Сколько оставалось дней до того, как он сам бы вот так, по "Канону..."?
Тир скрипнул зубами. Не время. Не сейчас. Не смей трусить, рыцарь!
- Ты обещал!
- Спокойно, Лата. Аркат, правда ничего нельзя сделать?
Бывший безымянный прикрыл ресницы, словно что-то высчитывал. И быстро, по-птичьи, кивнул:
- Можем. Увидеть.
Отче Мустафир в детстве получил ценнейший урок жизни от своих родителей. Саюри по рождению, он до шести лет, как положено, воспитывался на женской половине, и мать, обожая единственного сына, не раз портила ему жизнь, запрещая то одно, то другое. Мальчику хотелось многого: поймать в бассейне шуструю рыбку, сорвать с дерева крутобокое яблоко, самому смешать мед и фруктовые дольки в любимое лакомство. А мать качала головой и требовала помнить свое положение.
- Сынок, ты не простой мальчик. Ты -наследник военачальника. Твое положение достойное, а достойные люди ничего не делают сами. Они лишь приказывают.
- Но это же скучно!
- Глупыш. Это мечта многих - приказывать. Ты счастлив в своей судьбе, ты от рождения имеешь то, чего другие добиваются десятилетиями. Не теряй своего преимущества.
Попробуй ощутить прелесть власти...
Прелесть мальчик ощутил не сразу, но в конце концов это случилось, и отдавать приказы рабам и правда было сладко. Отец, забравший ребенка с женской половины, был явно недоволен "женским воспитанием" и "женскими глупостями" и пытался втолковать наследнику, что истинный мужчина должен прежде всего заниматься достойным делом, а уж потом, если достигнет в нем успехов, сможет приказывать. Он был мужчина крутого нрава, и Мустафир быстро научился притворяться, что все понял.
Но вскоре отец погиб в одном из сражений, как всегда лично участвуя в бою, а мать вместе с сыном остались живы, правда, вынуждены были бежать от врагов рода в далекие северные страны, и урок был усвоен. Правда, здесь для чужаков достойного положения не было, и Мустафир надолго, очень надолго потерял возможность приказывать...
Он отпил подслащенный медом напиток. Северные варвары - даже забавно! - желая показать изысканность вкуса, пили южный ашати без сахара. Морщились, но пили, доказывая свою избранность. Что взять с варваров.
А он всегда любил сладкое.
И долго был его лишен.
Сколько пришлось изощряться, кланяться, оказывать всевозможные услуги, ковром под ноги стелиться, лишь бы прибиться к сильным. Если б не рецепты ядов, коим научила мать, он бы, может, и не смог выбиться из рядовых. Как долго пришлось помнить, что в яме со змеями выживает не столько самая верткая, сколько самая ядовитая...
Тем слаще было сейчас, когда по одному его слову на драконов и магов двинулись бойцы. По его слову, по его воле. И победа будет его. А когда у него будут маги, то тут высокомерный Инченцио...
- Отче! - ворвавшийся в зал человек дымился. От серой укороченной на боевой манер рясы пахло паленым. - Отче... отряд разбит.
Чашка лопнула в руках, обдав горячими темными брызгами, белые осколки дорогого "вечночистого" стекла попадали на рясу, на стол, на пол... как много осколков...
- Как?! - голос стал вороньим криком. - Как?!
- На их стороне не только драконы... Мы не успели, те маги, про которых говорила землевичка - они уже прибыли! Там везде смерть! Везде!
"Смерть!"
- Маги? Маги?! Но Инченцио сказал...
Сказал? Солгал! Подставить решил! Меня?!
Ну, ****!
Всполошенные мысли заметались, как птицы, попавшие под шквальный ветер.
Он же меня успокоил, что успеем... мог подставить... не его же бойцы... откупится, выйдет чистеньким перед Кругом, не первый раз. А я? А мне что?
Под тонкой кожей туфли - порой он позволял себе роскошь вспомнить родные традиции - хрустнул осколок. Мустафир остановился. Осколок... чашка... сладкий ашати... туфли из мягчайшей кожи... старинный ковер с бесконечными вариантами движущихся узоров...
Всего этого в жизни провалившегося заговорщика больше не будет. И вдруг стало до слез жалко и чашку, и роскошные, так и не попробованные фрукты десерта, и свое право приказывать...
А вслед за этим люто вскипела злоба.
Инченцио. Вот кто во всем виноват. Инченцио.
- Мага мне! Телепортиста! Быстро!
Говорят, люди мечтают о чудесах. Божьих ли, мажьих, не важно. Подружки на деревенских посиделках порой среди обычных песенок про любовь-разлуку пели старинные, пра-пра-пра-бабкины еще, запретные, где чародеи и колдовки не были "порчеными", а помогали божьей паре разобрать человечьи судьбы. Была, к примеру, песня, как влюбленный парень пришел к дивчине по сотворенной колдуном радуге, была про то, как чудодей согласился помочь парню добиться сердца одной красавицы, но что-то у него все время не получалось. Хотел цветы у дома наколдовать - выросли такие колючие да частые, что всей деревней заросли прорубали. Попросил влюбленный дождика, чтоб девушка дома посидела, так дождь пошел не из воды, а из пуха. Вся округа чихала сутки без продыху. А уж от начарованной мыши удрал даже сам отважный герой. Правда, девушку прихватил, чтобы "мышка" не покусала. Размером-то она удалась с доброго кабана! Песни такие, само собой, были запретными. Но магов в Пригорках не водилось, Орден был далеко, отцы-матери смотрели на песни сквозь пальцы... и неудивительно, что девушки были готовы даже порченого колдуна увидеть, лишь бы в серой жизни хоть ненадолго промелькнуло оно, чудо.
