ераса, куда ни глянь, имело одинаковую толщину, наводя на мысль о бревне на ножках. На нем была полувоенная форма барона Ордена Архангелов: черные сапоги, широкие алые бриджи и роскошная блуза в зеленую, голубую и ярко-алую полоску с золотыми эполетами и тончайшей работы нагрудными пластинами. Рандлу Деттерасу с поразительным мастерством удавалось сочетать военный мундир со столь странной внешностью. Любой другой человек, обладай он хоть каплей застенчивости или стеснительности, в таком наряде выглядел бы, по меньшей мере, дураком.
— Ага, вот и мистер Джерсен! — радушно воскликнул Деттерас. — Как насчет рюмки арака? Или еще рановато?
— Я, во всяком случае, уже встал с постели.
Деттерас уставился было на него в некотором замешательстве, но тут же добродушно расхохотался:
— Замечательно! Если так, то я вывешиваю знамя гостеприимства. Смешанного, особого или белого?
— Белого, пожалуйста.
Деттерас налил из высокой изящной бутылки и поднял свой бокал.
— За Деттераса Великолепного! — провозгласил он и с видимым удовольствием выпил. — Первая порция кружит голову, словно дух родительского дома!
Он налил себе еще, откинулся в кресле и принялся лениво разглядывать Джерсена.
Джерсен в который раз спросил себя: «И все-таки который из них? Уорвив? Келле? Деттерас? За внешностью одного из них прячется жестокая душа Аттела Малагейта, Малагейта-Бедоносца... Уорвив, Келле или Деттерас?» Раньше Джерсен склонен был считать, что это Уорвив, но теперь вновь засомневался. В новом знакомом крылась огромная сила, грубая, мощная, почти осязаемая энергия.
Деттерас явно не торопился начинать разговор, несмотря на пресловутую занятость. Вполне возможно, он уже переговорил с Уорвивом, а может, и Келле уже успел ему позвонить.
— Человечество так и не сумело найти решение вечной загадки, — довольно напыщенно провозгласил Деттерас. — Почему все люди так отличаются друг от друга?
«Если Деттерасу торопиться некуда, — подумал Джерсен, — то мне уж и подавно».
— Тут вы правы, — согласился он, — хотя я не совсем понимаю, какое отношение это имеет к нашему разговору.
Деттерас оглушающе расхохотался:
— Иначе и быть не могло! Я бы очень удивился, если бы вы отреагировали по-другому. — Он поднял руку, как бы предупреждая возможные возражения со стороны Джерсена. — Хотите сказать, что я излишне самоуверен? Нет. Лучше выслушайте. Вы человек замкнутый, целеустремленный. Вы несете в себе тяжкое бремя тайн и непонятных намерений.
Джерсен, внутренне подобравшись, глотнул арака — рисовой водки. Словесное жонглерство могло оказаться отвлекающим маневром, средством, чтобы притупить его бдительность. Он сконцентрировал внимание на бокале арака, а все свои чувства направил на то, чтобы моментально заметить малейшее отличие от привычного вкуса. Деттерас наливал в оба бокала из одной бутылки, предварительно предложив Джерсену на выбор три сорта, бокалы он достал первые попавшиеся. Однако, несмотря на все это, существовало огромное множество всяческих уловок, против которых была бессильна обычная бдительность... Но водка была самой обыкновенной, Джерсен, долгое время практиковавшийся на Саркое, не заметил никаких вкусовых различий. Он снова переключился на Деттераса.
— Вы слишком высокого мнения обо мне.
Деттерас раздвинул в улыбке огромные губы:
— Но тем не менее я ведь, по существу, оказался прав?
— Не спорю.
Деттерас самодовольно кивнул, как будто Джерсен полностью подтвердил его предположения.
— Наблюдательность — это настоящее искусство, благодаря годам упорных тренировок постепенно перешедшее в привычку. Раньше я специализировался на символистике, пока не понял, что, насколько мог, уже общипал это пастбище, а дотянуться дальше мне не позволила привязь. Так я оказался здесь, на факультете галактической морфологии. Область не такая запутанная, скорее описательная, нежели аналитическая, и более конкретная, чем гуманитарная. Но время от времени и здесь я нахожу применение своей бывшей специальности. Вот вы, например. Вы входите в мой кабинет, незнакомый человек, друг с другом мы никогда раньше не встречались. Я тут же начинаю оценивать вашу внешность: цвет кожи, прическу, цвет волос, общие приметы, одежду, манеру поведения. Вы можете сказать, что это общепринято. И я отвечу вам: вы абсолютно правы. Едят тоже все до одного, но искусный дегустатор — большая редкость. Я дотошно считываю вашу внешность и тогда только уже делаю выводы о вашей личности и вашем внутреннем мире. Но, с другой стороны, вы со мной то же проделать просто не в состоянии. Почему? Я, словно елку, украсил свою персону случайными и противоречащими друг другу символами. Я скрылся за маской, из-за которой выглядывает настоящий Рандл Деттерас и хладнокровно наблюдает за вами, словно искусный кукловод за своими куклами.
