, спецвооружение, психология командной деятельности — словом, все, начиная с того, как заботиться о личном составе и кончая причинами поражения Ксеркса. То есть как громить все и вся вокруг, заботясь при этом о пяти десятках своих подчиненных, опекая их, любя, ведя их за собой и сохраняя в целости, но ни в коем разе не превращаясь в няньку при них.
Еще у нас были кровати, которыми мы пользовались, правда, гораздо реже, чем хотелось бы, комнаты, душевые и уборные; и на каждых четырех курсантов имелся штатский служитель, заправлявший кровати, убиравший комнаты, чистивший башмаки и раскладывавший нашу униформу к утру и бегавший по разным поручениям, но все это вовсе не для роскоши — просто нужно было оставить курсантам больше времени для занятий и освободить от того, чему их и так выучили в лагере.
Шесть дней в неделю для работы.
Не ленись и не зевай.
Воскресенье — для нее же,
Да медяшечку надрай.
Или в армейском варианте:
Да портянки постирай.
Вот с каких времен идут эти дела. Взять бы одного из шпаков, которые говорят, что нам делать нечего, да на месяц в такое училище!
А по вечерам и круглый день в воскресенья мы зубрили, пока не слипались глаза и не начинали болеть уши, а потом ложились спать (если ложились) — с гипнопреподавателем под подушкой.
Любимыми нашими маршевыми песнями были: «Армия не для меня, лучше пахарем, как раньше!», «Позабудем ратный труд», «„Не ходи, сынок, в солдаты“, — матушка кричала» и — всеми любимая — «Джентльмен в драгунах»:
Агнец, заблудший неведомо где, бе-е! Йе-е!
Черный барашек в беде и нужде, бе-е! Йе-е!
Джентльмен, не ведающий святынь,
проклят во веки веков, аминь!
Господи, грешных нас не покинь! Бе-е! Йе-е! Бе-е![1]
И все же я не чувствовал себя несчастным. Наверное, был слишком занят. Здесь уже не было того «перевала», который каждый должен пройти в лагере, всех подстегивала возможность быть отчисленным. Моя слабая подготовка по математике особенно мне досаждала. Сосед мой по комнате, колонист с Гесперуса, парень со странным именем Ангел, ночи напролет просиживал со мной, помогая.
Большинство инструкторов, особенно офицеры, были инвалидами. Помнится, полным набором конечностей и органов чувств обладали только сержанты да капралы — инструкторы по рукопашному бою, — да и то не все. Наш тренер передвигался в мотокресле и носил специальный пластиковый воротник, потому что ниже шеи был полностью парализован. Но язык его работал — дай бог, а глаза подмечали все наши огрехи с точностью кинокамеры.
Вначале я удивлялся, почему эти «непригодные по состоянию здоровья» и имеющие право на полную пенсию люди не хотят пользоваться своим правом и не едут домой. Потом я перестал удивляться.
Но высшей точкой всего периода учебы был визит обладательницы черных глазищ лейтенанта космофлота Ибаньес, младшего вахтенного офицера и пилота-стажера корвета «Маннергейм». Карменсита появилась, выглядя потрясающе в белой флотской униформе размером немногим больше промокашки, как раз когда наш класс был выстроен на перекличку перед ужином. Она прошла вдоль строя, и можно было слышать скрип поворачивающихся вслед ей глаз, после чего чистым, отчетливым голоском спросила дежурного офицера, как найти меня.
Дежурный, капитан Чандар, похоже, за всю жизнь даже матери своей не улыбнулся ни разу, но перед маленькой Кармен просто растаял и подтвердил, что я действительно нахожусь здесь. Тогда она печально взмахнула длиннющими черными ресницами и объяснила, что ее корабль скоро отправляется, так что нельзя ли отпустить меня поужинать в город?
Так я оказался обладателем совершенно неположенной и абсолютно небывалой увольнительной на три часа. Может быть, флотских обучают какой-то особой технике гипноза, а армию обходят стороной? А может, ее секретное оружие было куда старше и малопригодно для МП. В любом случае, я не только прекрасно провел время, но вдобавок мой престиж среди сокурсников достиг небывалых высот.
Вечер был настолько прекрасен, что на следующий день я с треском провалил два урока. Однако встречу омрачала новость о том, что Карл погиб на Плутоне — на их исследовательскую станцию напали баги. Но оба мы уже научились жить при таком положении дел.
Одно меня поразило. За едой Кармен сняла пилотку и оказалось, что ее иссиня-черных волос больше нет. Я знал, что большинство девушек на флоте бреют головы — на боевом корабле нет времени ухаживать за длинными волосами. К тому же они очень мешают при маневрах в невесомости. Черт, да я и сам чуть скальп с себя не снимал, брил голову — так удобней да и гигиеничнее. Но все же образ Кармен, который я держал в памяти, включал в себя копну густых волнистых волос.
Но, знаете, когда к этому привыкнешь, то кажется даже лучше. То есть если с самого начала девушка выглядит здорово, то она, и обрив голову, ничуть не хуже. А еще это помогает отличить флотских девушек от цыплят с гражданки — как масонская булавка или золотые черепа у тех, кто ходил в боевой десант. Конечно, Кармен выглядела необычно, но это только придавало ей достоинства, и я впервые осознал полностью, что она действительно офицер, воин — и в то же время очень симпатичная девчонка.
В казармы я вернулся со звездами в глазах и преследуемый запахом духов. На прощание Кармен поцеловала меня.
Из всего курса училища хочу рассказать лишь об одном предмете. Это была История и Философия Морали.
Я удивился, обнаружив ее в учебном плане. В ней ведь ничего не говорится о ведении боя, о том, как командовать взводом; если она касается войны — когда касается, — то только в отношении вопроса «зачем» драться, а на этот счет каждый уже принял решение еще перед поступлением в училище. МП дерется потому, что он — МП. Я решил, что курс, должно быть, заставляют повторить для тех из нас (примерно для трети), кто не проходил его в школе. Больше двадцати процентов моих сокурсников были не с Земли (можно удивляться, насколько процент пос