Латка тоже, бывало, мечтала.
А когда сама колдовкой стала, так особо порадоваться и не пришлось. Только и было чуда, что дракон в огороде, да прохладный росток под пальцами. Все время куда-то торопились, убегали, защищались, дрались... и снова убегали...
Она даже ни разу не сказала Дану... да что там не сказала, она и взглядывать старалась пореже! Она не слепая и не глухая, видела, что ее ясну-солнышку вовсе не такие девушки нравятся. Ему по душе бойкие, веселые, а она? Всех достоинств - умение кашеварить хорошо да одежку починить незаметно. Спасибо, Марита выучила грамоте да каким-никаким премудростям "настоящей дамы": как волосы плести покрасивей "соответственно типу внешности", как себя в порядке блюсти... даже как шею правильно держать и плечи. Пусть Дан не замечал, пусть "сестренкой" всего только звал, но может, когда-нибудь она смогла бы...
Когда-нибудь.
Поэтому головную боль и бродящий по телу жар (постепенно унимающиеся, но пока ощутимые) Латка оставила без внимания точно так же, как разгорающийся зеленоватый огонек на ладони безымянного. Ну чудо и чудо. Мало ли их, чудес, было и будет... главное, чтоб они смогли, чтобы Дан вернулся...
Огонек вырос размером с чашку, потом с плошку... Арркат торопливо зашарил второй рукой по земле, подтащил к себе крышку от котла и будто перелил туда подрастающий сгусток зеленоватого неживого света. Противного такого цвета. Словно кто-то срезал половинку арбуза, выкрасил для шутки светящейся гнилью из старых пеньков да зачем-то на тарелку выложил.
- Готово. Сейчас пойдет отток и раппорт... то есть контакт.
В "половинке арбуза" и впрямь что-то закопошилось, замелькало. Сина явственно передернуло, Клод удивленно вскинул брови - и неудивительно. Узнать Дана в тускло-зеленом червяке с какими-то отростками смог бы, наверное, только Латкин земляк дед Мухась про прозвищу Бочка (во-первых, потому что не различал цвета и все время путал красное с зеленым, во-вторых, дед беспробудно пил со времен смерти "горячо любимой тещи", скончавшейся еще до латкиного рождения, и не раз был замечен за беседами с ухватами, валенками и другими такими же живыми собеседниками). А вот у Звезды такой тренировки не было, поэтому узнать Дана с первой секунды вышло только у Латки.
- Он! Живой...
- Вот это? И правда...
- А почему такой цвет?
- Потому что источник - металл, да к тому же инертный... хорошо, хоть так получилось.
Ночной холодок и сырость, затихающие крики в долине и драконий рев отодвинулись куда-то в сторону. Звезда, не дыша, придвинулась поближе, во все глаза рассматривая своего пропавшего "луча". Товарища. Боевого друга. "Ясно-солнышко".
Живой, верно, живой! И без ошейника, хвала божьей паре! Голова цела, руки-ноги на месте...
- Смотрите в оба, - едва слышно проговорил Арркат. - Старайтесь заметить все. Может, это поможет понять, где он.
- Кто тебе такую чушь сказал? Драконы людей вообще не едят! Это для них не "сенхо"!
- Не что?
- Несъедобно, старик! И - между нами - неприлично! Народ такой живет рядом с саюри, мэйори называется, слышал? Так они, представь себе, говядину не едят! Объявили коров священными и с голоду умирать будут - в рот не возьмут. "Не сенхо", богом не дозволено, понимаешь? - Дан вольготно развалился на неудобной постели и занимался привычным делом, требующим немалого умения, а порой настоящего вдохновения. Он пудрил мозги. Обладатель мозгов - тот самый парнишка с запахом молока и щенячьей наивности - смирно сидел у порожка камеры и развешивал ушки, стараясь выглядеть при этом максимально незаинтересованным. Мол, он, весь из себя неподкупный и ревностный служитель Ордена Опоры в меру своих сил исполняет службу. А что при этом в камере с "порченым" сидит - так это всего лишь радение о долге. Не дай Судьбиня, злокозненный маг стену развалит или пол проплавит? И сохрани Дар, сбежит? Нет, он, младший послушник Ансельмо, стеной встанет на пути злокозненного порождения Злиша... (между нами говоря, хлипкой такой стеночкой) и остановит! А пока послушает.
Дан спрятал улыбку.
У каждого человека есть слабости. У любого. Дан всегда делил их на "нормальные", "интересные" и "придурочные", легко определял, какие именно встречаются у каждого конкретного клиента и частенько пользовался этими знаниями. "Нормальные" вычислялись влет, поскольку были самыми распространенными: желание достойно, "не хуже других", пожить, забота о семье, тяга к денежкам, охота быть красивым и молодым (а не быть, так хоть казаться). К ним Дан относился снисходительно и лишней цены не ломил. Все такие. Обладатели "интересных" слабостей даже вызывали его уважение - например, тот рацеец, Йован, что третий год строил у себя во дворе крылья, способные поднять человека в небо. Или знаменитый менестрель Юлиан Серебряный флуер, отказавший в обучении десяткам б