— Чуток запутанно, правда? — отозвался Аз.
— Нам нужно просто разрезать планету пополам, чтобы теориты были с одной стороны, а практяне — с другой. Ни те, ни другие долго на отдельной половине планеты не проживут, и ни одни из них не смогут собрать половинки самостоятельно. Поэтому они будут вынуждены работать вместе. И если они объединятся по ходу этой грандиозной работы, они останутся объединенными на все грядущие времена.
— Чего же еще мы ждем? — крикнул Аз и поспешно расстегнул рюкзак, чтобы дать автомату задание.
Этто тем временем запустил двигатели и поднял ракету ввысь, откуда он мог хорошо видеть планету и верно разделить ее на две равные половины. Аз прочел код, рассчитанный автоматом; Этто выставил его на трости, залез на крышу ракеты и нажал пусковую кнопку. В тот же миг планета как бы слегка задрожала и аккуратно разделилась на две половинки, которые отошли друг от друга на расстояние, позволяющее перекрикиваться, и, чуть-чуть пошатываясь, остались в этом положении.
— Сказал бы мне кто, — задумался Аз, — сколько времени потребуется теоритам, чтобы доискаться, какая энергия удерживает две половинки разделенными.
— Пожалуй, определенное время им потребуется, — предположил Этто, — и еще какое-то пройдет, прежде чем практяне создадут технические средства для практической работы с этой энергией. Однако невыносимое раскачивание обеих половинок планеты со временем заставит нынешних противников объединить свои качества-противоположности в единое гармоничное целое, и тем самым стать образцовым соответствием эстетическому принципу.
— Может быть, мы вернемся сюда еще разок попозже и глянем на них, а они уже стали образцом эстетичности.
— Все может статься, — сказал Этто, — но это не слишком вероятно.
— Это, ясное дело, маловероятно, — заметил Аз и пощупал свои шишки, — но я переживал и менее вероятные вещи. И, может статься, доживу и до того, что не получу колотушек совсем, и от звезды мы избавимся. Жаль, что на этот раз так не вышло, хотя мы были к этому близки.
Страна Надежности
Земляне со звездой на буксире добрались до нового небесного района и с помощью левого глаза Напа выискали долгожданную планету, на которую без промедления высадились. Они покинули ракету и огляделись. Местная природа ненавязчиво раскинула перед ними свои богатства — она была ни слишком скудна, ни чересчур пышна; и животные, которые немедленно собрались вокруг путешественников, вели себя ни стеснительно, ни назойливо, ни сколько-нибудь угрожающе.
— Кажется, — сказал Аз, — в этом мире наконец-то сыскался уютный уголок, и если вы, ваша ученость, не будете лезть со своими безусловными принципами, я, быть может, на сей раз уйду отсюда без колотушек.
Вместо ответа Этто энергично покрутил в воздухе своей магистерской тросточкой и зашагал длинными ногами вглубь страны. Азу ничего не оставалось делать, только лишь вскинуть на себя рюкзак с автоматом и топать за ним. Кто-то из стоявших вокруг животных непринужденно пустился им вслед, а смахивающая на ворона птица обогнала их и впорхнула через открытое окно дома, появившегося впереди.
— Видимо, хочет предупредить о нас, — решил Аз.
И в самом деле, из дверей вышла пожилая женщина и очень просто сказала путешественникам, что рада им. Они вступили в гостеприимный дом и тут же оказались в большой комнате, которая, похоже, была кухней, гостиной и столовой сразу, и в ней находились не меньше дюжины человек разного возраста. Большинство из них сидели и весело беседовали за длинным столом, стоявшим вдоль комнаты перед столь же длинной пристенной скамьей. С другой стороны расположилась большая печь, к которой справа и слева примыкали два широких буфета. Перед печью, однако, стояла ванна, в которой сидел, судя по возрасту, дедушка всей семьи, курил трубку и перешучивался с детьми, играющими перед ванной.
После того, как Этто и Азу сказали, чтобы они чувствовали себя как дома, их предоставили самим себе. Похоже, в этой стране было принято не докучать гостю, а оставить его делать что вздумается. Поэтому, пока Этто прислонился к дверному косяку и оперся подбородком на руку, Аз поставил свой рюкзак рядом с ванной, уселся на него, глянул на детей, играющих у его ног, и завел неторопливый разговор с дедушкой, купавшимся в ванне.
— Ванна, — начал Аз, — в ней всегда чувствуется что-то уютное, особенно — когда вокруг тебя вся семья.
— Это верх удовольствия, — сказал дед, дотягиваясь до младшего из детей и утирая ему нос. — В ванне постоянно кто-то сидит, но в основном в ней сижу я.
— Если так часто сидеть в горячей воде, — поинтересовался Аз, — разве это не влияет на кожу?
— Она к этому привыкает, — дед с силой затянулся из трубки и пустил красивое облачко посреди комнаты. — И для ногтей это просто идеально. Они всегда замечательно гибкие, и не обламываются. Я не упомню, когда в последний раз ломал ноготь.
— А как насчет ногтей на ногах? — спросил Аз.
— То же самое.
— Приятно слышать, — сказал Аз.
