Он медленно покидает сцену. Джонни поднимает камень и бросает ему в спину.
Отец Джон (хватает его за руку). Остановись! Не видишь, он уже не здесь?
Бидди. Не трогай его, Джонни Бокач. Если он повредился в уме, это дело обычное. У тех, кого силком выводят из транса, с головой всегда не в порядке.
Подин. Если он сошел с ума, то ему не придется ни за что расплачиваться.
Бидди. Он уже поплатился мозгами. Некоторые в этом состоянии поднимаются высоко и обретают неземную власть. Наверно, он пошел в какое-нибудь тайное место, чтобы узнать о том, как лечить наш мир или где в давние времена спрятали Золотой Плуг.
Подин. А речи-то у него стали медовые. И глядел он так, будто ему привиделись великие чудеса. А не отправился ли он к ирландским героям, чтобы позвать их на помощь?
Отец Джон. Господь позаботится о нем и охранит его от заблуждений и злых духов.
Джонни. Святой отец, у нас есть свечи. Мы собирались поставить их тут. Может быть, они прогонят зло?
Подин. Зажигай свечи, а он помолится о нем, как сделал бы это в своей чистенькой церкви.
Зажигают свечи. Входит Томас.
Томас. Где он? Мне надо предупредить его. Всем уже известно о ночном нападении. Его ищут солдаты и полицейские... двое уже близко... другие повсюду... им стало известно, что он на этой горе... где он?
Отец Джон. Он ушел.
Томас. Так бегите за ним! Скажите, чтоб он спрятался. Такое нападение, какое он учинил, карается виселицей. Скажите ему, пусть спрячется, а когда все стихнет, придет ко мне... Что бы он ни натворил, я не брошу в беде сына моего брата. Устрою его на корабль, и пусть он плывет во Францию.
Отец Джон. Так будет лучше всего. Отправьте его в монастырь, где им займутся мудрые епископы. Они распутают этот узел. А я не могу. Мне неведома истина.
Томас. Вот и полицейские. Он увидит их и спрячется. Ничего не говорите. Слава Богу, его тут нет.
Входят полицейские.
Полицейский. Где парень, которого мы ищем? Люди видели, как его несли сюда. Вы должны отдать его в руки правосудия.
Джонни. Мы не предадим его. Уходите отсюда, не то пожалеете. .
Подин. Мы вас не боимся!
Бидди. Сбросим их с горы!
Нэнни. Отдадим их воронью!
Все. Долой Закон!
Отец Джон. Замолчите! Он возвращается. (Обращается к полицейским.) Стойте, стойте - не трогайте его. Он же не убегает, наоборот, сам идет к вам.
Подин. Как же он весь светится. Я не прав, его нельзя называть предателем. Он не из нашего мира. Его место не с нами.
Мартин (стоит рядом с горой, на которой зажжены свечи). El calix meus inebrians quam praeclarus est!
Отец Джон. Я должен знать, что он говорит, ведь это не его слова.
Мартин. Отец Джон, рай не там, где мы думаем. Там нет покоя, нет музыки, нет пения, но есть битва. Я видел его, я был там. Влюбленный там любит, но с еще большей страстью, всадник скачет на коне, но конь летит, как ветер, и прыгает со скалы на скалу, и везде дерутся, дерутся. В нескончаемой битве радость небес. Я думал, что битва здесь и радость тоже здесь, на земле, и все, что нужно сделать, - это вернуть прежний вольный мир наших сказаний, но нет, это не здесь; нам не даны такая радость и такая битва, пока мы не избавимся от наших чувств, от всего, что можно увидеть и потрогать, вот, как я гашу свечу. (Гасит свечу.) Нашего мира не должно быть, как нет этой свечи. (Гасит другую свечу.) Мы должны погасить звезды, и солнце, и луну (гасит остальные свечи), чтобы повсюду вновь воцарилась пустота. Прежде у меня было неправильное видение, но теперь я все понял. Где нет ничего, где нет ничего - там Бог!
Полицейский. Он пойдете нами!
Джонни. Мы не отдадим его Закону!
Подин. Беги! Не бойся погони.
Они дерутся с полицейскими; женщины помогают им; все, не прекращая драки, покидают сцену. Потом слышится выстрел. Мартин шатается и падает. С криками вбегают Попрошайки.
Джонни. Мы с ними расправились, больше они не придут.
Подин. Он лежит на земле!
Отец Джон. Ему выстрелили в грудь. Кто посмел погубить душу, которая стояла на пороге святости?
Джонни. Это я выстрелил из ружья полицейского.
Мартин (смотрит на окровавленную руку). Кровь! Я упал на камни. Трудным будет восхождение. Долгим будет восхождение в виноградник Эдема. Помогите. Мне пора. Гора очень высокая... но виноградники... виноградники!
Он опять падает и умирает. Мужчины обнажают головы.
Подин (обращаясь к Бидди). Это ты напророчила ему лучший день в его жизни.
Джонни. Был он сумасшедшим или не был, а я не оставлю его тело стражам порядка, чтоб они зарыли его, как собаку, или бросили непогребенным, или повесили на дереве. Поднимем его на мешках и отнесем в каменоломню. Там похороним его с почестями, когда прискачут парни на конях с белыми веревками в руках.
Нэнни накрывает Мартина бархатным плащом.