Джерсен улыбнулся:
— Но ведь и моя суть может быть укрыта за наружностью, столь же обманчивой, как ваша, а скрыть ее я мог захотеть приблизительно по тем же самым причинам, что и вы, — какими бы они ни были. Во-вторых, ваш маскарад, если счесть это маскарадом, свидетельствует о вашей натуре ничуть не хуже упомянутых вами естественных символов. А в-третьих, ну и что с того?
Деттераса, казалось, немало позабавили эти рассуждения Джерсена.
— Ага! Другими словами, вы хотите сказать, что я не кто иной, как обманщик и шарлатан! Но согласитесь: несмотря ни на что, ваша внешность говорит мне больше, чем моя — вам.
Джерсен откинулся в кресле:
— Но пользы от этого не так уж и много.
— Погодите, погодите! — воскликнул Деттерас. — Вы обращаете внимание исключительно на положительную сторону вопроса! А вы попробуйте оценить подобный эффект с негативной позиции. Некоторые люди ужасно раздражаются, когда сталкиваются с непонятным для них поведением, допустим, тех же товарищей по работе. Вы утверждаете, что внешность не говорит вам о человеке ничего существенного. Вы просто-напросто отвергаете этот фактор. А вот тех, других, очень беспокоит, что они не могут справиться со все возрастающим потоком информации. — Деттерас, заметив, что Джерсен хочет возразить, предостерегающе поднял руку. — Возьмем, к примеру, тинкеров с планеты Мицар-шесть. Вы слышали о них? Это религиозная секта.
— Несколько минут назад о них кто-то упоминал.
— Как я уже сказал, — продолжал Деттерас, — танкеры — религиозная секта, ограничивающая своих членов буквально во всем, предъявляющая необычайно суровые требования к ним. Мужчины и женщины одинаково одеваются, бреют головы, в одни и те же часы едят одинаковую пищу, разговорный язык их сведен к восьмистам двенадцати словам — и все это лишь для того, чтобы не задумываться о причинах поступков друг друга. Чистая правда, я вас не обманываю. Именно эта причина указана в своде правил тинкеров на первом месте. Недалеко от Мицара ушла и Сирена, где приблизительно по тем же причинам с самого рождения и до смерти люди носят в высокой степени условные маски. Их внешность — самая сокровенная тайна.
Он приглашающе махнул бутылкой арака. Джерсен подвинул свой бокал, и Деттерас, плеснув водки, продолжил свою речь:
— Здесь, на Альфаноре, все куда сложнее. Мы то нападаем, то обороняемся, порой просто развлекаемся, и многие тысячи условностей играют важную роль в нашей жизни. Сам процесс существования намеренно усложнен: введены искусственные факторы, неуверенность и подозрения возведены в ранг естественных явлений.
— Однако в результате, — заметил Джерсен, — должна развиваться чувствительность, не доступная ни танкерам, ни сиренитам.
Деттерас вновь вскинул ладонь:
— И опять-таки не торопитесь с выводами. Я много знаю об этих народах, и чем-чем, а отсутствием чувствительности они никак не страдают. Сирениты мгновенно распознают в человеке малейшую неуверенность, если тот вдруг решит надеть на себя маску, не соответствующую его положению в обществе. То же самое можно сказать и о танкерах. Правда, с их культурой и обычаями я знаком не так хорошо, но, уверен, их индивидуальные отличия не менее сложны и разнообразны, чем наши. Я позволю себе привести аналогичную аксиому из области эстетики: чем в более жесткие рамки заключен художественный образ, тем более субъективны критерии вкуса. А вот вам другой пример, еще более поучительный: Звездные Короли. Эти нелюди благодаря складу своей психики достигли таких высот, какие и не снились пресловутому человечеству. В каждую новую для себя область они входят абсолютно очищенными от всякого рода знаний, они отметают даже подсознательную память, которая могла бы послужить матрицей для восприятия незнакомых факторов и тем самым испортить все дело. Но, возвращаясь к Альфанору, ни в коем случае нельзя забывать, что наши люди обрушивают друг на друга как потоки в высшей степени достоверной информации, так и кучу всевозможных двусмысленностей.
— Досадно бывает, когда вдруг обнаруживаешь, что совершенно запутался, — сухо заметил Джерсен.
Деттерас тихонько рассмеялся, очевидно весьма довольный собой.
— Вы ведете совсем другую жизнь, нежели я, мистер Джерсен. На Альфаноре круг наших интересов отнюдь не исчерпывается вечным вопросом о жизни и смерти, здесь все обстоит, мягко говоря, несколько сложнее. Поэтому куда легче судить о людях не по их собственным меркам, а по некоторым другим, хотя порой оказывается, что это весьма непрактично. — Он искоса взглянул на Джерсена. — Чему вы улыбаетесь?
— Мне вот только что пришло в голову, что досье на Кирта Джерсена, запрошенное у МПКК, слегка задерживается. Ну а вы, естественно, находите непрактичным судить обо мне по моим собственным меркам. Или даже по своим.
Деттерас, в свою очередь, тоже рассмеялся:
— Вы несправедливы и ко мне, и к МПКК. Досье пришло секунда в секунду, за несколько минут до вашего прихода. — Он указал на листок фотостата у себя на столе. — Я затребовал это досье сразу, как только услышал о вас, ибо являюсь ответственным работником Конгрегации. Думаю, я имею право на подобную предосторожность.