— Вы не отсюда? — спросил старик.
— Мы пришли с Земли, — поделился Аз. — Мы находимся в эстетическом путешествии, но пока нам не особо везет.
— В путешествиях везение — редкость, — рассудил дедушка. — Почти всегда сталкиваешься с неудобствами и неприспособленностью. Откуда тут взяться везению? Здесь же у нас все приспособлено под себя, и люди тоже друг к другу приспособились. Чувствуешь себя дома. Чего ради нам пускаться в путешествия?
— Это точно, — сказал Аз.
— И к нам редко кто приходит, — продолжал дед, — мы устроились несколько в сторонке.
— В этом есть свои преимущества, — заметил Аз, — незнакомцы приносят в дом только беспокойство.
— Так быть не должно. — Старик выколотил свою трубку и набил себе новую. — Наши обычаи обязывают нас оставить гостя в покое; это обязывает гостя в свою очередь оставить в покое нас.
— Плохо вы знаете моего шефа, — заявил Аз, — он никого не оставляет в покое. Однако колотушки всегда получаю я.
— Колотушки?
— Ну да, — смущенно признался Аз, — как-то все похождения кончаются тем, что мне достаются колотушки. Это словно колдовство такое. Вы под конец тоже мне устроите трепку.
— Нам еще никого не доводилось колотить, — сказал дед.
— Хотелось бы в это верить, — ответствовал Аз, — но в случае со мной вы непременно сделаете исключение; говорю же: это словно колдовство.
Пока Аз со дедом обсуждали все это и другие вещи, одна из женщин занималась ужином. Она поставила на плиту огромный железный горшок и стала тушить в нем грибы. Тем временем на стол была поставлена корзина со свежим и хрустящим деревенским хлебом, а вместо напитка подана пахта. Для почина, да и потом время от времени народ отхлебывал крепкого шнапса. Этто и Аз сели за стол, а дедушка вылез из ванны и тоже подсел к ним.
За едой шел непринужденный разговор; пользуясь случаем, обоих звездных странников с интересом, но ненавязчиво расспрашивали, откуда они родом и об их дальнейших планах, в то время как Этто, в свою очередь, расспрашивал местных жителей об их житье.
— Здесь все живут примерно так же, как вы можете видеть в этом доме, — ответила старшая из женщин. — У нас никто не живет в одиночку, и никто в одиночку не умирает.
— Вы что-то пытаетесь этим выразить, — заметил Этто.
— Мать, — сказала женщина, — имеет право умереть на руках своих детей. Если вы меня понимаете.
— Думаю, что да, — сказал Этто.
— Тот, кто умирает в одиночестве, — продолжала женщина, — умирает с ощущением, что жил напрасно. С другой стороны, тот, кто умирает на руках своих родственников, знает, что от него что-то осталось. Как будто его душа, когда человек угасает, покидает смертное тело и уходит в души тех, кто обнимает его, чтобы жить в их памяти.
— Это объясняет, почему вы живете живете многолюдными семьями, — подметил Этто.
— Маленькая семья, — ответила женщина, — по составу слишком зависит от случайностей. В большой же семье нет нехватки ни в чем; все возрасты представлены не по одному разу, а с ними и все необходимые навыки для гармоничной и богатой общением совместной жизни. Детские сады нам тоже не нужны, всегда есть кому позаботиться о самых маленьких, и разумным воспитанием они тоже обеспечены. В маленькой семье эту задачу берут на себя только родители; и если они для нее не подходят, ребенок будет воспитан плохо. Это не случится в большой семье: всегда есть кто-то, кто уравновесит отсутствие способностей у другого.
— Все это звучит хорошо, — сказал Этто, — мне лишь интересно, не несет ли преимущество большой семьи в себе недостатка. Раз она самодостаточна, ей больше никто не нужен, а это может привести к изоляции от общества в целом.
— Изоляция, — пояснила женщина, — это проблема не семьи. Если в обществе порядок, ни у кого нет необходимости изолироваться от него, искать от него защиты в кругу семьи.
— И что за порядок, — поинтересовался Этто, — должен быть в обществе, чтобы не хотелось от него изолироваться?
— Мы покончили с тем, чтобы люди распоряжались людьми. Раз никому не велят, как ему жить, каждый может жить согласно своим потребностям.
— Но ему это удастся, — вставил Этто, — только если условия его жизни не зависят от объема его работы.
— В противном случае, — подтвердила женщина, — все еще продолжалось бы управление людей людьми. Покуда общество решает, что получает индивид, образ его жизни определяет тоже оно.
— Помимо этого, — сказал Этто, — все еще остаются законы морали. И когда общество обеспечивает соблюдение этих законов, тем самым оно все еще в некотором роде управляет.
— Совершенно верно, — сказала женщина, — и именно поэтому мы упразднили мораль тоже.
— Как, — воскликнул Этто, — вы здесь не связаны никаким моральным долгом?
Все вокруг стола от души засмеялись над ужасом Этто.
— Мы вас не зарежем, — сказал дедушка. — Но не потому, что нам мешает какой-то моральный закон, а потому, что у нас для этого нет причин. И эта гарантия куда надежнее.