Они поднимают его и уносят с пением:
Надежда наша умерла, и на душе темно,
Наш вождь оставил нас, и что мы без него?
Отец Джон. Он ушел, и теперь мы не узнаем, что это было за видение. Я уж точно не узнаю, но мудрые епископы...
Томас (берет в руки флаг). Всю жизнь я воспитывал парня, а он пошел своей дорогой, непонятной дорогой. И мир этот непонятный, каким бы он ни был вначале.
Эндрю. Беда приходит к тем, кто слишком глуп или слишком умен. Держите про себя, что знаете, и тайком делайте, что хотите. Хорошенько запомните это, и во всем мире наступит тишь да благодать.
КОНЕЦ
АКТРИСА-КОРОЛЕВА 1922
Десима
Септимус
Нона
Королева
Премьер-министр
Епископ
Режиссер
Буфетчик
Старый попрошайка
Старики, Старухи, Горожане, Крестьяне, Актеры и т.д.
Перекресток, на который выходят три улицы. Одна улица просматривается довольно далеко, она поворачивает, и видна голая стена, освещенная фонарем. На фоне этой стены видны головы и плечи двух Стариков. Они высовываются из верхних окон домов, стоящих напротив друг друга по обе стороны улицы. На них шаржированные маски. Немного ближе к одной из сторон сцены большой камень, с которого садятся на коня. На дверях дверные молотки.
Первый Старик. Видишь королевский замок? У тебя глаза получше.
Второй Старик. Только ту часть, что над крышами домов, ведь он стоит на горе.
Первый Старик. Уже светает? Башню видишь?
Второй Старик. Башню-то вижу, а вот наши узкие улицы еще долго будут темными.
Пауза.
А ты слышишь что-нибудь? У тебя-то слух получше.
Первый Старик. Нет. Все тихо.
Второй Старик. Человек пятьдесят прошли час назад, целая толпа, и шли они торопко.
Первый Старик. Ночью было тихо, ни шепотка, ни вздоха.
Второй Старик. И видно никого не было, кроме старого Буфетчикова пса, который только что вылез из мастерской бочара Малачи.
Первый Старик. Тихо. Я слышу шаги людей. Их много. Наверно, идут сюда.
Пауза.
Нет, пошли другой дорогой. Пронесло.
Второй Старик. Молодые задумали какое-то озорство - и молодые, и немолодые.
Первый Старик. Почему им не лежится в постели? Почему им не поспать часов семь-восемь? Хорошо было, когда я мог спать десять часов подряд. Они тоже узнают цену сну, когда им будет под девяносто.
Второй Старик. Им так долго не прожить. Нет у них нашего здоровья и нашей силы. Они быстро стареют, потому что все время из-за чего-то волнуются.
Первый Старик. Тихо! Я опять слышу шаги. Они приближаются. Лучше нам убраться. Мир стал злым, и никогда не знаешь, что тебе сделают или скажут.
Второй Старик. Да. Надо закрыть окна и сделать вид, будто мы спим.
Головы Стариков исчезают. Вдалеке слышен удар дверного молотка, потом все стихает, потом слышен еще один удар совсем близко. Опять воцаряется тишина. И через некоторое время показывается Септимус, красивый мужчина лет тридцати пяти. Он так пьян, что едва стоит на ногах.
Септимус. Отвратительное место, нехристианское место. (Колотит молотком.) Открывайте, открывайте. Я хочу спать.
Третий Старик высовывается в окно, тоже на верхнем этаже.
Третий Старик. Ты кто? Чего тебе надо?
Септимус. Септимус я. Жена у меня плохая, поэтому впустите меня, дайте мне поспать.
Третий Старик. Ты пьян.
Септимус. Пьян! И ты бы пил, будь у тебя такая жена.
Третий Старик. Проваливай.
Он закрывает окно.
Септимус. Неужели в этом городе нет ни одной христианской души? (Стучит дверным молотком в дверь Первого Старика, но ответа нет.) Никого? Все умерли или тоже напились - из-за плохих жен! Но одна-то христианская душа должна найтись.
Колотит дверным молотком в дверь по другую сторону сцены. В окно высовывается Старуха.
Старуха (визгливо). Кто там? Чего надо? Случилось что?
Септимус. Да, так и есть. Случилось. Моя жена спряталась, или убежала, или утопилась.
Старуха. Какое мне дело до твоей жены? Ты пьян!
Септимус. Ей нет дела до моей жены! А я говорю тебе, что моя жена должна по приказу Премьер-министра представлять в полдень в большом зале Замка, а ее нигде нет.
Старуха. Уходи! Уходи! Говорю тебе, уходи. (Закрывает окно.)
Септимус. Так тебе и надо, Септимус, а ведь ты играл перед Кубла-ханом! Септимус! Драматург и поэт!
Старуха опять открывает окно и выливает из кувшина воду на голову Септимусу.
Вода! Я весь мокрый... Придется спать на улице. (Ложится.), Плохая, жена... У других тоже плохие жены, но им не приходится спать на улице под открытым небом, да еще облитым холодной водой из кувшина, целым водопадом холодной воды из кувшина, им не приходится дрожать от холода на рассвете, им нечего опасаться, что на них наступят, о них споткнутся, их покусают собаки, и все оттого, что их жены куда-то спрятались.